Не говоря ни слова, Крайер отошла назад и пропустила её внутрь, тихо закрыв за собой дверь.

– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросила она после долгой паузы, в течение которой Эйла просто стояла молча и неподвижно. – Или тебе от меня что-то нужно? Тебя прислал отец? – она склонила голову набок. – Что-то случилось?

– Нет, – ответила Эйла деревянным голосом. – Ничего не случилось.

"Врёт," – подумала Крайер.

Эйлу что-то тревожило. Она это прекрасно понимала. Эйла отвела взгляд, и Крайер из уважения сделала то же самое.

Она снова присела на край кровати и уставилась на тлеющую золу в очаге, где прыгали и гасли искры.

– Вы не дышите, – наконец сказала Эйла.

Крайер подняла голову. Эйла стояла на расстоянии вытянутой руки. Угасающий свет камина согревал кожу, освещая все места, которые обычно оставались в тени: впадины на щеках и ключицах, темноту в карих глазах.

– Ты права, – согласилась Крайер. – Иногда я забываю.

Эйла почему-то сжала челюсти. Крайер старалась не смотреть слишком долго, но это был редкий момент, когда она смотрела на Эйлу, а та не обращала на неё внимания – не наблюдала за ней настороженно. Сейчас Эйла выглядела особенно маленькой: руки в карманах красных форменных брюк, рубашка расстёгнута и свободно облегает фигуру, на шее поблескивает золото, почти скрытое под воротником и ниспадающими тёмными волосами – Рукотворная вещь.

Внезапно в её голове всплыли звуки – те самые, которые она слышала сегодня вечером из-за двери королевы Джунн: стоны, мягкие и сладкие, перемежались вздохами. От этого воспоминания Крайер вздрогнула, внутри разлилось тепло.

– Зачем ты пришла сюда? – тихо спросила она.

– Я... не могу уснуть, – сказала Эйла, а затем поджала губы, будто вообще ничего не собиралась говорить.

Крайер кивнула:

– Этот недуг мне знаком.

– Правда? – в голосе Эйлы не слышалось любопытства. Её голос звучал сердито. И измученно.

Крайер это отметила.

– Да. Мне удаётся заснуть всего одну ночь из десяти.

Мгновение никто из них не произносил ни слова. Крайер поняла, что это такой редкий вид общения: они вместе, но всё происходит случайно. Как в тот вечер у заводи. Ни учителей, ни заданий, ни предстоящего ужина. Крайер уже приняла ванну перед сном. Эйлы не должна была появляться ещё несколько часов. До рассвета можно заниматься чем угодно. Можно сходить в музыкальный салон или библиотеку. Можно пробраться на кухню, и Эйла могла бы полакомиться любимым хлебом, с запечёнными внутри орехами и фруктами. Можно пойти в сад, чтобы посмотреть на ночные цветы, распускающиеся в лунном свете, подняться на крышу и посмотреть на звезды, или даже дойти до самого утёса и посмотреть, как волны разбиваются о чёрные скалы.

Крайер посмотрела на Эйлу. Тени под её глазами. В ней было что-то ужасное, когтистое, злое, испуганное и печальное. Она не знала, откуда ей это известно. Правда об Эйле и её боль подобны песне, которая разлита в воздухе, даже если не знать слов. Это был гул, низкий, хриплый и полный печали.

– Подойди ко мне, – сказала Крайер. – Тебе нужно спать больше, чем мне, а моя кровать мягче, чем что-либо в комнатах для прислуги, – она похлопала по кровати рядом с собой.

– Я... я в порядке. Я вообще не должна была сюда приходить, – сказала Эйла.

Она говорит, что не должна здесь находиться... а сама не двигается с места, чтобы уйти.

Опять врёт. Хоть и правдоподобнее, чем в прошлый раз.

– Останься. Здесь полно места, – Крайер не была уверена, откуда взялись эти слова; она знала только, что что-то овладело ею, заставляло вести себя с этим человеком иначе, чем с другими. Она только припоминала, как много дней назад Эйла дразняще нырнула в заводь и одинокая капля воды жемчужиной блестела на её нижней губе.

При воспоминании о Джунн и её человеке-советнике Крайер приходило на ум только одно: Эйла.

– Тебе нужно поспать, – сказала она, потому что это было правдой. – Мне как леди нужно, чтобы моя служанка была здорова и полна сил.

Медленно, почти нерешительно Эйла обошла кровать с другой стороны. Она долго стояла и просто дышала. Крайер тоже не шевелилась. А потом кровать прогнулась под весом Эйлы.

– Спасибо, – прошептала она.

Её голос дрогнул, и Крайер почувствовала это дрожание всем телом.

Кровать была большой, и между ними было много места, но казалось, что места вообще очень мало. Стоит Крайер протянуть руку – и она коснётся изгиба лопатки Эйлы кончиками пальцев.

Даже при свете камина и луны было темно.

– Что ты делаешь, когда не можешь заснуть? – тихо спросила Крайер.

– Когда я была маленькой, – прошептала Эйла, – мне пела мама.

Первой мыслью Крайер было: "У меня нет матери".

Удивительно! Она никогда не думала об этом раньше и не хотела сейчас.

– И что она тебе пела?

– Много чего, – ответила Эйла. – Колыбельные, народные песни, иногда военные песни.

– Поэтому ты любишь музыку?

Любовь. Это слово вертелось у неё на языке, проскальзывая само собой.

Ей захотелось облизать губы, хотелось говорить дальше, продолжать задавать Эйле вопросы, пока не взойдёт солнце.

Но Эйла не ответила.

– Какая песня твоя любимая? – снова спросила Крайер, вцепившись пальцами в покрывало, чтобы они были заняты. Но снова возникло непреодолимое желание… сделать ими что-то другое: протянуть руку к Эйле, взять её за руку, повернуть лицо Эйлы к себе.

Они с Эйлой обе лежали поверх одеял, как всегда спала Крайер, но теперь она задавалась вопросом, не предпочла бы Эйла оказаться под одеялами, в тепле. Если Эйла перевернётся, протянётся ли её рука через пустое пространство между ними? Мысли и образы теснились в голове Крайер, тысяча различных сценариев… возможных…

В следующую секунду разум помутился.

Мысли исчезли, как танцующие искры.

Потому что Эйла запела.

– Прислушайся к моему голосу над широкими, тёмными от шторма водами, – пропела она себе под нос так тихо, что это едва ли походило на мелодию. – Прислушайся к моему голосу, позволь ему указать тебе путь домой…

Она пошевелилась, ещё больше уходя в себя, и продолжила. Затем, ещё через минуту, она остановилась так же резко, как и начала, оборвав последнюю ноту.

Тишина.

Крайер чувствовала себя арфой с натянутыми струнами. Всё тело гудело.

– Спасибо тебе, – сказала она, затаив дыхание.

Эйла долго не отвечала. Когда она наконец заговорила, это не имело никакого отношения к песне:

– Не нужно больше опекать Фэй.

– Что?

– Фэй. Вы выделили ей комнату, разрешили не работать. Не знаю, зачем вы это сделали, но не стоило.

Крайер нахмурилась в темноте:

– Так будет несправедливо.

– Нет, это не совсем так. Справедливость тут и так не ночевала, миледи. Но так вы ей не поможете. На неё все будут тыкать пальцем.

– Кто именно? Другие слуги?

– Слуги, ваш отец, скир – все. Это нехорошо. Это... опасно.

Крайер почему-то стало обидно.

– Я просто пыталась помочь, – прошептала она. "Потому что ты беспокоилась за неё. Ты беспокоилась за Фэй. Я хотела помочь тебе".

– Знаю, – сказала Эйла, и в её голосе прозвучала досада. – Я... правда верю вам. Но нельзя просто помочь одному человеку, Крайер, – простыни зашуршали. Эйла медленно повернулась лицом к Крайер, изогнувшись к центру кровати. – Вы поможете Фэй, только если поможете всем нам.

Крайер посмотрела в темноте на Эйлу:

– Тогда как мне вам помочь?

Наступила долгая пауза. Крайер слышала дыхание Эйлы, тихое, как далёкий шум океана, но гораздо ближе.

– Вы это серьёзно? – наконец спросила Эйла. – Потому что... потому что из-за этого меня могут убить. Это не игра, Крайер. Это не волшебная сказка из ваших книг. Это вопрос жизни и смерти.

– Я серьёзно, – сказала Крайер. Она приподнялась на локте, отыскав в темноте глаза Эйлы. – Позволь мне доказать тебе это.

Они внимательно посмотрели друг на друга. Глаза Эйлы блестели в лунном свете – не золотые, не как у Крайер, а глубокие колодцы, в которых тонет свет.

Доверяет ли ей Эйла? Нет, пока нет. Крайер это видела. Но нет ничего невозможного.

– Что вы знаете о Киноке? – прошептала Эйла, как будто вдруг испугалась, что Кинок подслушивает.

– Немного, – прошептала в ответ Крайер. – Я пыталась узнать больше. Знаю, что он могущественнее, чем я когда-либо ожидала. Знаю, что он экспериментирует с камнем-сердечником. Знаю, что у него есть особый компас. Не знаю, чем он особенный, но Красные Советники определённо знают. И они ему... завидуют.

Лёгкий шорох, Эйла кивает головой на подушке.

– Узнайте, что он на самом деле задумал, – сказала она. – Так вы и поможете.

Эйла ничего ей не сказала, не открылась по-настоящему. Но она попросила её о помощи.

Дрожь волнения пробежала по коже Крайер и никуда не ушла. Принцесса оставалась бдительной и бодрствующей, даже когда Эйла стала засыпать, тянуться к Крайер, двигаться навстречу её теплу, словно забывая, кто она такая – враг, автом. Вместо этого в темноте между ними и вокруг них, Крайер была просто телом. Она почувствовала момент, когда Эйла вздохнула, дыхание замедлилось, погружаясь глубже в сон – бездонные глубины сна, место сновидений, доступное только людям.

И в какой-то момент ночи это случилось. Эйла перевернулась на спину на середину кровати и обвила одной рукой талию Крайер. Крайер замерла, мгновенно проснувшись, более чем проснулась. Она лежала совершенно неподвижно, и всё внутри неё сузилось до мягкой тяжести руки Эйлы на изгибе её талии, этого тёплого пятнышка. Ей пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Эйле нравится, когда она дышит.

Дыши ради Эйлы.

Запах её волос, напоминающий мыло и морскую лаванду.

Дыши.

Полночь.

Лунный свет.

В этом положении Эйл прижалась щекой к сгибу собственного локтя. Её рот был слегка приоткрыт, выглядя таким мягким, чего Крайер раньше не замечала. Когда Эйла бодрствовала, её рот часто вытягивался в тонкую недовольную полоску, а челюсть сжималась. Крайер попыталась представить, как бы это выглядело, если бы Эйла открыла глаза, если бы она не спала, а её губы по-прежнему были такими мягкими и приоткрытыми, взгляд тёмным и горячим, её рука нарочно, с намерением обнимала Крайер за талию, и… Сердце Крайер забилось очень громко. Гулкое биение в груди, боль внизу живота. Опять этот не-голод.