Я согласилась приехать как можно скорее. Сержант Филлипс распорядилась отправить сообщение Джинни и вызвать машину, чтобы отвезти меня на вокзал.

Со страхом в сердце я прибыла в больницу к обеду.

Гарри лежал в той же койке, что и во все предыдущие визиты, такой же белый, как и покрывавшие его простыни. Когда я окликнула, он медленно повернул голову в мою сторону, из его уст вырвался тихий стон, а в глазах появилось отчаяние. Все стало совсем ужасно. Мой бедный, милый Гарри был так сломлен, так подавлен. Взяла его за холодную ладонь, пальцы были слабыми, безвольными. Он не мог говорить, не мог пошевелиться, не мог даже сжать мои пальцы. Супруг закрыл глаза и отвернулся от меня, по лицу заструились слезы.

Когда я наконец вернулась домой, была уже глубокая ночь. Эрнест был раздражен, а Джинни выглядела измученной. Молча протянула письмо. Как только я увидела конверт, то поняла, что оно от Чарли.

Во время прочтения затряслись руки. Он умолял пересмотреть свое решение. Требовал дать шанс, привести аргументы. Между строк читалось отчаяние, что разорвало мое разбитое сердце в клочья.

Письмо было написано пять недель назад.

Я много думала о словах майора Пайка во время поездки домой; думала о том, что нужно за что-то цепляться, когда жизнь бросает в свободное плаванье. Для Гарри роль зацепки играла я, а в моем случае — Эрнест. Отсюда следовал неизбежный вывод: для Чарли места не осталось.

Постепенно, убивая по крошечному кусочку своего сердца за раз, я начала отпускать его, своего суженого, любовь всей моей жизни. Кто, если не я, мог спасти его от утопления?

Сильвия,

Не делай этого. Не разрушай наши мечты. Ты самая добрая, самая преданная женщина, которую когда-либо встречал. Ты не можешь прожить жизнь, построенную на лжи. Поверь, я пытался много лет. Ложь убивает изнутри, разрушает все, чем является человек. Умоляю, прошу, не делай этого. Мы построим прекрасную совместную жизнь — ты, я и наш сыночек. Будем просыпаться с рассветом, ездить верхом по лесам, гулять под луной. После всех смертей и убийств обретем мир на этой земле. Мы обязаны отдать нашему мальчику всю частичку нашей любви. Не отнимай этой возможности у меня, у него, у всех нас. Моя жизнь — пустая сфера без тебя. Я не горжусь тем, что умоляю. Я принадлежу тебе, пока мое темное сердце не перестанет биться.

Боль во время прочтения письма оказалась невыносимой. Я не могла этого сделать. Не могла вынести еще больше боли, еще больше горя, еще больше вины. Казалось, что я вообще не могу больше жить, но потом Эрнест заплакал, и я поняла, что он — мой спасательный круг. Ради него я готова на все. Отдала бы за малыша свою жизнь.

Я не писала Чарли ответ, поскольку больше нечего было сказать. Надеялась, что однажды он поймет мое решение. Надеялась, что однажды Эрнест посмотрит на меня с пониманием, когда я расскажу о его отце.

До чего чудные выдумки мы вбиваем себе в головы.

Третьего сентября союзники освободили Брюссель, а на следующий день — Антверпен. Седьмого сентября японское грузовое судно «Санъё Мару» было торпедировано и потоплено подводной лодкой ВМС США «Пэддл». На его борту находилось семьсот пятьдесят американских военнопленных: шестьдесят два человека выжили. Я перевела перехваченное сообщение от японского командира, когда судно тонуло.

Я не плакала. Дождалась конца смены, затем молча пошла домой, ощущая на лице прохладный сентябрьский ветерок.

Не успела вставить ключ в замок, как входная дверь распахнулась, и показалось бледное лицо Джинни, красное и покрытое пятнами.

— Он здесь! — прохрипела она.

— Кто?

Он стоял у входа в кухню с Эрнестом на руках.

— Здравствуй, Сильвия, — произнес Чарли.