17

СКАРЛЕТ

Это почти так же плохо, как быть похищенной.

Почти так же плохо, как услышать, что он сделал с Аспен и Кью.

Это атомная бомба по сравнению с простым фейерверком. Я начинаю дрожать, прижимая колени к груди и тщетно пытаясь обхватить их руками.

Старший брат? Я тут же возвращаюсь к прошлому и пытаюсь вспомнить хоть одно упоминание о брате. Луна ни разу не говорила о нем, и я уверена, что Рен тоже. Такое обычно запоминается.

Как и тот факт, что он вырос в секте. Так вот что такое «Безопасное убежище»? Я помню, как папа и дядя Роман говорили об этом, когда я была маленькой, но это было из тех случаев, когда они мгновенно замолкали, как только я входила в комнату. И давайте посмотрим правде в глаза. Не то чтобы я уделяла этому особое внимание. Я была слишком мала, чтобы беспокоиться.

Рен еще не сказал ни слова. Он слишком занят, наблюдая за мной, как за экспонатом в зоопарке. Если бы я не знала его лучше, то сказала бы, что он шутит.

О подобном не шутят. Это было бы слишком отвратительно.

Так же отвратительно, как вырубить тебя с помощью шприца?

— Я шокировал тебя, — бормочет он. За этим нет никаких эмоций. А разве они должны быть? Он говорит о фактах.

— Да. Я понятия не имела, что у тебя есть старший брат.

— Есть, его зовут Ривер. Теперь ты понимаешь, почему я сделал то, что сделал.

Начинаем с нуля.

— Нет, не понимаю. Я хочу... Ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу.

Я наклоняюсь, протягивая к нему руку через стол. Однако он все еще стоит возле раковины, и мой жест никак не приближает его.

— Рен. Я здесь. Я так много хочу понять. Я на твоей стороне.

Он продолжает тупо смотреть на меня. Чего он ждет? Я спрашиваю:

— Что еще ты можешь мне сказать? Что ты имел в виду, когда сказал, что мой отец солгал? О чем он солгал?

Его челюсть сжимается, когда он хмурит брови, медленно складывая руки перед собой.

— Он сказал, что культ был уничтожен, распущен, и тому подобное. Но очевидно, что это ложь. Он не смог остановить их навсегда, и тогда решил солгать об этом.

— Значит, ты причинил боль Аспен и Кью, потому что мой отец солгал?

— Нет. Я не хотел причинять ей боль. Это был вовсе не я. Это был... — Он вздыхает. — Это был Ривер.

— Ривер? Как, черт возьми, ему удалось проникнуть в Кориум незамеченным?

— Честно говоря, я не знаю. Он не посвящает меня в каждую деталь о своей жизни. — Мои брови хмурятся. Есть что-то странное в том, как он говорит о Ривере. Не могу понять, что именно.

— Но ты знал об этом?

— Не раньше, чем это случилось. Но потом сразу понял.

— Почему? — Даже несмотря на то, что язык его тела кричит мне отступить, я не могу остановить поток вопросов, бурлящих в моей голове.

— Потому что они подобрались слишком близко.

— Слишком близко к чему?

Рен сжимает губы в тонкую линию. Я знаю, он не хочет говорить об этом, но я не могу оставить это так.

— Давай начнем с самого начала. Твой брат - кто он такой? Кто-нибудь еще знает о нем?

— Мы сейчас говорим не о нем.

— Мне просто любопытно. — Нет, дело не только в этом. Предполагалось, что у нас будет что-то настоящее, что-то правдивое, что-то, чему суждено длиться вечно. И все же он не мог сказать мне, что у него есть брат? Я недостаточно значима, чтобы слышать о нем? Горечь от подобной мысли заставляет меня спросить: — Где он? Он живет поблизости?

Он медленно отворачивается от меня, открывая шкафчик под раковиной.

— Мы не будем говорить об этом. Не раньше, чем я скажу, что пришло время.

— Так о чем мы будем говорить? Я хочу помочь тебе.

— Тогда прекрати задавать вопросы, — бормочет он, роясь под раковиной. Как будто сейчас это так важно. Он что, собирается мыть раковину, пока мы говорим о секте, в которой он вырос, и о которой я до сих пор ничего не слышала? Еще одна деталь, которой он не мог со мной поделиться.

Делает ли это меня эгоисткой? Может быть, немного.

Но я всего лишь человек.

А ведь я думала, что он вернулся в мою жизнь. Желала отмахнуться от того факта, что он похитил меня, ведь это означало бы, что мы, по крайней мере, будем вместе. А быть вместе - это все, о чем я так долго мечтала.

Я была готова забыть все. Игнорировать то, что он сделал с моей семьей.

И ради чего? Чтобы узнать, что он так много скрывал?

Даже сейчас, когда он сам заговорил об этом, сколько ещё тайн, о которых я не заслуживаю знать?

— Я всего лишь хочу быть частью твоей жизни, — шепчу я, дрожа, глядя ему в затылок. О чем он думает? — Почему ты не впускаешь меня? Почему ты отталкиваешь меня?

Внезапно он выпрямляется, поворачиваясь ко мне лицом.

— Хватит!

В моей голове начинают завывать сирены.

Я зашла слишком далеко.

Но ты никогда не поймешь, что зашел слишком далеко, пока не становится слишком поздно, и нет пути назад.

Теперь пути назад нет, это уж точно.

Не тогда, когда у него такой вид, будто он хочет меня убить.

Гнев, написанный на его лице, замораживает меня до глубины души. Исчезли прежняя теплота и нежность. Все, что осталось, - это жесткий, пустой взгляд его глаз. В них нет ни капли желания. Там только негодование. Даже ненависть.

— Рен? — шепчу я. Нет, скорее, из меня вырвался поток воздуха и превратился в его имя.

— Я, блядь, предупреждал тебя, не так ли? — Он бросается к столу, и я издаю пронзительный вопль, когда его ладони ударяют по нему. — Разве нет?

— Да. — Я почти всхлипываю, охваченная ужасом, который только усиливается, когда он хватается за край стола и переворачивает его в сторону, отчего тот отлетает к холодильнику. Я подпрыгиваю с криком, закрывая уши от грохота.

— Ты давишь и давишь, а потом у тебя хватает наглости сидеть там и изображать страх. — Прежде чем я успеваю отреагировать, он оказывается на мне, его руки обвиваются вокруг моих предплечий, поднимая меня со стула. — Как будто ты, блядь, ни в чем не виновата. Бедняжка Скарлет, жертва.

Я едва слышу его из-за учащенного биения своего сердца. Все это неправильно. Это не тот Рен, которого я знаю.

— Зачем ты это делаешь?

— Ну да, конечно. — Он сжимает мои руки до тех пор, пока у меня на глазах не выступают слезы. — Теперь ты расплачешься, но ведь ты сама начала задавать свои дурацкие вопросы.

— Ты делаешь мне больно, — хнычу я, что только заставляет его сжимать сильнее. Не такой реакции я ожидала. С каких это пор он делает мне еще больнее, вместо того чтобы остановиться?

— Думаешь, из-за этого стоит плакать? — Он обнажает зубы в рычании, которое заставляет меня отшатнуться в страхе, прежде чем он тащит меня через гостиную обратно в спальню.

Боже мой. Что он собирается со мной сделать? Обычно мысль о том, что Рен затащит меня в постель и бросит на нее, заставляла мое сердце учащенно биться по другой причине. Я потеряла счет тому, сколько раз представляла себе, что происходит именно это.

Вот только в моих фантазиях ситуация была иной.

Я не была напугана до безумия.

Он не смотрел на меня так, словно лучше бы никогда не видел.

Словно хотел моей смерти.

— Зачем ты это делаешь? — Очевидно, мои слова остаются без внимания, поскольку он никак не реагирует, используя то, что достал из-под раковины: кусок веревки, грубой и толстой, которую он обматывает вокруг моих запястий и туго затягивает.

— Не слушаешься… А я, блядь, ему говорил, — ворчит он, поднимая мои руки за связанные запястья и привязывая конец веревки к каркасу кровати.

Что, черт возьми, он имеет в виду, говоря "а я, блядь, ему говорил"? Это он о Ривере?

— А что еще мне прикажешь делать? — рычит он.

Сейчас, почти так же, как я только приехала сюда, только хуже. Тогда мне было страшно, но он вел себя иначе. Разъяренный, полный ненависти.

— Ну? — он требует, обращая на меня весь жар своего взгляда. — Скажи мне. Что прикажешь с тобой делать?

— Я...я не знаю.

Испуганный стон вырывается из моего горла, когда он берет меня за подбородок и впивается пальцами.

— Ты не знаешь? А что, блядь, ты знаешь? А? На что ты вообще годишься?

Он сжимает мои щеки до тех пор, пока мои губы не сжимаются, так что я не могу ничего ответить, даже если бы имела представления о том, чего он от меня хочет. Мне не следовало давить на него так сильно. Нужно было оставить все как есть и подождать, пока он не будет готов к разговору.

— Ни на что. — Он отталкивает мою голову, прежде чем выпрямиться, его грудь вздымается, холодные глаза впиваются в меня. Я не могу спрятаться от этих глаз. Даже когда закрываю свои собственные, отворачивая голову и готовясь к тому, что будет дальше, я все еще вижу его. Он запечатлелся в моей памяти, половина его лица в тени, глаза такие пустые.

Он никогда не причинил бы мне вреда.

Сейчас он выглядит так, словно хочет этого.

Способен ли он контролировать себя?

Почему я не сдержала рот на замке?

Следующее, что я слышу - это не его тяжелое дыхание или какие-то неприятные слова. Я задерживаю дыхание в ожидании. Пожалуйста, не нарушай своего обещания.

Он этого не делает.

Я медленно выдыхаю, как можно тише, когда раздаются его шаги. Как только он выходит из комнаты, я вздрагиваю от облегчения, прежде чем мои мышцы начинают расслабляться.

К сожалению, не мои руки или запястья. Я думала, что ремень неудобный? Веревка намного хуже, она впивается в кожу. Каждое легкое движение - наказание, натирающее до тех пор, пока я не задыхаюсь от боли.

Но это ничто по сравнению с болью в моем сердце. Почему он это сделал? Зачем зашел так далеко?

Во-первых, потому что я не собиралась затыкаться. Очевидно, говорить о том, что случилось с ним в детстве - очень важно. До сих пор он ни разу не обмолвился мне об этом ни словом, не потому, что ему было все равно, а потому, что это слишком больно.

И все, что я делала - это продолжала приставать с вопросами и требовать. Фонарь горит рядом со мной, пламя танцует и подпрыгивает так, что на стенах пляшут тени. Тени, полные дурных предчувствий. Страха.

Рыдание начинает нарастать в моей груди. Я подтолкнула его к этому. Нет, оставлять меня вот так - неправильно. Но если он никогда никому не рассказывал о своем опыте, а я была первым человеком, которому он доверился, как еще он должен был реагировать?