ГЛАВА 1

Риона

Мне было пятнадцать, когда я смирилась с тем фактом, что никогда не буду в центре чьего-либо внимания.

Второй ребенок и девочка.

Обе эти черты считаются нежелательными в глазах моей семьи. Приоритетом моих родителей всегда будет мой брат. Он наследник семейной империи Моран и их проклятое золотое дитя. Нет ничего, что Тирнан мог бы сделать неправильно. Неважно, какой мерзкий поступок он сделает или скажет, розовые очки моих родителей останутся на месте, когда дело дойдет до их ненормального сына-мужчины. О непростых отношениях моей матери с ним я даже говорить не хочу. Если бы она могла найти способ вернуть его в свою утробу, я почти уверена, что она бы это сделала. Это отвратительно и делает семейные праздники чертовски странными.

А еще есть… я.

Я привыкла к пустому взгляду родителей, когда они смотрели на меня. Чаще всего мне казалось, что они смотрят прямо сквозь меня, а не на меня. Как будто меня там вообще не было.

Я долго боролась за их внимание. Укол боли в груди от этих пустых взглядов заставил меня действовать. Моя печально известная бунтарская фаза была недолгой и закончилась катастрофой, но в то время меня не волновало, какое внимание я получаю. Хорошо это или плохо, но внимание есть внимание, и это все, чего я от них жаждала.

Оглядываясь назад на свое поведение, я смущаюсь своего отчаяния. Вам не нужно требовать (выпрашивать) внимания от людей, которые должны любить вас больше всего. В подростковом возрасте эту таблетку было трудно проглотить, но с возрастом боль утихла, и мое отношение к чертям выросло.

Я перестала просить внимания у своей семьи – у всех – и нашла способ смириться с их вежливыми взглядами и общим отсутствием ко мне интереса. Как актриса, играющая роль, я могу легко превратиться в молчаливую, воспитанную дочь гангстера. Они видят приятную улыбку, но мысленно я отбрасываю их всех и стучу по невидимым стальным прутьям, которые заключают меня в тюрьму в этой жизни.

Истинную версию себя, ту, которая любит стоять слишком близко к железнодорожным путям и чувствовать себя наиболее живой в комнате, полной хаоса, — это то, что я держу спрятанным. Безопасно вне досягаемости всех. Эта сторона для меня и только для меня. Даже если бы был кто-то, с кем я могла бы быть самой собой, я не думаю, что когда-либо могла бы доверять ему настолько, чтобы не попытаться разрушить эту сторону меня. Или уничтожить эту священную дикую часть моей души.

Я бы солгала, если бы сказала, что защита этой частички меня — не одинокая задача, но иногда лучше быть одинокой, чем полностью потерять себя.

Сегодня я нашла способы использовать всеобщее безразличие против них. Для меня это стало своего рода игрой. Что мне сойдет с рук, когда никто не смотрит? Когда вы выставляете себя маленькой, люди считают, что вы не представляете угрозы. Когда вы не представляете угрозы, люди не обращают на вас внимания, а когда они не обращают на вас внимания, вы можете передвигаться по комнате, как привидение.

Когда ты призрак, тебе может сойти с рук всякое дерьмо.

Круги, в которых работает моя семья, не совсем состоят из самых моральных людей. Деньги и кровь идут рука об руку в этом мире. Их кристально чистая внешность и натренированные улыбки Колгейта скрывают тот настоящий ад, в котором живут самые богатые семьи Нью-Йорка. Не позволяй политическим сборам средств и благотворительным мероприятиям, подобным сегодняшнему, обмануть тебя. Это бальный зал, полный бандитов, мошенников и лжецов. Я бы даже поспорила, что политические деятели, о которых размышляют, так же, если не более, коррумпированы, как и лидеры организованной преступности, с которыми они общаются.

Здесь нет ни одного человека, который не всадил бы пулю в голову своей бабушке, если бы это означало, что он станет на пару миллионов долларов богаче. Это тоже было сделано. Знаешь, откуда я это знаю? Потому что несколько месяцев назад на подобном мероприятии жена губернатора выпила слишком много бокалов шампанского и призналась, что сделала это только для того, чтобы получить ее деньги на наследство.

Женщины, стоявшие вокруг нее, хихикали и отмахивались от нее, как будто она только что рассказала им самую смешную историю, прежде чем небрежно перейти к следующей пикантной сплетне. Какого черта, да?

Пока мужчины управляют семейной империей, женщины сидят сложа руки и выдают секреты, как будто это их работа. Добавьте немного сыпучего алкоголя, и тогда их переполненные губы действительно начнут двигаться.

И я там, тихая и невидимая, но подслушивающая всякие грязные истории.

Я постоянно слышу подобные секреты, когда играю в свою игру. Как коллекционер, я надежно храню их все в своей голове. Честно говоря, я не собираюсь никому их повторять, но есть что-то в том, что я знаю, что могу уничтожить некоторых из самых важных людей в городе одним электронным письмом, и это заставляет мою кровь гудеть от волнения и силы. В конце концов, знание — это сила, а сила — единственная валюта, на которую люди в этом мире наплевать.

Осознание того, что я обладаю такой властью над этими людьми, дает мне почти то же чувство, которое я испытываю, когда стою на перилах крыши и смотрю на желтые такси дюжиной этажей ниже. Почти. Ничто не может сравниться с приливом адреналина, который течет по моим венам, когда я сталкиваюсь с реальной опасностью — когда я испытываю настоящий страх.

Страх.

У большинства людей это вызывает потливость и тряску на месте. Срабатывает старая добрая реакция «бей или беги», и их тела переходят в автопилот самосохранения. Им придется столкнуться со всем, что находится перед ними, или они побегут в холмы так быстро, что оставят за собой следы ожогов. Они выберут путь с наибольшими шансами на безопасность, потому что кто в здравом уме будет искать опасность?

Я.

Я девушка, которая ищет опасности, как наркоман, ищущий наркотик. Хотя страх отключает всех остальных, он заставляет меня чувствовать себя живой. Мое тело наполняется опьяняющим адреналином, а душа воспламеняется. И это те быстрые и мимолетные моменты, когда я чувствую, что могу по-настоящему дышать. Когда мне не придется надевать маску и притворяться невинной принцессой ирландской мафии.

Официант кивает головой, когда я беру с его подноса третью за вечер порцию шампанского. Кажется, ему здесь так же весело, как и мне. А это значит, что он, вероятно, предпочел бы быть где угодно, только не здесь. Визит к стоматологу, поездка в DMV, похороны… все это предпочтительнее этой шарады.

Повернувшись спиной к остальной части комнаты и разговаривая с людьми, я смотрю на стену, украшенную фотографиями отеля в рамках на протяжении многих лет. Спустя три глотка мой стакан опустел, а алкоголь в моей крови уже на пути к тому, чтобы сделать эту ночь более терпимой.

Я продержалась час на сегодняшнем благотворительном мероприятии, прежде чем протиснулась между показными тусовщиками и побежала к лифту. Он поднял меня на восемнадцатый этаж, и чем ближе я подходила к выходу на крышу, тем спокойнее мне становилось. Тяжесть на моей груди уменьшилась, и в ту секунду, когда я соскользнула со своих болезненных четырехдюймовых шпилек и забралась на выступ крыши, я сделала свой первый настоящий вздох за ночь.

Стоя там с жгучим холодом на коже и небом, озаренным новогодним фейерверком, я была свободна. Свободна просто быть… собой и дышать. Но это было мимолетное чувство, за которое я могла удержаться лишь на мгновение, прежде чем мне пришлось спуститься и снова войти в празднество здесь, в ярко освещенном бальном зале. Это был лишь вопрос времени, когда один из головорезов моего отца поймет, что я ушла, и предупредит его. В конце концов, только люди, которые получают зарплату у моих родителей, могли заметить мое отсутствие, а не мои настоящие родители.

Что иронично, учитывая, что на протяжении всей поездки на машине в город мои родители все время твердили о том, что сегодня вечером мы будем вести себя наилучшим образом и что мы должны продолжать поддерживать внешний вид «идеальной» семьи.

Честно говоря, это шутка, и я борюсь с искренней улыбкой при мысли об этом, когда рядом со мной появляется гибкая фигура моей матери. Рядом с ней невысокая блондинка, которая выглядит знакомой, но я не могу ее узнать.

Костлявая, холодная рука мамы ложится мне на плечо, слегка сжимая, и ее накрашенные красным губы тянутся вверх. Наблюдатели, вероятно, восприняли бы это как женщину, приветствующую свою дочь утешительным жестом. У Имоджен Моран много чего — опытная актриса находится на вершине этого списка, — но утешение не входит в их число.

Пожатие моего плеча — это не приветствие, это предупреждение. Сыграй свою роль, Риона.

Мой позвоночник напрягается, и отрепетированная приятная улыбка возвращается на место, когда я смотрю в глаза незнакомой женщине. Ее волосы были обесцвечены за дюйм до их жизни и зачесаны назад в низкий пучок, который я могу назвать только строгим. Я предполагаю, что она примерно того же возраста, что и моя мать, плюс-минус несколько лет, но, как и остальные женщины в этой комнате, она против изящного старения. В какой-то момент ей явно сделали подтяжку лица. Нетронутая кожа ее шеи выдает это, как и ее истинный возраст. Морщины, украшающие кожу вокруг ее поджатых губ, — единственный «недостаток», который я могу заметить на ее лице. Я предполагаю, что она курила большую часть своей жизни. У каждого из нас есть порок. У нее никотин, а мой висит в опасной близости от края крыши, так что я не совсем в состоянии судить.

Она красивая, но, как и моя мама, не может скрыть холод в глазах, когда протягивает мне руку в знак приветствия.

— Ты помнишь Полину Козлову, да, Риона? — спрашивает мама с сильным, как всегда, ирландским акцентом. Она берет пустой стакан из моей руки и молча передает его официанту, проходящему мимо нашей дружной троицы.