Мне приходится игнорировать предательское подергивание в моих шортах, пока я киваю в знак согласия.

— Конечно. Я не показал тебе остальную часть комнаты. Не то чтобы там было что показывать.

Сейчас я жалею, что не прибрался здесь, прежде чем привести ее, но я не совсем ясно мыслил. Я был слишком занят, наблюдая за ней издалека, сходя с ума от желания. Я возвращался сюда, чтобы переодеться или принять душ, на этом все. Все, что не касалось ее, отходило на второй план.

Тем не менее, она никак не реагирует, когда ее взгляд скользит по беспорядку в помещении, которое считается гостиной. Кухня, по крайней мере, более опрятная, с небольшим холодильником и дровяной плитой.

Эти две комнаты составляют всю хижину, не считая ванной, куда я ее веду.

— Здесь уютно, — говорит она, звуча искренне. Ее глаза расширяются при виде ванны на ножках в деревенском стиле. — О, как красиво. Просто очаровательно.

— Я рад, что тебе нравится, — бормочу, сдерживая улыбку, которая, я знаю, сошла бы за дурацкую, как у маленького мальчика, сияющего от похвалы учителя.

— Подожди, — выпаливает она, ее щеки покраснели, когда я обернулся после того, как включил душ и объяснил, как сложно настраивать воду, что краны требуют деликатного обращения. — Куда ты направляешься?

— Я хотел захватить тебе еще кое-что из одежды и, возможно, приготовить себе что-нибудь поесть.

Ее глаза слегка сужаются, зубы впиваются в нижнюю губу. Это может означать только одно – желание и страх борются между собой.

— Почему бы тебе вместо этого не присоединиться ко мне? Остальное может подождать. — Она медленно раздевается, не отрывая от меня взгляда. Почти заставляя меня отвести свой.

Ее тело. Трахни меня, каждый сантиметр кожи, каждый изгиб словно создан для меня. Чтобы к нему прикасались, держали, гладили, хватали.

Пожирали. Трахали.

Мне кажется, она забывает, кто здесь главный. Да, мне нужно сосредоточиться на этом, потому что это единственный способ устоять.

— Я уже принял душ, — сообщаю ей, слегка пожимая плечами, хотя во мне снова начинает бушевать огонь.

— Есть и другие причины принять душ. — Говоря это, она заходит в ванну, оставляя занавеску открытой. Я не могу оторвать глаз от нее, от воды, стекающей по ее волосам. Она стекает по груди, капает с розовых сосков ее упругих сисек, я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не зарычать, как животное, в которое она меня превращает.

Но я не могу перестать смотреть. Ничто в мире не сможет оторвать меня от нее.

Я довольствуюсь тем, что закрываю крышку унитаза и сажусь, прикованный к каждому ее движению.

— Только посмотрите на моего маленького грязного ангела. Ведешь себя так соблазнительно.

Словно спохватившись, она намыливает руки, прежде чем провести ими по горлу, плечам и предплечьям. Я сосредоточен на ее груди, и вскоре она вознаграждает мой пристальный взгляд, беря свои сиськи в руки и сжимая, проводя большими пальцами по соскам и вздыхая.

Это не ради меня. Я знаю это. Я чувствую это.

И, о, что я хочу с ней сделать. Что я хочу заставить ее почувствовать. То, что она пережила в спальне, будет ничто по сравнению с тем, что я задумал.

— Ты уверен, что не хочешь присоединиться? — Словно подчеркивая вопрос, она поворачивается ко мне спиной, слегка наклоняясь в талии, прежде чем провести мыльной рукой по щелке в заднице. Черт, я мог бы смотреть на это весь день. Она живое, ходячее порно, и она вся моя. Никто другой никогда не увидит ее такой. Она никогда не покажет свое тело никому, кроме меня - мужчины, которому оно принадлежит. Мужчины, которому принадлежит она.

Если я не буду осторожен, этот холодный душ окажется напрасным.

— Я принесу твою одежду, — бормочу я, прежде чем практически выбегаю из комнаты. К тому времени, как я возвращаюсь со свежими трениками, она заканчивает, быстро ополаскиваясь, поскольку нет причин задерживаться.

— Как душ? — Спрашиваю я, наблюдая, как она вытирается.

Она бесконечно очаровательна. Даже самые обыденные занятия приобретают новый смысл. Я отчаянно хочу быть частью ее жизни, переплести каждую ее частичку со своей.

— Хорошо, но у меня такое чувство, будто меня сбил грузовик, — признается она с тихим смешком. — Но в хорошем смысле, если ты можешь представить, что тебя сбивает грузовик, и улыбаться по этому поводу.

Очаровательная. Идеальная. Моя.

— Иди посиди со мной. Я умираю с голоду. — Почти так же сильно, как я умираю по ней. Вместо того чтобы отправить ее обратно в постель, я жестом указываю на стол, разделяющий гостиную и кухню.

Вместо того чтобы довольствоваться одним сэндвичем, я делаю себе два, намазывая арахисовое масло и желе настолько густо, что оно вот-вот потечет. Я не ел с тех пор... до того, как забрал ее.

Как я мог забыть поесть?

Она садится на один из двух деревянных стульев у маленького круглого стола, закидывая ноги на сиденье. В таком виде она выглядит маленькой, хрупкой и такой беспомощной. Каждый защитный инстинкт во мне пробуждается, когда я вижу ее такой юной, с ее светлыми волосами - сейчас они темнее из-за влажности - свисающими по обе стороны лица.

Меня тут же захлестывает волна неловкости. Этот домик совсем не похож на тот, к которому она привыкла. Он старый, стулья не подходят друг к другу, а стол поцарапан и побит. Это очень унылое сравнение со всем, что было у нее дома, и я ненавижу это. Ненавижу, что сравниваю себя с этими ублюдками. И все же я не могу остановиться.

Презрение обжигает мои губы.

— Я уверен, что это выглядит не так уж и хорошо по сравнению с той жизнью, к которой ты привыкла.

Ее взгляд перемещается по сторонам, изучая, наблюдая, и останавливается на моем. Голубизна ее глаз теперь ярче.

— Почему ты так говоришь?

— Я вижу, как ты оглядываешься по сторонам, и знаю, что у тебя, вероятно, есть много вопросов. Я также знаю, что тут не очень хорошо, но так будет не всегда.

— Я не жалуюсь.

— Нет, но ты заслуживаешь большего. Мы оба это знаем. Я только хочу быть уверен, что ты понимаешь, к чему я клоню. Я не прошу тебя терпеть это всю оставшуюся жизнь.

Я беру половину своего сэндвича и откусываю огромный кусок, который только вдохновляет на следующий. Иногда я не осознаю, насколько проголодался, пока не начну есть.

Пока я жую, она спрашивает:

— Как ты нашел это место? Оно принадлежит тебе?

У меня мгновенно сжимается грудь, и сладкое желе становится непонятным на вкус. Мне приходится заставить себя прожевать и проглотить, прежде чем положить остатки на тарелку.

— Почему ты спрашиваешь?

Ее голова слегка откидывается назад, тонкие черты лица напрягаются, когда она морщится.

— Мне просто любопытно. Разве это не обычный вопрос? Мне интересно.

— Не все тебе следует знать прямо сейчас.

— Прости. — Ее голос звучит тихо, с оттенком страха, и я мгновенно ненавижу себя. Она еще так многого не знает, так много мне нужно от нее скрывать, а эти секреты образовывают стену между нами.

Стену, в которую она врезается, сама того не подозревая.

— Зачем ты это сделал? Прости, — быстро добавляет она, взволнованная, ее лицо краснеет. — Я должна знать. Зачем жить так далеко от всех, кто тебя любит? Зачем убегать и уединяться?

Каждое слово требует усилий. Каждое.

— Мы с тобой оба знаем, что после того, что я сделал, для меня не было жизни ни в Кориуме, ни с твоей семьей.

Страдание искажает ее лицо. Она выглядит явно огорченной моим ответом, хотел бы я, чтобы это было неправдой, но это так.

— В том-то и дело. Зачем ты это сделал? Все это время я не хотела верить...

У меня сводит челюсть, а в затылке начинает боль возникать .

— Я не хочу об этом говорить.

— Правда? А я хочу. Как мне жить с тобой в этом домике, когда ты столько всего мне не рассказываешь? Почему ты, по крайней мере, не отправил мне сообщение, чтобы я знала, что ты жив? Я так переживала за тебя все это время. Боялась, что ты можешь быть мертв. Разве ты не знаешь, что нет ничего, чего бы я тебе не простила?

В тот момент, когда мое сердце переполняется, я скриплю зубами от негодования. Вот что она со мной делает. Вот так она дергает меня до тех пор, пока я не начинаю бояться, что разорвусь пополам. Как я могу сохранить верность Риверу и нашему делу, сохраняя при этом верность ей, моему сердцу и всем мечтам, на которые она когда-либо вдохновляла?

— У меня были дела, о которых нужно было позаботиться. — Я довольствуюсь ответом, отодвигаю стул от стола и беру недоеденную половину своего ужина со стойки. Когда я не смотрю на нее, мне легче сохранять стену между нами, поэтому я стою к ней спиной, уставившись на место над раковиной.

— Дела? — спрашивает она, полная сомнений. — Какие дела?

Я устал от стен. Устал от лжи. Устал сдерживать себя от единственного милого, хорошего, совершенного создания в моей жизни.

Вот почему, вместо того чтобы наброситься на нее и потребовать, чтобы она заткнула свой гребаный рот, я спрашиваю:

— Ты когда-нибудь слышала о ”Безопасном убежище"?

Это первый раз, когда я пробормотал эти два слова кому-либо, кроме Ривера, за все время, что я себя помню. Наверное, со старых времен, сразу после всего, что случилось.

Произнесение их вслух открывает дверь, через которую, я надеялся, ей никогда не придется переступать. Я не хотел подвергать ее этому. Уродству, темноте. Она заслуживает гораздо лучшего, чем быть втянутой в мое поганое прошлое.

С другой стороны, если у нас когда-нибудь будет будущее, она должна знать. Я не смогу скрывать это от нее, особенно когда Ривер чертовски сильно хочет довести эту войну до кровавого конца. Я не смогу хранить секреты, когда на моих будет руках кровь. Лучше объяснить все сейчас.

Позже это сэкономит время. У нее будет возможность все обдумать и понять, насколько это правильно, потому что у нее нет другого выбора. Она либо следует за мной в бою, либо я тащу ее, кричащую, на себе. Я бы предпочел первое, но так или иначе, от судьбы не уйдешь.