Я зажмуриваю глаза, собираюсь с силами и считаю до трех. Я складываю руки между нами и толкаю Тициано в грудь, но мои усилия бесполезны, он не сдвигается ни на сантиметр.

— Говнюк! Убирайся! — Требую я и получаю в ответ лишь хриплый смех. Тициано отступает назад, глядя на меня с раздражающей улыбкой, которую я так ненавижу, но его рука все еще на моем лице.

— Что, куколка? Я сказал, что это только в том случае, если будет все официально.

— Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

Он щелкает языком.

— Мы уже говорили об этом, Рафаэла. Несколько раз. Тебе нужно попробовать хотеть другого. Это полезно для тебя, понимаешь?

— Мадонна мия! Ты не можешь помучить кого-нибудь другого? Просто... — Я прерываю себя, не желая признавать вслух, что именно сегодня у меня не хватает душевных сил на его обычные бредни. Я резко выдыхаю, ненадолго закрывая глаза. — Кого-нибудь еще?

— Я бы мог, — признает он. — Но дело в том, что я хочу мучить тебя, — говорит он, сближая наши губы до последнего миллиметра, прежде чем они соприкоснутся. — И я хочу так многого только от тебя, куколка.

Нелепо, что желание покончить с жалким расстоянием между нашими ртами настолько велико, что может поспорить с желанием прикончить Тициано прямо сейчас.

Господи!

— Ну, думаю, это дает шанс...

После долгого молчания я бормочу перебивая.

— Обычно мы узнаем о том, что не можем иметь все, что хотим, еще в детстве, но лучше поздно, чем никогда.

Он смеется мне в лицо. И раздражение пересиливает желание в моей груди. Ноздри раздуваются, и я до боли сжимаю зубы.

— Тогда называй меня привилегированным. Я не научился, потому что мне никогда не приходилось и никогда не придется.

— Все бывает в первый раз, заместитель шефа, — отвечаю я с такой же иронией, как и он, и, несмотря на горечь, которая уже завладела моим ртом при одной только мысли о словах, которые я собираюсь произнести, я не могу не почувствовать себя немного победителем, увидев удивление в глазах Тициано, когда он их услышит. — Я помолвлена.

06

ТИЦИАНО КАТАНЕО

Чезаре слегка хмурится, глядя через плечо на меня, когда я выхожу из машины, припаркованной перед сараем. На первый взгляд, единственные люди на грязной улице, это мой брат и шесть человек вокруг него, хотя вытяжные вентиляторы, жужжащие под потолком огромного, с высокими стенами, облупившегося сарая, выдают его работу.

Этот промышленный склад - еще один в длинном списке тех, что занимают этот район. Если Виа дель Потере - центр проституции и торговли телами Саграды в Катании, то Квартьере ди Силенцио - база для наших операций с наркотиками.

Поза моего брата немного расслабляется, когда он узнает меня.

— Дон, — говорит он, кивая, и поворачивается спиной ко мне и мужчинам. И сопровождающие его люди делают то же самое, бормоча слова и коротко кланяясь.

Жестом мой брат отстраняет их, и они входят на склад.

— Что ты здесь делаешь? — Спрашивает он, когда мы остаемся одни, выражая свое замешательство, хотя лицо его этого не выдает.

— Работаю, — сухо отвечаю я, и он слегка наклоняет голову.

— Не помню, чтобы в сегодняшнем расписании значился твой визит, — интересуется он, делая несколько шагов ближе, пока не оказывается прямо передо мной. — Тебя понизили с должности элитного исполнителя до секретаря?

Он коротко рассмеялся.

— Нет, но мне нравится знать, что меня ожидает в тех местах, где я должен быть. Сегодня мы везем тонну пыли.

— Я знаю.

Я достаю из кармана пачку сигарет и прикуриваю одну. Дерьмовый день. Я откидываюсь на машину и затягиваюсь, глядя на нестабильный пейзаж вокруг нас.

— Сегодня я решил сделать сюрприз и посетить несколько лабораторий.

— Сюрприз? В день погрузки? — Чезаре коротко смеется и вытирает губы. Он откидывается назад к машине рядом со мной. — После того как ты отдал приказ о закрытии шести казино и без предупреждения повысил плату за охрану тех, что еще открыты?

— Ты сегодня работал, Чезаре? Или ты провел весь день, заботясь о моей жизни и сплетничая?

— Такие новости обычно распространяются быстро. — Он пожимает плечами. — Даже Витторио, наверное, уже слышал об этом.

— О, в этом я не сомневаюсь. Тебя не устраивает то, как я веду дела? — Нетерпеливо спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом.

Мой брат поднимает руки в знак капитуляции.

— Нет проблем, — говорит он, выпячивая нижнюю губу и покачивая головой из стороны в сторону. — И если он мастерски скрыл свое удивление, увидев меня здесь, то не стоит сомневаться, что он сделает то же самое со своим неодобрением. — Я просто удивлен внезапной агрессией. У тебя есть своя манера поведения, когда Витторио нет дома, но это не то.

— Сегодня мне сказали, что, когда речь идет о развитии, лучше поздно, чем никогда. Я решил прислушаться к этому совету.

— А ты не знал? — Спрашивает он через некоторое время в тишине, когда я бросаю окурок на пол и топчусь на нем. — Ты же Дон. — Вспоминает он, пожимая плечами, потому что, видимо, сегодня мой брат решил стать королем очевидности.

— Не напоминай.

— Она может исчезнуть, — предлагает он, и становится ясно, о ком он говорит. Я выдыхаю сквозь зубы: эти чертовы сплетни. Неужели он узнал об этом раньше меня? — Если она не собирается быть твоей, ей не нужно быть чьей-то еще.

— Как романтично, — насмехаюсь я.

— Я не знал, что ты романтик.

— Я не романтик.

— Так что ты собираешься делать? — Спрашивает он, скрещивая руки перед грудью, а я засовываю руки в карманы брюк.

— Кто сказал, что я собираюсь что-то делать?

— Я знаю этот взгляд. Это взгляд человека, который собирается устроить беспорядок, чтобы мне потом пришлось его убирать, — обвиняет он, и я смеюсь, сразу после этого облизывая губы.

— Она просто женщина. Не будь смешным, я могу иметь столько, сколько захочу, как захочу, где захочу, даже одновременно.

Он позволяет тишине установиться между нами, словно ожидая, что я снова заговорю. Когда этого не происходит, он поворачивается ко мне лицом.

— Ты помнишь, как ты привел ту дворнягу домой?

— Мне было десять лет, Чезаре.

— Я помню, как наш отец сказал, что не хочет, чтобы в столовой были животные, и выгнал твою дворнягу. Ты пошел искать ее ночью, но так и не нашел. — Чезаре делает драматическую паузу, от которой я закатываю глаза. — Ты потерялся. Тебя искали три дня, но так и не нашли. Мама была в отчаянии... когда ты просто появился дома...

— Меня избили, — заканчиваю я за него рассказ.

— Почему ты прятался, Тициано?

— Я заблудился.

— Почему ты прятался? — Повторяет он вопрос.

— Я заблудился, — повторяю я ответ.

— Ты никогда не терялся.

— Мне было 10 лет.

Чезаре смеется.

— Любопытно, что в тот вечер, когда ты наконец вернулся домой, умерла любимая лошадь нашего отца - внезапная болезнь, сказали ветеринары. Он был безутешен. Помнишь, что ты сказал нашему отцу, когда мама попросила нас хорошо к нему относиться, потому что он грустил?

— Я думал, ты не любишь животных, — повторил я точные слова.

— И каждый раз, когда наш отец пытался заменить эту породу, у них ничего не получалось, они таинственно исчезали или страдали от других внезапных недугов. Странно, ты не находишь? Очень странно. — Говорит он и сам же отвечает. — Особенно если учесть, что твоя собака пропала.

— Он умер, — поправляю я.

— Он не умер.

— Я сам его похоронил.

— Ага, а его брат-близнец, из того же помета, был доставлен почти за шестьдесят километров от нашего участка, на пожарную станцию, и умер от старости, спустя годы.

Так и было.

— Но Голиаф мог бы остаться, если бы наш отец не прогнал его.

— И ты хочешь сказать, что приложил столько усилий, чтобы спасти и отомстить за собаку, но ничего не сделаешь, когда у тебя крадут жену?

— Именно это я и говорю.

— Согласись, в это очень трудно поверить.

— Ты что, Чезаре, стал писателем криминальных романов? Наша мама будет гордиться. — Говорю я, отцепляясь от борта машины и подтягивая рукава рубашки чуть выше.

— Что бы ты ни надумал сделать, будь сдержан. По большому счету, на ближайшие несколько недель ты все еще Дон.

Я провожу кончиком языка по внутренней стороне щеки, а затем прикусываю ее, глядя на брата с улыбкой на лице.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

07

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Ошарашенный взгляд подруги - маленькое облегчение посреди пыток последних дней. Габи прикусывает губу, но ее маленькая улыбка никуда не девается. Она моргает и неуловимо поворачивает лицо, ее взгляд все еще висит в воздухе, пока она ищет слова, чтобы описать пережитое, но в конце концов ее ответом становится смех.

— Я не знаю, как это описать... Греция так прекрасна, Рафа! Так... — Она качает головой из стороны в сторону. — Сюрреалистично! Иногда мне кажется, что я попала в заставку чьего-то компьютера.

Я смеюсь, а она продолжает рассказывать обо всех чудесных вещах, которые она делала в последние несколько дней. Я киваю головой в знак согласия, но проходит несколько секунд, прежде чем мои мысли улетучиваются.

Я уже начала думать, что остаться наедине с Тициано будет чем-то почти волшебным, но обнаружила, что какая-то глупая часть меня верит в другое. Нейрон, достаточно глупый, чтобы культивировать надежду на то, что, несмотря на всю мою уверенность, убеждение в том, что причиной его настойчивости были мои негативы, все же может быть ошибочным.

Но это было не так.

Он исчез.

Проходили дни, а я не слышала даже шепота его шагов. Когда я приходила к нему домой, его уже не было, а когда я уходила, он еще не возвращался. Я чувствую себя так глупо, что это застало меня врасплох. Тициано никогда не уважал меня, не слушал моих "нет" и не обращал внимания на мои отказы, но, конечно, право другого мужчины на меня заставит его отступить.

— Я слишком много говорю, не так ли? — Спрашивает Габриэлла с виноватым выражением лица, и я чувствую себя ужасной подругой.

— Нет! — Поспешно отрицаю я, глядя на экран мобильного телефона. — Прости, я просто... — Я закрываю рот, впиваюсь зубами во внутреннюю губу и с трудом сглатываю. Габриэлла нахмуривает брови.