- В холодрыгу долго и не понаблюдаешь, разве что из окна хаты. Кто у нас живет там ближе всех к амбару? - Борис посмотрел на Федю.
- Если имеешь в виду Клаву, то их хата далековато, я уже думал. Вот Иринка - их двор почти напротив.
При упоминании этого имени Рудик вздрогнул и живо повернулся к говорившему:
- Ир-ринка? Это какая же?
- Уже и забыл? А помнишь, летом на ерике... - усмехнулся Миша.
- Ты ей тогда еще и письмо накатал. Клава мне по секрету говорила, что оно очень ее взволновало, - не Клаву, конешно. Иринка долго мучилась - идти или не идти к тебе на свидание; но гордость пересилила.
- Сурьезно?.. - Эта новость не на шутку и его взволновала. - Она мне тогда крепко в душу залезла... Я бы и теперь не прочь с нею задружить!
- Знаем, как ты дружишь! Не вздумай!.. - поморщился Федя.
- Да ты че ровняешь! Это же не Нюська, я бы ее ни в жисть не обидел, честное слово, - горячо заверил недавний блудник.
- Зарекалась свинья дерьмо жрать, да никто не верил! И правильно делали, воще...
- А теперь Клава еще и порассказала ей, что ты за гусь. Так что ничего у тебя не выйдет!
- Ладно, насчет амбара мы еще поговорим. Сходим и прикинем на месте. А щас продолжим игру, - предложил Ванько.
В нашем повествовании уже несколько раз упоминалось о взаимоотношениях Рудика с Иринкой; приспело время остановиться на них подробнее. Случилось это в начале лета на ерике. Нанырявшись с вербы до посинения, Рудик с Мишей улеглись согреться-позагорать на берегу. Вовсю сверкало июньское солнце, в вербах попискивали пичуги, сплетая на кончиках веток уютные висячие гнезда; от воды тянуло свежестью и тонким ароматом цветущих поблизости желтых водяных петушков. Блаженно-дремотный покой загорающих потревожен был визгом девчонок, раздевавшихся неподалеку и - кто боязливо, кто с разбегу осваивавшихся с водой.
Когда шумная орава уже беспечно плескалась на мелководье любимого лягушатника, Миша, натянув трусы, незаметно подкрался к кучке пестрой одежи, прихватил платье поцветастей и незамеченным отполз обратно.
Платье оказалось сарафаном, то есть без рукавов, что несколько нарушило план, предусматривавший "завязать сухаря".
- Может, на подоле? - спросил он совета у приятеля. - С примочкой...
- Материя красивая... Может, не будем жмакать? - пожалел Рудик. Подразним немного и все.
Миша согласился, и они стали ждать, пока хозяйка накупается.
Спустя полчаса звонкое девчоночье племя высыпало на берег. Одни, стуча зубами, сразу же стали одеваться; некоторые - прыгали на одной ножке, наклонив голову и пытаясь вылить попавшую в ухо воду. Кто-то из них заметил наблюдавших из-за кустика пацанов, визгом оповестил остальных; похватав одежду, стайка упорхнула одеваться на безопасное расстояние. Лишь одна купальщица растерянно озиралась, не найдя сарафана и не зная, что же делать.
- А она ничего, - заметил Рудик. - И на мордочку, и вобще... Кто такая, не знаешь?
Миша, мочаливший в зубах длинную травину, обильно чвиркнул сквозь верхние резцы, ответил безразлично:
- Не нахожу ничего особенного... А вижу впервой. Отдадим, что ли?
- Дай-ка я сам... Нужно познакомиться.
Поднялись и, ухмыляясь, стали приближаться. Незнакомка хотела было убежать к уже одетым подружкам, но, узнав свой сарафан, осталась.
Подойдя ближе, Миша вряд ли изменил свою оценку, тогда как Рудик, уже начинавший "замечать" девочек, нашел, что сблизка незнакомая и впрямь симпатяшка: стройная, светловолосая, голубоглазая, с "мордочкой", от которой не оторвать взгляда. Ровесница, прикрыв ладошками довольно крупные луковицы грудей, смотрела на него без страха, но осуждающе и с презрением.
- Не твой, случайно? У кутенка отняли. - Он встряхнул сарафан, повертел, как бы давая возможность опознать. В то же время бесцеремонно, если не сказать - внаглую, изучал хозяйку, отчего миловидное личико ее стало пунцовым.
- За дурочку принимаешь!.. Отдай сейчас же, бессовестный!
Не просьба - требование. Гордая, подумал Рудик. И стыдливая. Нашенская не стала бы краснеть да прикрываться - давно бы выхватила и удрала.
- Пожалста! - Он подошел вплотную, протянул сарафан. Когда же та попыталась схватить, отдернул руку.
От Миши не ускользнула поспешность, с какой она тут же снова прикрыла ладонью оттопыренный коричневый сосец. Когда же Рудик предложил всерьез, поднеся одежку к самому носу, а она потребовала положить и обоим исчезнуть, это его задело, и он сказал:
- Под-думаешь, цаца какая, воще!.. - И добавил презрително: - Больно нужно нам смотреть на твое вымя...
У жертвы от обиды и унижения повлажнели глаза.
- Не обращай на него внимания, он вобще грубиян! - Сказав так, посоветовал сочувственно: - Я выполню твой приказ в точности, но за это ты скажешь, как тебя звать. Идет?
В ответ - косяк, полный презрения.
- Не скажешь, как звать, - потопаешь домой в одних трусах! - припугнул "грубиян". - Идем, повесим на вербу и нехай достает, воще, как хочет.
- Я скажу... - пошла на уступки девчонка, испугавшись.
- Ну так бери! - Рудик вернулся и положил сарафан к ее ногам. - Или скажи имя и мы исчезнем.
- Помоги надеть...
- Пожалста! - Рудик накинул его на голову, подержал, пока просунет руки наружу.
И тут случилось то, чего он никак не ожидал. Едва продев руки, незнакомка с размаху влепила ему оглушительную пощечину и кинулась наутек.
- Ог-го! - подойдя, присмотрелся Мишка. - Всю пятерню видать...
Рудик оторопело смотрел, как удирает девчачья ватажка.
- Ну, с... синеглазка, погоди у меня!.. - погрозил кулаком вслед. - Это тебе даром не пройдет!
- Давай догоним, воще, и наклепаем как следует!
- Черта с два их теперь догонишь... Говоришь, пятерню видать?
- Вся щека аж красная... Так тебе и надо, воще! Жаль, что сапатку не расквасила у всех на виду.
- Ты че это? - удивился Рудик раздражению приятеля-соседа.
- А то! Что дался опозорить на виду у шмакадявок!..
Пострадавший не нашелся с ответом, и они понуро побрели на свою лежку.
- Ничего, мы еще на ней отыграемся! - повторился Рудик, придумав, очевидно, достойную кару.
- Надо было отхлестать сразу. А через полмесяца - это будет не возмездие, а простое фулиганство.
- Почему - "через полмесяца"?
- Дура она, что ли, попадаться тебе раньше!
- Заставить прилюдно извиниться - не имеет значения, неделей раньше или позже, - оправдывался "оскорбленный", в душе соглашаясь, что дал-таки маху.
- Посмотрим, как это у тебя получится, - с сомнением отозвался Миша, снимая трусы. - Идем прыгнем еще парочку раз да надо домой, я обещал долго не задерживаться.
Купание вернуло его в равновесие, и о случившемся он больше не вспоминал. Что же до Рудика, то душевно он был не в себе весь остаток дня. А потом еще и ночью заснуть долго не мог.
Тут надо внести ясность: в мыслях его происходил сдвиг. Чувство оскорбленности и намерение сквитаться постепенно уступали место чему-то вроде одобрения и даже некоторого восхищения находчивостью незнакомки. Находчивостью и решительностью. Надо быть очень смелой, чтобы рискнуть на отомщение таким вот оплеушным способом! Из просто симпатяшки она постепенно превратилась в очаровашку. Такой неотразимой мордашки, таких синих-пресиних глаз ему еще видеть не доводилось. И никогда так не хотелось познакомиться с девчонкой, подружиться, просто поговорить...
Только вот каким образом? Она же его теперь презирает, боится, станет всячески избегать. И все-таки нужно попытаться! Сходить с Мишкой к Клавке она была в той компании, выведать, кто такая, откуда, к кому и надолго ли приехала и все такое прочее. А там видно будет, что делать дальше. Словом, засыпал Рудик без всякого гнева на Синеглазку и с еще неясной, но приятной надеждой в сердце.
Наутро заявился к соседу спозаранку. Они с Клавой учебный год отсидели за одной партой, и Мишке запросто будет найти с нею общий язык. При этом нужно будет прикинуться, будто они осознали свою вину и даже готовы, если надо, попросить у новенькой прощения за некультурную выходку.