— Эрнест Уэматин Блэк, — тихо сказал сыну, затем обратил несчастные глаза к моим. — Я люблю тебя, Сильвия. Ты моя полярная звезда, мой западный ветер, мой далекий горизонт.

Он осторожно положил Эрнеста мне на руки, затем в последний раз обнял нас.

— Одина за ним придет.

— Ясно.

Мы стояли молча, не находя слов. А потом он ускользнул в серый рассвет, оглянувшись лишь раз.

Половинка моего сердца ушла вместе с Чарли, и когда Эрнест лежал в моих объятиях, глядя бесхитростными глазками, я знала, что и вторая половинка скоро последует за ним.

Джинни была потрясена моим решением.

— Но... ты не можешь! Он же твой сыночек, и ты его любишь!

Я кивнула.

— Обожаю Эрнеста больше собственной жизни, поэтому и хочу, чтобы у него было все, что может предложить мир. Хочу, чтобы мальчик рос, процветал и гордился своим наследием, а не относился к нему как к скрытной, постыдной тайне. Возможно, мир изменится, возможно, однажды мы будем прославлять богатство других культур, кроме собственной, но пока этот день не наступил, он должен быть со своим народом, гордым народом. Ему нужен отец.

— Ему нужна его мать! — задохнулась Джинни.

Горло сжалось от подступающих слез.

— У него будет мать. Просто ею будет другая женщина.

Зима накрыла страну неистовой силой. Снег был густым, тяжелым и неумолимым. Во всем мире война угасала, — то были последние предсмертные муки отступающего врага.

Третьего декабря британский Отряд местной обороны официально прекратил свое существование — угроза вторжения исчезла. Восьмого декабря Иводзима подверглась тяжелому налету американской авиации за всю Тихоокеанскую войну. В среду, 13 декабря 1944 года, жена Чарли пришла забрать моего ребенка.

Она была маленькой, смуглой, с седеющими волосами, и проделала путь в четыре тысячи миль до моей двери.

— Могу я звать Вас Сильвией?

Первые слова Одины, обращенные ко мне. Я поняла, что Чарли не солгал — она действительно была хорошей женщиной.

Она взяла Эрнеста на руки, словно он всегда был рядом. Хотелось выхватить его обратно, закричать, чтобы она убралась. Однако когда я увидела ее темную руку на его темной щечке, то уверилась, что они подходят друг другу.

Я приготовила ей чай.

Пока она сидела с Эрнестом на коленях и улыбалась ему, когда он счастливо булькал, я рассказывала ей о его приязнях и неприязнях, о распорядке дня, о любимых игрушках.

Потом мы сидели в тишине, пока Одина не решила заговорить:

— Сильвия, я обязана изъясниться откровенно.

Я затаила дыхание, когда темные глаза сощурились при взгляде на меня.

— Я буду любить этого мальчика так, как будто родила сама. Я не смогла подарить Чарльзу ребенка, что всегда являлось большой печалью в нашей жизни. Поэтому обещаю, что мальчик ни в чем не будет нуждаться, и меньше всего в любви. Но Вы должны пообещать кое-что: не пишите, не связывайтесь с нами ни в коем случае. Вы решили остаться со своим супругом, — она замолкла, — а я решила остаться со своим. Мне нужна клятва. Не позволю, чтобы мою семью вновь разбили.

Я склонила голову и прошептала:

— Клянусь.

Пятнадцатого декабря майор Пайк позвонил и сообщил, что самочувствие Гарри было достаточно хорошим, чтобы его отправили домой на Рождество, однако в новом году придется вернуться в госпиталь для прохождения курса реабилитации.

22 декабря 1944 года Эрнест Уэматин Блэк отпраздновал свой первый день рождения, пересекая бескрайний Атлантический океан.

Мои груди были полны молока, которое не будет выпито. Когда очередной ребенок плакал, молоко начинало подтекать. Две недели спустя оно пропало, а слезы на щеках — высохли.

Любимый, это мое последнее письмо к тебе. Я сдержу свою клятву. Полностью понимаю решение твоей жены и смирилась с этим.

Заботься о нашем сыночке. Люби его, а я всегда буду любить вас.