- Да нет, не путался, - поспешил успокоить ее Ванько. - Просто однажды оборонил ее от хулиганов, которые хотели, извини за нехорошее слово, снасильничать ее втроем. Их я нажучил, а ее - был поздний час - проводил до двора. Ну и часа два поговорили. Только и всего.

- Извини, - отмякла "сестричка". - Я сдуру подумала, что и ты на такое способен...

- Извинение принято. Так вот, она мне рассказала про свою жизнь... Росла без отца, его убили незадолго до ее рождения. В пьяной драке. Он и сам был, как я понял, спившийся мерзавец. Потому как под пьяную руку избивал жену, то есть ее маму. Это она Нюсе рассказала спустя много лет, когда та поинтересовалась, кто ее отец и где он пропадает.

- Какие ж есть, все-таки, подлые людишки!.. - заметила Тамара.

- Не зря же поговорка: дураков и подлецов в России на сто лет припасено. Может, поэтому - я так думаю - и родилась она не совсем того косоглазенькой и не очень способной: два года сидела во втором классе и столько же в третьем - все ее "университеты". После и мать пристрастилась к вину, стала принимать у себя таких же выпивох. Безобразничали, и все это на глазах у подрастающей дочери... Откуда в таких условиях взяться у нее порядочности!.. А кончилось все это тем, что один из ее хахалей - это Нюся сама же по простоте своей и выложила, так что извини - когда мать надралась до беспамятства и дрыхнула без задних ног, он снасильничал и ее, а Нюсе не было еще и тринадцати.

- Лучше умереть, чем пережить такое! - ужаснулась слушательница, вся передернувшись.

- Кто ж заранее знает, что с ним случится завтра!..

- Я имела в виду, что после такого лучше не жить, - уточнила она.

- Ты и теперь сказала не подумавши. Умереть никогда не лучше, что б там ни случилось!

На память снова пришла Варя, и Ванько помолчал в задумчивости.

- Не знаю, - заговорил наконец, - был ли у вас с девочками разговор о Варе. Она была моей невестой. Так случилось, что в первый же день оккупации фашисты надругались над ней, а потом и убили... Но если б осталась она в живых, любовь моя к ней меньше из-за этого не стала бы. И я никогда, ни одним словом не напомнил бы ей о случившемся. Но это я так, к слову.

- Ты ее до сих пор любишь?

- Теперь уж люби не люби... Вспоминаю часто. И помнить буду всю жизнь. Но мы, кажись, опять отклонились. Спать еще не захотела?

- Нисколечки. А что было потом? Это я про Нюсю, - вернулась она к рассказу о ее судьбе.

- Потом был суд, конешно. Скрыть преступление было невозможно, так как тот подонок вдобавок вывихнул ей руку, и Нюся попала в больницу. Негодяя присудили к расстрелу, а мать лишили материнства; правда, дали испытательную отсрочку. После этого она пьянствовать перестала. По крайней мере, пока они живут на хуторе, а это с июня месяца, за нею ничего такого не усматривалось. А вот Нюська... Но про нее, если интересно, можешь узнать и от Веры. Теперь сама и рассуди, такой ли уж Рудик распоследний сукин сын.

- Все равно он нехороший!

- Я его и не хвалю. Правда, до оккупации мы не видели в этом большого преступления, хотя и не одобряли. Теперь - другое дело. Поэтому Миша - он малолетка, а все понимает верно - на меня и недоволен.

- Ты его приструнишь?

- Рудика? Приструнишь - не то слово. И притом не я, а мы. Постараемся внушить словесно... Может, пойдем уже бай-бай? 3автра, вернее седни с утра нам предстоит работа.

- Ты вот сказал: умереть - не лучший выход, - словно не расслышав его предложения, сказала Тамара. - А если б тогда сорвалось и тебя стали бить, как папу или Степку... ты бы что?

- Не будем гадать о том, чего не было и быть не могло!

- А все-таки? Интересно знать, как бы ты поступил, если б их, полицаев, оказалось больше и они тебя скрутили.

- Ну, смотря по обстоятельствам... Мне трудно это представить; прикончил бы сперва как можно больше гадов... пока не застрелили бы. Но больше - никаких вопросов! Идем, впереди у нас много времени, успеешь наговориться, еще и надоем.

- Скорее я тебе, чем ты мне!

С этими словами они, наконец, и покинули скамейку под алычой.

Результатом затянувшейся беседы был у нее крепкий сон и позднее пробуждение. Этому способствовала еще и полнейшая тишина в хате, какой Тамара не знавала за все дни проживания в шумном верином семействе. Новоприобретенная тетя старалась не грюкнуть и не звякнуть - "пущай девочка выспится вдоволь!"

За завтраком Агафья Никитична подтвердила намерение принять ребят в свою семью под видом племянников. Поделилась и могущими возникнуть опасностями: надо бы зарегистритроваться, а документов-то никаких, даже метрик нет. Ну как заподозрят в принадлежности к евреям, большевикам или партизанам. Не за себя боязно - за них... Один выход, правда, имеется. Сестра, у которой они с Ваней оставляли Валеру, тоже с радостью дала бы им приют. Да что там приют - хоть завтра бы удочерила ее и усыновила братика. Ей, бедняжке, в жизни не повезло. Вышла замуж, но не успели и ребеночком обзавестись, как мужа ни за что ни про што арестовали, обвинили бог знает в чем и сослали неведомо куда. Она его ждала-ждала, да так и осталась одна-одинешенька, безмужняя и бездетная. Давно ей хотелось ребеночка, и она счастлива будет стать им обоим мамой. А живет на отлете - не надо будет и отмечаться в полиции. Тамара может жить то там, то здесь - никому и в нос не влетит интересоваться, кто такая. А там, глядишь, и наши возвернутся. Не может же быть, чтоб германцу не своротили шею!

Оба варианта для Тамары были приемлемы и желанны. Как старшие решат, так пусть и будет, согласилась она. 3а все останется им благодарна и никогда не забудет этой их доброты.

После завтрака пришла к Шапориным забрать брата - теперь уж точно домой. Но не тут-то было! Валерке настолько пришлась ко двору развеселая компания, что он не на шутку разревелся, и пришлось отложить это дело до вечера. Осталась и сама - работы у Веры пока что не убавилось. Мать чувствовала себя лучше против вчерашнего, но все еще была крайне слаба, и Вера не разрешала ей подниматься с постели.

Землекопы во вчерашнем составе явились пораньше, и ко времени, когда Тамара пришла звать обедать, управились с ямой. Сидели, отдыхая, на той же ветке, где застал вчера Володька.

- Посиди с нами, - предложил Ванько, когда она, пригласив, хотела уходить. - Мы недолго.

От нее не ускользнуло, как он едва заметно подмигнул Феде.

- Слышь, Рудой... - начал тот. - Ты что, с Нюськой не поладил?

- Почему ты решил, - шевельнул тот плечом.

- Видел, что ты возвращался рановато.

- А почему ты от Клавки рано вернулся? - вопросом же ответил бывший тамада, зная, что тот пойдет провожать ее домой.

- Ты нас к себе не ровняй! Наши отношения не выходят за рамки приличия.

- Может, и у нас будет так же!

- А не ты ли мне позавчера говорил другое? - не отставал следователь. Или считаешь меня глупей себя?

- Какое вам, вобще-то, до нас дело? - с вызовом огрызнулся допрашиваемый.

- Раз сердишься, значит, правда: отшила, - съязвил Федя.

- Да ничего подобного! - Задетый, Рудик изобразил на лице презрительную гримасу. - Просто ушел сам.

- 0х, ах! Он еще и врать научился у своих ивановцев!..

- Ниче не вру. - Наклонился к нему и тихо, чтоб не расслышала Тамара, добавил: - Она как раз в эти дни больная.

- Че буровишь! - не дошло до Феди. - Вы же ушли с песней.

- Ты, наверно, еще не в курсе... Уйдет Тамара - объясню, что к чему.

Тамара посмотрела на Ванька, готовая подняться, но тот знаком разрешил присутствовать. Ей и самой было интересно, чем же кончится эта словесная обработка.

- Ничего не надо объяснять, - сказал молчавший до сих пор старшой. Это к делу не относится. Мы неспроста завели этот разговор - он для нас очень важный.

- Не по-онял...

- Важный потому, что стоит вопрос: быть тебе нашим другом или нет.

- А при чем тут э т о?

- А при том, - снова подключился Федя, - что с мерзавцем мы дружить не собираемся!