- И что вы предлагаете? - спросил знаменитый питерский писатель, он почему-то от нас не уходил.
- Я думаю, ему место у Кремлевской стены, там, где Мавзолей. Представьте Красная площадь, а на ней гениальная лошадь и... Вот где ему место, и сразу будет понятно, что'
- Императоры были только в Питере, - сказал питерский писатель, - они здесь рождались, здесь их убивали или просто хоронили. А ваш Мавзолей нам уж точно не нужен. Двигайте его на свою свалку. Если когда-нибудь дозреете.
- Выходит, мы обречены на современный скульптурный кошмар, который покроет нас, как саранча, - сказал я, - и ничего нам не светит?
- Надо жить по средствам, - сказал мой московский приятель, очень хозяйственный мужик.
- Давайте вырубим микрофон, - сказал я, - он бубнит в ухо, не дает сосредоточиться, а потому я, наверно, и говорю несообразности.
- Он только что обратился к тебе непосредственно, - сказала моя барышня, послушай...
- Повторяю... Руководитель делегации десятичасового поезда, выходите вместе с вашими делегатами, чтобы проследовать к автобусу. И счастливого вам пути!..
- Обождут, - сказал я, - здесь близко, а без меня не уедут.
Мы еще выпили, а потом долго прощались.
- Как жалко, что мы расстаемся, - сказал мой московский приятель, - мы бы продолжили в поезде, и ты бы доформулировал. У меня коньяк, а у нас сложилась традиция.
- У тебя есть собутыльники, - сказал я, - твой очаровательный помощник, Тина и знаменитый московский писатель, а у нас, прости, всего лишь "СВ". Но мы, - бестактно добавил я, - наконец-то останемся вдвоем.
- Прости и ты меня, - сказал мой московский приятель, очень хозяйственный мужик, - но мы едем не с ними, а через час после второго - третьим поездом. У нас тоже "СВ" и мы уж точно будем вдвоем. Я покупал билеты самостоятельно и не участвовал в вашем колхозе.
Таким людям, несомненно, принадлежит будущее, подумал я.
Потом мы пробивались сквозь веселую толпу. Оказалось очень много знакомых, полузнакомых и совсем незнакомых питерских коллег. Мы о чем-то говорили, сокрушались, что не успеем договорить, нам дарили книги с трогательными автографами, и когда мы наконец выбрались на лестницу, у нас в руках оказалась целая библиотечка.
Лестница была пуста, членов своей делегации я не увидел.
Мы спустились и открыли парадную дверь. Автобуса возле нее тоже не было.
Да, автобуса не было, и Невский - на сей раз Невский, а не Фонтанка, -был пуст. Не то чтобы совсем пуст, пустым он, как известно, никогда традиционно не бывает, но двигались совсем не те - чужие автобусы, шуршали троллейбусы и разных марок машины.
- Куда он делся? - задал я вполне риторический вопрос. - Может, тут есть какой-то двор? Наверняка - он не мог загораживать проспект, а потому...
Двора я не нашел и вернулся в особнячок. Мне объяснили, что автобус давно ушел.
- Без меня? - спросил я и не получил ответа.
- Осталось пятнадцать минут, - сказала моя барышня и уточнила: - до отхода поезда.
- Перейдем улицу и возьмем машину. Здесь и пешком пятнадцать минут.
Мы довольно быстро остановили машину.
- По-моему, это свинство, - сказал я, усевшись.
- Тебе говорили, предупреждали, но ты так разошелся с лошадью и Мавзолеем...
Мы выскочили на площади у вокзала. Автобуса не было. То есть были, были автобусы, но ни одного с красными полосами. Не могли же их успеть перекрасить?..
Я все-таки сунулся в один, другой - или было закрыто, или водители не могли понять, чего я от них хочу.
Оставалось десять минут. Даже меньше. Мы кинулись в вокзал.
- У меня там все документы... - говорила она на бегу.
- А у меня бутылка и ключи от московской квартиры. В дом я не попаду. Впрочем, можно сломать дверь...
На пустом перроне стоял наш поезд. Никто никого не провожал.
"СВ", как известно, в середине состава, а составы у нас длинные. Мы добежали. Из окон торчали головы евро-азиатов, они махали нам руками и что-то лопотали на своих языках. Никаких вещей возле вагона не было.
Я кинулся к проводнику. Никто ему вещей не оставлял.
- Ты можешь хоть чуть по-ихнему? - спросил я.
- Попробую...
Они о чем-то разговаривали. Слишком долго.
- Все очень взволнованы и за нас страдают... - переводила она, - говорят, что водитель спрашивал про наши вещи, но все отказались...
- Что ж они, попугаи, вместо того, чтоб страдать, не могли взять сумки?
- А зачем им наши вещи?
- Ладно, - сказал я, - устраивайся, а я еще раз сбегаю на площадь.
- Я не могу без паспорта, - жалобно сказала она, - меня дома убьют, я уже дважды его теряла...
Я сунул ей книги и побежал. За мной кинулась, спрыгнув со ступенек вагона, иностранка. Ей было под восемьдесят, она сильно хромала и тащила тяжелую сумку.
- Я вас покажу... - говорила она на бегу, - я знаю автобус, он имеет место там...
Я попытался взять у нее сумку, чтоб ей было легче бежать, но она посмотрела на меня с таким ужасом, что я тут же руку отдернул. Она еле переставляла ноги и меня задерживала. Наверно, из "Красного креста" или из "Врачей без границ", подумал я, может быть, шведка, во всяком случае, что-то по-ихнему залепила.
- Он не стоит, где место, - сказала она, когда мы наконец выбежали на площадь.
Оставалось три минуты. Обратно я ее уже тащил, но притронуться к сумке она не позволила.
Моя девушка стояла на ступеньках вагона рядом с проводником.
- Я надеялась, ты их найдешь.
- Я тоже. Что теперь?
- Вагон потрясающий. Наше прошлое "СВ" по сравнению с этим - товарняк. Бархатные диваны, и уже предлагали завтрак.
- Что ты решила?
- Знаешь что... - сказала она.
Таких глаз я у нее еще не видел. Они засверкали, порыв ветра рванул золотые волосы...
Господи, какая она красивая! - подумал я.
- Решай-ка ты сам эти проблемы, - договорила она.
Еще какое-то мгновенье я смотрел на нее, не мог оторваться.
- Остаемся, - сказал я, - оставь им книги, пусть просвещаются. Да пошли они со своими диванами и завтраком...
Она тут же спрыгнула со ступенек. Евро-азиаты торчали во всех окнах, что-то возбужденно говорили и почти плакали.
- Скажи им, что мы остаемся, что мы на своей земле и для нас это обычное дело.
Она им что-то говорила, они ей возражали, непонятно кричали хором и жестикулировали.
Поезд двинулся. Мы им помахали, они все еще тянули к нам руки из окон демонстрировали солидарность. И тут я впервые по-настоящему обозлился.
- Профурсетки, - говорил я, скрежеща зубами, - да наша Клава в тысячу раз их лучше - этих красоток и стюардесс! Почему они сюда не приехали?
Она держала меня за руку и смеялась - весело, звонко, счастливо...
- Ты такой смешной, - говорила она, - ты так смешно злишься...
- А если б я не отдал тогда в автобусе наш коллективный билет? - вспомнил вдруг я, - где б они сейчас все были - эти страдающие за нас правозащитники?..
Мы взяли машину и через пять минут тормознули возле особнячка на Невском. Слава Богу, не доехали до Аничкова, а то бы опять Фонтанка.
У тротуара стояли автобусы, из дверей особнячка вываливались питерские коллеги, наши, евро-азиаты и эти. Пьяные, веселые и очень довольные жизнью.
- Господи! - крикнула Тина. - Вы решили остаться? Или не уезжали?..
И тут я увидел питерскую распорядительницу.
- Я всегда знал, что Петербург чудовищный город, - сказал я ей жестко, но что его красотки бросают в беде несчастных путешественников...
Она заплакала. Настоящими, горькими, детскими слезами...
Делегаты уже лезли в автобус с зелеными полосами. Краснополосый одиноко стоял в сторонке. Двери открыты, наши сумки валялись у входа.
"И ни одна питерская сука не сообразила оттащить их к поезду..." бормотал я.
Я распотрошил свою сумку, вытащил последнюю, на ночь припасенную бутылку, сорвал пробку...