Глава 3

Данте

Он опаздывает, как обычно, это один из его многочисленных недостатков, которые я презираю. Его опоздания – еще одна из его игр разума.

– Вы хотите, чтобы я подождала, с подачей ужина, сэр? — спрашивает София.

Я бросаю взгляд через стол на Максимо, который жует палочку от коктейля и барабанит пальцами по столу. Он не терпеливый человек, особенно когда дело доходит до еды, и я чувствую, как его раздражение разносится по комнате.

– Мы дадим ему еще несколько минут, – говорю я со вздохом.

– Как пожелаете, – говорит она с вежливым кивком.

– Наш гость уже поел?

– Я отнесла ей поесть в восемь, как вы просили. С тех пор она не выходила из своей комнаты.

– Ладно, хорошо, — я отмахиваюсь от нее, когда мои мысли возвращаются к Кэт.

Интересно, что на ней надето и сменила ли она наконец свою униформу уборщицы, которая слишком мала для ее изгибов. Когда она собирала свои вещи у себя дома, я старался не смотреть на ее нижнее белье, когда она запихивала его в сумку, но там определенно была пара трусиков с крошечными розовыми сердечками повсюду. Она не похожа на женщину с сердечками на трусиках, но и не похожа на женщину, которая бросила бы работу своей мечты, чтобы убирать офисные помещения за двадцать баксов в час.

София торопливо возвращается. 

– Ваш отец здесь, сэр. Может, мне теперь поджарить стейки?

– Ради всего Святого, да, пожалуйста, – стонет Максимо, но София игнорирует его и продолжает смотреть на меня.

– Да, пожалуйста, – говорю я ей.

Она снова спешит уйти, на удивление проворно для шестидесятисемилетней женщины с артритом бедра. Ей действительно следовало бы уйти на пенсию, но всякий раз, когда я предлагаю это, она смотрит на меня так, будто я разбил ей сердце, и говорит, что ей больше некуда идти. У нас было две домработницы, когда мой брат и его жена тоже жили здесь, но теперь это кажется таким давним. Сожаление гложет меня под ложечкой, или, возможно, это просто голод.

Невероятно громкий голос моего отца эхом разносится по коридору снаружи, сигнализируя о его прибытии. С внутренним стоном я готовлюсь к вечеру в его компании. Он настаивает на том, чтобы мы встречались за ужином раз в месяц, представляя свои визиты как возможность увидеть своего любимого сына, но мы оба знаем, что ни то, ни другое не соответствует действительности.

Когда он входит в комнату, он раскрывает объятия, приближаясь ко мне. 

– Мой сын, — он широко улыбается.

Я тоже притворяюсь и принимаю его объятия, он похлопывает меня по спине. 

– Ты немного похудел, сынок? — спрашивает он, отступая немного назад, его глаза полны притворной озабоченности.

Он делал это всю мою жизнь. Наживается на том, что, по его мнению, является моей неуверенностью. Я был тощим ребенком, пока мне не исполнилось пятнадцать, и он напоминал мне об этом каждый чертов день моей жизни. Но я больше не тот ребенок. Во мне шесть футов четыре дюйма и двести сорок фунтов. Я тренируюсь в своем спортзале почти каждый день. Я могу делать жим лежа в полтора раза тяжелее собственного веса, и я спаррингую с бывшим чемпионом в супертяжелом весе. Мои костюмы сшиты на заказ, и они все еще сидят на мне точно так же, как всегда, но я похудел. Верно?

– Почти уверен, что мой вес такой же, как и в прошлый раз, когда ты был здесь, пап, – отвечаю я.

– Хм, - он выгибает бровь, как будто не верит мне. – И, Максимо. Я мог бы знать, что ты будешь здесь, – он говорит это с улыбкой на лице, но его тон сочится презрением.

– Ну, я никогда не мог устоять перед хорошим стейком, Сэл, – отвечает Максимо с хорошо отработанной улыбкой.

У моего отца дергается глаз, когда Максимо неофициально называет его по имени. Он предпочитает свой полный титул — Сальваторе или мистер Моретти, особенно от сироты, которого он привел в свой дом и который, по его мнению, перед ним в долгу. Но даже мой отец знает, что лучше не бросать вызов свободной пушке, которая является моей правой рукой.

– Пойдем? — я выдвигаю для него стул, и мы все садимся за стол.

Максимо наливает нам всем по бокалу кьянти.

– Итак, как продвигается бизнес? — наконец спрашивает мой отец, как обычно открывая тему.

– Хорошо, — мой стандартный ответ.

– Вы разобрались с делом на складе на прошлой неделе?

– Да, — на складе всегда есть дела.

– А как насчет Лео Эвансона? У тебя есть деньги, которые он украл у меня?

Мои внутренности скручиваются в узел. Поехали. Лео Эвансон действительно наебал меня, когда решил поучаствовать в самой прибыльной игре в покер в Чикаго. Не только потому, что он сжульничал и ушел с четвертью миллиона долларов, которые не заработал, но и потому, что одним из мужчин, сидевших за тем столом, был старый приятель моего отца, Константин.

Итак, Константин Бенетти был азартным человеком столько, сколько я его знал, он один из лучших игроков в покер, однако его склонность к женщинам вдвое моложе его, со вкусом к дорогой обуви, сумочкам и кокаину означает, что он тратит деньги быстрее, чем может выиграть. Итак, когда раз в месяц в одном из наших клубов происходят крупные игры, мой отец финансирует Бенетти и забирает половину его выигрыша. Итак, деньги, которые он украл, на самом деле принадлежат моему отцу — и в этом заключается моя проблема.

Моему отцу не нужны деньги. Для него это мелочь на карманные расходы, но ему не нужно, чтобы его старый друг думал, что он неспособен вернуть свои деньги уличному панку вроде Лео Эвансона.

Конечно, все их соглашение было тайным. Никто об этом не знал, а эго Бенетти и паранойя моего отца гарантировали, что так и останется до сих пор. Теперь каждый ублюдок знает, что Лео украл у Моретти, и он бежит, спасая свою жизнь.

– Лео сбежал. Никто не знает, где он.

– А как насчет сестры? Ты навел о ней справки, верно?

Я чувствую на себе взгляд Максимо.

– Да, он жил у нее, но сбежал. Забрал и ее сбережения.

– Итак, она знает, где он? Есть какие–нибудь зацепки к Лео?

Я качаю головой и делаю глоток вина. 

– Она ничего не знала.

Мой отец хмуро смотрит на меня. 

– Она, должна, что–то знать.

– Нет, – твердо говорю я, пытаясь скрыть раздражение в своем тоне.

– Как сильно ты заставлял ее говорить? — теперь он смотрит на Максимо, потому что это его особая область знаний.

– Достаточно, – отвечаю я от его имени.

– Она мертва? – небрежно спрашивает он, допивая вино.

– Нет.

– Ты получаешь от нее хотя бы какие–нибудь деньги? – спрашивает он со вздохом.

– У нее их нет.

Кажется, это последняя капля, и он поворачивается ко мне лицом. 

– Итак, у тебя ничего нет? Этот ублюдок украл у меня четверть миллиона долларов, а у тебя ничего нет? Ты теряешь хватку, тряпка?

Костяшки моих пальцев белеют, когда я сжимаю кулаки.

Максимо ловит мой взгляд через стол и едва заметно качает головой. Мои отношения с отцом сложны и так сильно связаны с чувством вины, сожаления и гнева, что общение с ним любым способом кажется чертовски трудным. Поэтому я держу все это под замком и общаюсь с ним как можно меньше, по–человечески, потому что, если бы я когда–нибудь поднял эту крышку и выпустил из себя часть этой ярости, я мог бы просто убить его на месте, черт возьми. И, несмотря на то, кто я такой, убийство моего собственного отца — великого Сальваторе Моретти — не занимает высокого места в моем списке приоритетов. Я заставляю свои мышцы расслабиться, обхватывая пальцами тонкую ножку бокала, прежде чем сделать глоток.

– Не ничто. У меня есть его сестра, – спокойно говорю я.

Он удивленно моргает, глядя на меня. 

– Она у тебя?

– Да.

– Где? Ты используешь ее как приманку?

– Я не думаю, что он клюнул бы на эту наживку. Ему на нее насрать, – говорю я, раздражение снова покалывает мою кожу. Но на этот раз она направлена против брата Кэт.

– И что дальше? Ты забираешь свой фунт плоти? – спрашивает он с хитрой усмешкой, и у меня скручивает живот, когда я думаю о том, что натворил этот человек. Ничто не сделало бы его счастливее, чем то, что я сказал ему, что держу Кэт на цепи в подвале внизу, где я могу пытать ее или использовать для любого удовольствия, которое захочу получить. Таким человеком он бы гордился.

– Нет. Она работает на меня, – выдавливаю я, ожидая неизбежного презрения, которое вот–вот сорвется с его губ.

– Работает  на тебя? — он фыркает. – В качестве кого? Твоей личной шлюхи? Ты Данте Моретти, ты не платишь женщинам за это, сын мой. Это недостойно таких мужчин, как мы.

– Нет, мы все равно их трахаем, верно? Независимо от того, кто они и хотят ли они этого?

– Она медсестра, – прерывает нашу горячую перепалку Максимо, и вместо этого взгляд моего отца переходит на него.

– Что?

– Медсестра. Она может извлекать пули. Зашивать раны. Помочь человеку выжить после того, как его пытали несколько дней. Остановить его кровотечение, – говорит Максимо, пожимая плечами.

– Значит, она твоя маленькая зверушка? – хмуро спрашивает мой отец.

– Может быть, я сделаю из нее свою помощницу? — Максимо мрачно смеется, и это, кажется, немного успокаивает моего отца.

– А как насчет моих денег? А как насчет того куска дерьма, который их украл?

– Мы найдем его, – уверяю я его.

– Просто убедись, что ты это делаешь, – шипит он. – Потому что это выставляет тебя слабым, когда ты приносишь домой бездомных животных вместо того, чтобы усмирять их.

– Слабым? — я рычу на него. – Кто ты такой, чтобы называть кого–то слабаком? Мужчина, который позволил своей жене умереть в одиночестве в муках, потому что был слишком занят, трахая свою шлюху?

– Следи за своим чертовым языком. Я должен был знать, что ты не сможешь справиться с такой ответственностью. Я должен был позволить Лоренцо... — он качает головой, и по его лицу пробегает тень сожаления.

Я думаю, что это, должно быть, единственное, о чем он сожалеет за всю свою жизнь. Он назначил меня главой Коза Ностры, чтобы наказать моего старшего брата и вбить клин между нами, который никогда не сможет быть излечен. Мы с Лоренцо были нерушимы, когда были вместе, и он ненавидел это, он думал, что угрозы потери его наследия будет достаточно, чтобы вернуть моего старшего брата на его сторону.