Ладно, а теперь я сравниваю себя с этим случайным парнем. Я что, чертов старшеклассник или что–то в этом роде? Когда я когда–нибудь совершал такую глупость? Черт возьми, мне тридцать лет.

— Привет. — Старающийся чувак протягивает мне руку, когда Грейс исчезает в задней части магазина. У него слишком голубые глаза и слишком белозубая улыбка. — Я Люк. Я хожу на несколько занятий с Грейс.

Если я пожимаю ему руку, то только потому, что моя мать правильно меня воспитала.

— Каллахан.

Я не могу сказать, то ли ему наплевать на мою скованность, то ли он просто настолько невнимателен, но он продолжает разговаривать со мной так, будто мне не все равно.

— Ты работаешь в том тату–салоне, верно? Inkjection? Мне кажется, я где–то тебя видел.

— Это место принадлежит мне. — Потому что чрезвычайно важно, чтобы он это знал.

— О, это круто! Я подумывал о том, чтобы сделать татуировку, но никак не могу определиться с дизайном или местом.

И только потому, что я только что сказал этому засранцу, где я работаю, и что салон принадлежит мне, а мы не можем позволить себе сплетни о том, что владелец придурок, я нацепляю свою самую фальшивую улыбку и говорю ему.

— Ты можешь приходить в любое время. Я уверен, мы сможем что–нибудь придумать.

— Здорово, чувак. Я приму твое предложение. — Он нетерпеливо кивает как раз в тот момент, когда Грейс возвращается вперед. Наглец дважды стучит костяшками пальцев по деревянному столу. — Ладно, мне пора, но увидимся в понедельник?

Она улыбается, и мне хочется закрыть ему глаза, чтобы он больше никогда не мог видеть ее прекрасное лицо.

— Конечно, Люк. Хороших выходных и передай от меня привет своей маме.

Его мама? Грейс знает его маму?

— Будет сделано. — После того, как он подмигивает ей, я даже не утруждаю себя ответом, когда он поворачивается ко мне и говорит. — Пока, Каллахан. Я скоро зайду в салон.

Дверь за нами закрывается, а я все еще не двигаюсь ни на дюйм и даже не смотрю на нее, слишком напуганный тем, что я найду в этих выразительных карих глазах. Я чувствую, что она смотрит на меня краем глаза, но нет. Я не собираюсь делать это прямо сейчас.

— Значит детка, да? — Ее голос звучит поддразнивающе, а не сердито, вот и все.

Но даже в этом случае я не смотрю на нее. Вместо этого я сосредотачиваюсь на магазине вокруг меня. Я никогда раньше не был ни в этой части города, ни в The Teal Rose, и мне интересно, почему Грейс работает за прилавком субботним утром. Есть ли у нее вторая работа? Однажды она сказала мне, что ее должность преподавателя балета хорошо оплачивается, и ее папы помогают ей покрывать большую часть расходов, пока она не закончит школу и не найдет работу на полный рабочий день, чтобы она могла сосредоточиться на учебе, так что, возможно, дело не в деньгах.

Однако, когда мой взгляд падает на большую бирюзовую вывеску позади нее, я понимаю.

Я все понимаю.

The Teal Rose — благотворительный магазин.

И вся прибыль идет в местный женский приют.

Вот так просто все обрушивается на меня, как смертоносная лавина.

Мои друзья хотели, чтобы я сегодня вечером подошла к случайному парню и взяла его номер, потому что они думали, что мне это пойдет на пользу.

Несколько лет назад со мной кое–что случилось. Это было довольно плохо.

Послушай, мужчины — дерьмо, и Грейс знает это не понаслышке.

Причина, по которой она бесится, когда находится рядом с мужчинами.

Почему Аарон ведет себя так покровительственно и не доверяет ни одному парню рядом с ней.

— Кэл?

Я не могу дышать.

Я не чувствую своего пульса, своих рук, своих ног.

Я могу только чувствовать, как мое гребаное сердце разбивается вдребезги в моей груди.

— Кэл?

Этого не может быть правдой. Она не могла быть...

— Кэл.

Я моргаю.

— Прости.

Когда я, наконец, смотрю на нее сверху вниз, ее рука лежит на моей, и все ее лицо выражает беспокойство и замешательство.

— Ты в порядке? Ты выглядишь бледным. Давай я принесу тебе воды.

— Ты не обязана. — Мне каким–то образом удается выдавить из себя сквозь горящее горло. Произнести больше одного слова прямо сейчас кажется невыполнимой задачей. Но уже слишком поздно, потому что она снова исчезла за расшитой бисером занавеской, оставив меня наедине с этим идиотским осознанием.

Последнее, что мне нужно — это делать поспешные тревожные выводы, но слишком трудно этого не делать, когда каждый маленький намек указывает на то, что мои подозрения верны. То, что она стала волонтером в женском приюте, не случайно. Я знаю это глубоко в своей душе.

Когда она возвращается с пластиковым стаканчиком, полным холодной воды, я могу только пялиться на нее как полный дурак.

Мне нужно это услышать. Мне нужно, чтобы она сказала мне, что это неправда.

— Кэл, ты меня пугаешь.

Взяв чашку из ее маленькой ручки, я делаю глоток и собираюсь с мыслями, чтобы не переступить ту же черту, которую я уже почти переступал слишком много раз. Она мне ничего не должна. Я не имею права требовать объяснений.

— Прости. — Я оставляю пустую чашку на стойке и раздумываю, не обнять ли ее, потому что мне нужно чувствовать, что прямо сейчас она в безопасности и цела, прижавшись к моей груди. Я решаю не делать этого. — Я не знал, что ты здесь работаешь.

— Да. — Она застенчиво оглядывает помещение, избегая моего взгляда. — Я добровольно работаю в магазине по субботам. Люк — сын моего руководителя, и так получилось, что мы также посещаем одни и те же занятия. Тесен мир, да?

Я даже не могу найти в себе силы беспокоиться о самом существовании Старательного Люка в этот момент. Не тогда, когда внутри меня назревает что—то настолько болезненное. Прочистив горло, я говорю.

— Очень мило с твоей стороны стать волонтером для такого великого дела. Я уверен, что твоя помощь очень ценится

Она одаривает меня своей нежной улыбкой, которая обычно заставляет мое сердце биться быстрее, а желудок подпрыгивать. Однако сегодня я чувствую только боль.

— Да, это... это дело, которое много значит для меня.

Я могу только кивнуть. Каждое слово, которое я думал произнести, замирает у меня на губах, заглушенное тяжелым комом, образовавшимся в горле. И когда она смотрит на меня, и ее глаза, остекленевшие таким грубым, неприкрытым образом, какого я никогда раньше не видел, всякая надежда на то, что все это всего лишь дурной сон, рассеивается в воздухе.

— Я работаю волонтером в женском приюте, потому что я... Я знаю, каково это — быть на их месте. — Ее руки начинают дрожать, как и ее голос, и внезапно никто из нас не дышит. — Я... Я была... Меня пытались изнасиловать четыре года назад.

Каждое живое существо внутри моего тела отключается.

Мой мозг, мое сердце, моя душа.

Шесть слов.

Это все, что нужно, чтобы сломать меня.