- Как же, видел. Но никто из них подробностей не рассказывал. А от кого стало известно вам, если не секрет?
- Вообще-то, конешно, секрет... Но ты, вижу, парень надежный, поэтому скажу: от переводчицы.
- Странно... А она откуда узнала?
- Неважно. Главное - она передала нам записку, написанную андреевой рукой.
- Вот это да!.. Выходит, ее мать - наш человек. А я ей в тот день, во время допроса, нахамил, как последний сукин сын.
- Да ты не переживай. Ей и не такое приходится выслушивать...
- Ну а вы как, я имею в виду тогда, в каталажке?
- Мы с девчонкой убежали вслед за тобой, а ее отец так и остался. Она тоже было заупиралась, но я унес ее силком. Зашли за малышом, и теперь они живут у моей тети. Вот токо мать... она оказалась тяжелобольной.
- Слыхал, их повесили на воротах стадиона... Но, говорят, и карателям непоздоровилось: кто-то швырнул в них гранату, прям из толпы.
- Раз уж я тут разоткровенничался, то так и быть, признаюсь: наша это работа. Случайно попали на стадион, стали свидетелями казни, ну и не сдержались. К слову сказать, кроме родителей Тамары, тогда повесили и одного из полицаев, что приходил сводить нас в туалет. А второго ты так звезданул прикладом, что проломил череп, и его пристрелили.
- Ну, ты меня седни порадовал! - воскликнул Степан. - Где ж вы гранату взяли? - Ванько рассказал и это. - А у нас, гадство, ничего такого нет, - с сожалением вздохнул он. - В магазине винтовки, что я тогда прихватил, было всего четыре патрона. Мы их уже израсходовали. Такой обрезик из нее получился! Но он оказался почему-то наш, советский. А патронов к нему нет вот в чем беда.
- Этой вашей беде я, пожалуй, помогу, - пообещал Ванько, тронутый жалобными нотками в голосе собеседника. - Правда, боюсь, не наломали б вы дров. Уж больно ты, извини, рисковый малый...
- Да все будет нормально! - схватил его руку Степа. - Слово даю! Я за время оккупации лет на десять повзрослел и поумнел. А у тебя их много, патронов?
- Много дать не смогу. Обоймы две-три, не больше.
- А когда? - Парень снова, теперь уже в благодарность за услугу, потряс его руку.
- Можно прям сейчас. Одевайся и сходим, тут недалеко.
У ч а с т о к степи, на котором Борис с Мишей установили петли из телефонного провода, получился исключительно "урожайным": за весь ноябрь не было, пожалуй, случая, когда бы они возвратились из обхода порожнем. Но в декабре зачастили дожди, порой со снегом и ветром. В ненастье заяц, видимо, предпочитал отлеживаться в сухом кубле: уловы резко упали либо отсутствовали вовсе. По этим причинам пропадало желание темными утрами "мокнуть заздря". Но, случалось, к обеду становилось на погоде, и нужно было наведаться, чтобы хоть поправить сбитые непогодой петли. И как было обидно и досадно, когда один, а то и два "дурошлепа" все-таки попадались, но к этому времени оказывались расклеванными вороньем!
А однажды зайчатников ждал пренеприятнейший сюрприз: на застолбленном ими участке кто-то насторожил свои петли. Да еще какие - из сталистой оцинкованной проволоки. Причем, петли эти порой установлены были в нескольких метрах от ихних.
Чья-то откровенная наглость возмутила ребят и обозлила. Решено было на следующее утро прийти сюда пораньше, чтобы узнать, кто же решился на такое. Может быть, даже отдубасить. Однако наглецами оказались двое ивановцев, постарше и посильней физически. Поговорить с ними по-хорошему не пришлось не захотели.
- Мало того, эти лбы, - жаловался Миша Ваньку, - еще и отняли у нас двух зайчуганов. И пригрозили, воще, посчитать ребра, ежли застанут еще хоть раз.
Ванько пообещал разобраться с ними, как только станет на погоде.
Благодаря нежданно-негаданно раздобытому керосину долгие декабрьские ночи, столь тягостные для детворы (выдержи-ка семнадцать часов на боковой! ), нашим ребятам страшны не были. Скорее, являлись веселым и интересным периодом отдыха от многодневных забот. Собираясь у кого-либо в натопленной хате, а то и на русской печи, они и далеко за полуночь то резались в карты или лото, то просто фантазировали, сочиняли сказки, соревнуясь, кто придумает поволшебней да пострашней.
Когда приходила погостить Тамара, собирались у Шапориных; приглашалась, разумеется, и Клава. В такие вечера было особенно интересно, так как кроме сказок да загадок затевались развлечения пощекотливей. Всем нравилась, даже Вере, игра в бутылку. Правда, ее не признавал Миша, не желавший целоваться с девчонками; но обходились и без него.
Ранее Ванько рассказал о своем разговоре со Степаном. Получалось, что их станичные сверстники - а он наверняка у них за старшого - тоже не упускают случая как-то насолить оккупантам. Или, по крайней мере, их прислужникам-полицаям, которые в своем усердии зачастую беспощадней хозяев. Решено было познакомиться с ними покороче. Может быть, даже удружить им один из пистолетов. И уж конечно - поделиться секретом мины, с помощью каковой так удачно насолили Гапону.
Впрочем, что до удачи, то разве что керосин. Пожар старосту особо, похоже, и не напугал... Сено вскоре появилось у него новое, дрова тоже. Достал он, надо полагать и керосину (правда, флягу у будки больше не оставляли). А вот худобу у хуторян изымать продолжали по-прежнему. Как на этой стороне балки, так и на той, с чисто казачьим населением, райскую жизнь которому так щедро сулили в листовках. По словам Клавы, в один из дней свели коров сразу у семерых ее соседей; отогнали на станцию и погрузили в вагон. Командовал грабежом обретавшийся на хуторе толстый, как боров, в очках с толстыми же стеклами, немец.
Над учетчицкой все еще болтался флаг со свастикой. Там по-прежнему находился возглавляемый им полицейский участок. Не раз уже у ребят заходил разговор о том, что надо бы поджечь это осиное гнездо, но всякий раз приходилось считаться со сложностями и откладывать затею.
Об этом же зашел у них разговор, когда в один из вечеров собрались они у Ванька поиграть в лото. Горела неярко лампа, порывисто хлестал за окном дождь, а на столе перед каждым участником лежали потрепанные карточки с цифрами в квадратиках. Федя доставал из кисета "номера" и, объявив, ставил на свою.
- Помните, Андрей говорил, что видел в бинокль с кургана... Голодовка! - объявил он очередной номер. - Видел, как из грузовика что-то перегружали в амбар... Кочережки! Какие-то ящики и тюки. Ты глянь, опять цифры-близнецы, на этот раз барабанные палочки!
- Ты, Хветь, или играй, или говори - что-нить одно! - сделал ему замечание Борис.
- И че ты, воще, хотел этим сказать? - накрыв тыквенными семечками цифры 33, 77 и II, спросил Миша.
- Что сказать? - отложив кисет с бочонками-цифрами в сторонку, обозвался Федя. - Что амбар этот постоянно на замке и по ночам охраняется. Клава говорила, что в него, кроме как с очкастым, никто не ходит - он, видать, никому ключа не доверяет. А это значит, что в амбаре хранится что-то очень важное.
- Так мы об этом уже толковали, еще когда было тепло, - припомнил Миша. - Что надо бы в него слазить на разведку, и если там нет такого, что рванет, - поджечь. Ты это же обратно хочешь предложить?
- Не обратно, балда, а снова, - поправил его Федя. - Только не поджечь, хотя теперь это - как раз плюнуть. У нас ведь есть лимонка.
- Предлагаешь взорвать, воще?
- Причем, вместе с очкастым!
- А как это, воще, сделать, воще?
- Залезть внутрь, закрепить там лимонку, а кольцо ниткой соединить с дверью, она открывается наружу. Дернет - и вдребезги!
- Хорошая мысля! - похвалил Ванько. - Но, опять же, если там нет взрывчатки. Иначе кой у кого повылетят стекла, а на дворе зима. Надо, чтоб не навредить своим.
- Ежли нельзя будет взорвать, то разведать, нет ли чем поживиться. Правда, дело это рисковое, не нарваться б на пулю, - заметил Борис.
- Риск можно свести на нет, - возразил Ванько. - Полицай наверняка отлучается погреться. Надо установить, надолго ли, как часто и все такое.