16

РЕН

— Рен... Рен, пожалуйста...

Я закрываю глаза, прислоняясь спиной к стене за дверью. С одной стороны, ее жалобные мольбы - музыка для моих ушей. Как долго я голодал по звуку ее голоса, не говоря уже о том, как он звучит в беспомощной самозабвенности?

С другой стороны, я не осмеливаюсь взглянуть на нее. Этих стонов достаточно, чтобы у меня задергался и встал член всего через несколько минут после того, как я кончил. Я уже готов к дальнейшим действиям.

Вот какой эффект она оказывает на меня. Такова сила моей потребности в ней. Мои руки жаждут ощутить ее под собой, а член жаждет испытать тугой жар ее мокрой киски. От одной мысли об этом меня бросает в дрожь, и теперь я опираюсь о стену, чтобы удержаться на ногах.

— О боже мой! — Она застряла на краю, напрягаясь в поисках дополнительных ощущений, которые подтолкнут ее к облегчению.

Сделай это. Доставь ей удовольствие.

Не сейчас, когда я в таком состоянии, когда мой голод силен, как никогда. В конечном итоге я только причиню ей боль. Я не для того заставлял ее - нас обоих - ждать так долго, чтобы все обернулось именно так.

Кроме того, это означало бы дать ей то, что она хочет. Создав прецедент, согласно которому все, что ей нужно делать, — это просить достаточно долго, и все, чего она желает, будет принадлежать ей. Я этого не сделаю. Не она принимает решения.

А это значит, что я застрял с горящим телом, каждый мой порыв и сердцебиение посвящены ей. Зажмурив глаза так крепко, как только могу, я прогоняю соблазнительные образы, которые возникают от ее гортанных стонов.

Это не сработает.

Есть только одно решение, которое когда-либо было близко к успеху. Все долгие одинокие ночи, когда даже дрочить на воспоминания о ней было недостаточно. Когда идея вломиться в ее квартиру и овладеть ею сразу казалась логичным решением моего постоянного состояния возбуждения.

Закрытие двери в ванную, по крайней мере, приглушает самые сильные звуки, доносящиеся из спальни. Как и льющаяся вода из душа. Я практически могу притвориться, что она не находится всего в нескольких футах от меня, что она не умоляла меня трахнуть ее несколько минут назад. Она всегда была моей самой большой слабостью, но никогда так сильно, как сейчас, когда она здесь, в моей власти, и ничто и никто не стоит у меня на пути.

Я быстро раздеваюсь, торопясь поскорее покончить с этим. Мне хорошо знакомо неприятное жжение, будто множество игл впиваются в мою кожу, — я сделаю это только ради нее. Зайдя в душ, мне приходится стиснуть зубы, издавая рычание чистой агонии при первом прикосновении ледяной воды к моей разгоряченной плоти. Сердце бешено колотится, все тело реагирует на внезапный шок. Все во мне говорит выпрыгнуть из ванны, но я заставляю себя оставаться на месте, контролируя дыхание, сосредотачиваясь на том, чтобы справиться с этим, пока жжение не утихнет и я не начну приспосабливаться к ощущениям.

Это действует как заклинание. Мысль о киске никогда не интересовала меня меньше, чем сейчас. Но это ненадолго, и я не могу вечно оставаться в душе. Я захочу ее снова и снова.

Она даже не представляет, сколько власти она имеет надо мной. Точно так же, как она не понимает, чем я могу пожертвовать. Конечно, я бы никогда не согласился с решением Ривера не привозить ее сюда. Это было несложно.

Но это означает вызвать раскол, который неуклонно растет с каждым упоминанием о ней.

Она способна заставить меня забыть то, что раньше было столь явным. Как ублюдки, разрушившие наши жизни, заслуживают страданий ... бесконечных.

И если она может заставить меня забыть об этом, пусть даже ненадолго, то есть ли у меня надежда остаться сильным перед лицом похоти?

Нет. Я не причиню ей вреда.

Мысль о том, что я когда-нибудь причиню ей боль, заставляет меня напрячься, быстро вымыться и выключить душ.Когда я переосмысливаю эту ситуацию таким образом, глядя на нее глазами мужчины, который не хочет причинять боль женщине, которую он любит, все снова становится ясно. Я не животное, даже если она заставляет меня чувствовать себя таковым. Я могу контролировать свои желания.

По крайней мере, так я говорю себе за долю секунды до того, как она произносит мое имя. Растягивая его, обещая удовлетворение, превосходящее мои самые смелые мечты.

Этот звук заставляет меня снова закрыть глаза и прижаться лбом к деревянной двери ванной. Ей будет больно. Ты не можешь причинить ей боль.

Если бы я только мог вбить это ей в голову.

Моя челюсть сжата почти так же сильно, как кулаки, когда я приближаюсь к комнате, в которой Скарлет теряет рассудок из-за того, что с ней делает эта мощная маленькая пуля. Она сильно вспотела, волосы прилипли ко лбу и виску, ее тело раскачивается из стороны в сторону, пока она трет бедра друг о друга, как обезумевший сверчок.

Когда ее взгляд падает на меня, стоящего в дверях в одном лишь полотенце, обмотанного вокруг талии, ее гортанный крик угрожает порвать очень тонкую нить решимости, за которую я все еще цепляюсь изо всех сил.

— Пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось, — умоляет она, кровать скрипит в такт ее неистовым движениям.

Черт. Как я могу отказать ей, лишить ее удовольствия, которого она так жаждет.

— Как бы ты хотела, чтобы я это сделал?

— Прикоснись ко мне. Пожалуйста, позволь мне кончить, — всхлипывает она, слезы оставляют дорожки на ее щеках.

В этот момент я ее бог. Только я могу дать ей то, в чем она больше всего нуждается.

Именно эта мысль - и то, как она рыдает, как разбито звучит ее голос, - заставляет меня пожалеть ее. Не говоря ни слова, я пересекаю разделяющее нас пространство и беру в руку шнур от вибратора. Сильно потянув, я вынимаю его и наблюдаю, как ее возбуждение вытекает на простыни.

Трахните меня. Я хочу лизать простыни, на которых она лежит, пожирать ее изнутри, пока она не начнет умолять меня остановиться. Есть только одна вещь, стоящая у меня на пути. Моя несокрушимая сила воли, чтобы все было хорошо для нее и быть тем мужчиной, который ей нужен.

Она задыхается, приподнимая бедра, прежде чем еще один прерывистый крик наполняет комнату.

— Я так близко. О боже мой, пожалуйста... Рен.

Я больше не могу ее дразнить. Не сейчас, когда я слишком хорошо понимаю, через какие муки она проходит.

— Просто расслабься, Ангел, — шепчу я, прежде чем прикоснуться вибратором к кончику ее набухшего клитора.

От ее крика я начинаю дрожать.

— О! О, да! Еще! — Ее бедра широко раздвинуты - мне следует побыстрее покончить с этим, иначе я могу забыть о своих принципах, - а ее блестящая, манящая киска просто умоляет, чтобы ее наполнили.

Поскольку я не могу засунуть в нее свой член, я прижимаю вибратор к ее плоти, удерживая его на месте и пристально наблюдая, как выражение чистого, сияющего облегчения омывает ее, превращая агонию в экстаз.

— Да! Да, о боже! Я кончаю!

Затем все, что еще она хотела сказать, пропадает, когда накатывает волна за волной, а ее бедра сжимаются, захватывая мое предплечье между ними. Я наблюдаю, как нарастает румянец, заставляя ее кожу сиять, а ее соки пропитывают мои пальцы.

Ради нее и ради себя я убираю вибратор, как только она расслабляется, а затем выключаю его. Она тяжело дышит, как спортсменка в конце марафона, что, в некотором смысле так и есть. Сегодня я действительно заставил ее попотеть.

И она выдержала. Она выдержала все. Гордиться ею сейчас не совсем правильно, но я все равно горжусь.

К тому времени, как ее дыхание становится более ровным, я снова одеваюсь и развязываю ей запястья. Ее руки падают на матрас, я тут же жалею о рубцах, оставленных ремнем.

— Больно? — Шепчу я, потирая их так нежно, как только могу.

— Нет, — уверяет она меня, ее голос сорвался после всех криков.

— Ты голодна? Хочешь пить?

Она кивает, ее глаза снова закрываются, она обмякает от изнеможения. Мой милый, измученный ангел, опустошенный тем, через что заставил ее пройти мужчина, державший в заложниках ее сердце и тело.

— Отдохни немного. — Мне приятно иметь возможность заботиться о ней. Я так долго был один; перспектива приготовить сэндвич для кого-то другого доставляет радость. Особенно когда этот кто-то - она.

В сэндвиче с арахисовым маслом и желе нет ничего изысканного, но у меня такое чувство, что после того, что она прошла, он будет таким же вкусным, как и роскошные блюда, которые ее семья готовит на праздничных вечеринках.

Странно, что даже от самой незначительной мысли о них у меня сводит зубы. Это должны быть счастливые воспоминания, и я стараюсь думать о Ксандере без вспышек негодования.

Я обязательно беру с собой стакан воды, прежде чем отнести простую еду в спальню. Она все еще лежит, приходя в себя.

— Было слишком? — Спрашиваю я, присаживаясь на кровать.

Она смеется, открывая глаза.

— Совсем чуть-чуть. Я буквально думала, что умираю.

— Я бы не позволил этому случиться. — Я подношу половину сэндвича к ее губам, радуясь, когда она откусывает большой кусок. Поскольку, похоже, она слишком устала, чтобы сделать это самой, я приподнимаю ее голову одной рукой, а другой подношу воду к ее губам. Она делает большой глоток, затем счастливо вздыхает, как только я убираю стакан.

При ее аппетите она быстро доедает последний кусочек. Я предпочитаю сидеть в тишине, а не заполнять ее светской беседой. Нам не нужно этого делать. Мы не незнакомцы. Между нами не должно быть никакой неловкости. Достаточно того, что она здесь.

Понимающий взгляд ее глаз, когда они встречаются с моими, подтверждает это. Теперь в них появилось более глубокое понимание. Близость, которой раньше не было. Ну вот, я забираю еще один из ее первых раз, хотя у нее еще даже не день рождения.

— Тебе что-то тебе нужно? — Спрашиваю я, когда она осушает стакан и становится больше похожа на саму себя.

— Думаю, мне не помешало бы принять душ... — Она оглядывает себя и хмурится. — Если ты не против.