- Я хороший, - согласился я, - мне просто не везет с бабами, у них идеи или обстоятельства. Одной я предложил поехать в Австралию, но она... Ты помнишь, я про это рассказывал. Другую привез в Санкт-Петербург, а...
Тут моя барышня подошла, и я заткнулся.
Дворец, мраморная лестница, большой зал, длинный стол, микрофоны, наши евро-азиаты и эти. Мы сели втроем.
- Ты правда ко мне хорошо относишься? - спросил я Тину, она сидела слева.
- Я тебя обожаю, - сказала она, - если б я не была ее подругой...
- Тогда принеси, - сказал я, - а то мне сейчас отсюда уже не выйти - вдруг позовут к микрофону?
Тина раскрыла сумочку. Я заглянул. Дамские сумочки очень вместительны.
- Я подумаю насчет твоего предложения, - сказал я.
- Изольда права - ты скотина, - она и впрямь была возмущена. И закрыла сумочку.
- Я пошутил, - сказал я, - от смущения.
На столе стояли бутылки с водой: я налил в один стакан воду, а она под столом - в другой.
- С утра можно и понижать, - сказал я, - иначе бывает трудно разобраться с тем, что ты должен сделать, чтоб отстоять свою собственную свободу. Выбрать. Или - или...
- О чем вы все время шепчетесь? - спросила справа моя Анна Каренина.
- Я пересказываю кое-что из тезисов...
Мне дали слово через час, и за это время мы с Тиной успели повторить.
Наверно, я был не слишком красноречив и едва ли точен. Когда я рассказывал о том, как на зимней дороге из Михайловского в Петербург трамвай чуть было не переехал зайца, переводчик открыл рот и замолчал.
Напротив меня, через стол сидел очень знаменитый московский писатель, мы были едва знакомы, и я не знал, что он тоже приехал. Он реагировал очень живо, смеялся, подмигивал и что-то такое изображал пальцами. Для оратора всегда очень важен конкретный слушатель. Я обращался только к нему и закончил с подъемом:
- Писатель имеет право на высокое поражение, - сказал я, - в этом его подлинное мужество и подлинная свобода. Они значительно более ценны, чем любые усилия власти, неважно - тоталитарной или демократической, улучшить человеческую жизнь путем увеличения производства нефти, презервативов или "стингеров", - и все это якобы во имя рекламируемой властью Свободы, Демократии, Гуманности и прочей Белиберды. Впрочем, коль ему, писателю, охота, он волен сотрудничать с властью, даже властью становиться. И Бог ему судья, если он оставит письменный стол, поменяет перо на мундир чиновника или эполеты солдата. Это его выбор, его совесть, а он стоит перед своим Богом...
Мне вежливо похлопали, и я направился к своим девушкам.
Еще полчаса мы соблюдали приличия, а потом тихонько выбрались из зала.
Я был совершенно свободен!
За нами вышел один из устроителей:
- В три часа обед в ресторане на той стороне Фонтанки...
Кто это сказал, что в Петербурге нет ничего лучше Невского проспекта? Более того, - что в Петербурге он составляет все?.. Известно кто, но не забудьте - когда это было? Сегодня здесь, несомненно, только Фонтанка, и ее более чем достаточно.
Солнце освещало дворцы и особняки - от Аничкова моста до Летнего сада. Мы шли мимо дома княгини Лиговской, бывшего цирка Чинезелли, мимо... И вот уже...
- Обратите внимание, - сказал я голосом экскурсовода, - Инженерный, он же - Михайловский замок, в котором учились Достоевский, Петрашевский и другие, его всегда красят в цвет перчаток фрейлины Нелидовой. Уже двести лет красят. Вам известно - чья она была любовница?..
- Знаток, - сказала моя барышня, - а делал вид, что тебе наплевать на то, что рассказывает младший брат? Все время норовил от него убежать. Надо ж - все услышал и запомнил! Но теперь я заставлю тебя посмотреть самое-самое... Тина, держи его с другой стороны!
Они прижали меня к парапету и заставили заглянуть вниз. Фонтанка втекала тут в Мойку (или вытекала из нее), на той стороне здание Третьего отделения, подальше Шереметьевский дворец, флигель, в котором жили Ахматова и Пунины...
- Не упадешь, не бойся, - твердила моя барышня. - Тина, держи его за ноги!
Я отбивался, как мог - смертельно боюсь высоты... И тут увидел...
На вогнутой каменной стене, сопрягающей Фонтанку с Мойкой, у самой воды поблескивало что-то маленькое и блестящее... Птичка! Медная головка отсвечивала, вроде даже шевелилась - поворачивалась...
- Чижик? - спросил я, - тот самый, о котором...
- Разглядел, - сказала моя барышня, - а сколько раз я тебе о нем...
- Разве ты его уже видела?
- Твой брат обещал завтра утром показать нам город с воды, вот тогда, может, и разглядим получше...
Маленький, беззащитный, он стоял на какой-то полочке, весь в сверкающих брызгах, один, посреди всего этого великолепия...
- К Мраморному дворцу! - крикнул я. - Их надо смотреть вместе, рядом - то чудище и это чудо. В них все!.. - Не какой-то Всадник с Шиллером...
- Мы именно так вчера и смотрели, - сказала моя барышня, - это ты...
- Кабы я вчера его увидел, - сказал я, - я бы не говорил сегодня глупости про зайца, я бы им...
Я и не заметил, а мы уже оказались возле Дома ученых. По Неве все так же шел ветер. Мы снова ели холодные пельмени с теплой водкой. Потом... Потом, не понять как, но оказались в Летнем саду.
- Посиди тут, - сказала моя барышня, - вот тебе книжка с картинками, чтоб не заглядывался на скульптуры, а то тебя заберут.
- А вы куда?
- Нам надо на Невский, в один-другой магазин. Ты же не пойдешь с нами? Подарки в Москву.
- А он еще стоит - Невский? - спросил я с удивлением.
Они растолкали меня часа через два - в Летнем саду хорошо спится.
Потом был ресторан на той стороне Фонтанки. Я пришел с двумя дамами, хотя они стеснялись и упирались.
- Вы обе участвовали в дискуссии, - сказал я твердо, - и у вас все права на обед. А кроме того, вы, надеюсь, пришли не с пустыми руками?..
Дальнейшее стало совсем смутным. Я не уверен, но мне помнится, словно бы мы присутствовали на вечере поэзии в Пушкинском доме. Я запомнил знаменитого московского поэта. Он появился на эстраде в шортах, и, поглядев на его волосатые ноги, я заскучал и, кажется, отправился покурить. Питерские поэты были значительно скромнее и симпатичней.
Вообще город мне все больше и больше нравился...
Внезапно, не понять как, но мы оказались у входа в нашу гостиницу. Стояли и курили. Вдвоем. Наступал вечер, верней, еще одна белая ночь.
- А куда делась Тина? - спросил я.
- Ты ж только что с ней прощался? Она поехала утешать Изольду - она плачет, не переставая. Ты очень трогательно Тину напутствовал и был с ней нежен - неужто не помнишь?..
Телефон зазвонил как только мы вошли в номер.
- Пойдете ужинать? - мой московский приятель был, как всегда, точен и заботлив.
- Мы только вошли.
- Вот и хорошо. Как твой доклад?
- А как твоя работа?
- Норму мы выполнили. И более того.
- Что более?..
- Перевыполнили.
- Я вроде тоже...
- Итак, ждем, коньяк я уже поставил в сумку...
Мы снова сидели в полутемном ресторане. Горели свечи, но цветов не было.
Коньяк сначала смягчал, смягчал, потом начал снижать. Или наоборот.
- Как грустна наша Россия, сказал один гений другому, - напомнил я им. Причем, здесь сказал. В этом самом городе.
- Ты к чему это? - спросил мой московский приятель.
- Я про чижика, - сказал я. - Мы пьем коньяк и закусываем шашлыком. А он там, на ихней Фонтанке, - один, мокрый и маленький.
- Да, пока нам неплохо, - сказал мой московский приятель. - Ты сделал доклад, а я успел двинуть работу. Причем далеко.
- Кому везет - везет, - сказал я.
Она стала кашлять, как только мы вчетвером вошли в лифт. Отчаянно и надрывно.
- Давай, пока не поздно, поищем врача, - сказал я.
- Не надо, это от коньяка - я не привыкла.
- Коньяк хороший, - мой московский приятель очень огорчился. - У меня с ним никогда никаких проблем...