Наш дом.

Он уже не в первый раз называет его так, но у меня все равно замирает сердце.

— Я владею секс-клубом. Никогда не было причины приводить их домой.

И лучше бы так и оставалось...

— Хорошо, тогда какова истинная причина, по которой вы владеете этим местом?

Кофе уже закончился, я наклонилась и поставила кружку на тумбочку из темного дерева.

Эмерик берет мои свободные руки и переплетает наши пальцы у меня на коленях. Мое внимание приковано к тому, как он проводит пальцами по костяшкам моих пальцев мягкими неторопливыми движениями. После того как он преследовал меня, а затем прижал к себе в лесу, вы не ожидали такой нежности от одного и того же мужчины. Я одинаково ценю обе его стороны, но еще больше мне нравится, что более мягкая сторона припасена исключительно для меня.

— Я купил его по двум причинам, но обе связаны с уединением. В подвале Тартара есть бетонная комната, куда я доставляю людей, если они причинили мне зло или у них есть нужная мне информация. Туда привели итальянца, который стрелял в меня на Новый год. Там звукоизоляция и безопасность, но иногда я ценю возможность продлить свои мучения. У меня есть пространство для творческого подхода к моим... наказаниям - это то, что позволяет такая изолированная собственность, как эта.

Я попросила рассказать всю правду, и он не стал отнекиваться. Он уже говорил мне, что всегда будет говорить мне правду, если сможет, и, похоже, он сдерживает это обещание. Я мысленно отгоняю от себя знание о том, что у него есть комната пыток в том же подвале, где он держит секс-клуб. Это кажется ему очень подходящим, и я не могу сказать, что была шокирована, услышав это.

— Вторая причина в том, что мне нужно было место вдали от города, которое было бы закрыто для посторонних. Никто, кроме моих самых доверенных людей, не знает о его существовании. Мне это нравится по нескольким причинам: это гарантирует мою конфиденциальность, но также означает, что если что-то пойдет не так и мне нужно будет уехать в безопасное место, я смогу приехать сюда.

— Значит, это что-то вроде твоего убежища?

— Нашего убежища, — тут же поправляет он меня. — Я дам тебе инструкции, как сюда добраться, когда мы вернемся домой. Храни их в надежном месте и никому не передавай. Если что-то случится и я не смогу добраться до тебя, ты придешь именно сюда.

— Эмерик… — вмешалась я, не наслаждаясь внезапным всплеском тревоги, разливающейся по моим венам.

— Я серьезно, Риона.

От его резкого тона я вздрагиваю.

— Мы должны думать именно так. Пока у меня есть власть, люди будут пытаться прийти за мной и тем, что мне принадлежит. Такие же полудурки, как Ниалл. Я уже сказал тебе, что он этого не оставит - в этом и заключался риск того, что он останется в живых. Если он еще не сделал этого, то это вопрос времени, когда он приползет к русским за помощью. Игорь и Богдан согласятся вновь вступить в альянс, потому что в их глазах я унизил их, выкрав тебя из-под носа. Я хорошо знаю, как они действуют и думают, и это еще одна причина, по которой я не разрешил вам покинуть пентхаус без меня.

В моей голове снова всплывает режущее слух замечание отца об истории Эмерика с Игорем, а также красивая татуировка на его лопатках.

Сжав его пальцы покрепче между своими, я нервно делаю долгий выдох, прежде чем спросить:

—Ты расскажешь мне о своей истории с Игорем?

Мое тело превращается в кусок камня, пока я жду, что он набросится на меня за такой личный вопрос. Мои брат и отец не любили, когда я спрашивала их о чем-то, поэтому я мысленно готовлюсь к тому, что Эмерик отреагирует так же.

— Думаю, я лучше пойму, почему ты так упорно хочешь держать меня дома, если узнаю об этом больше.

Из того небольшого количества информации, которое у меня уже есть, я знаю, что дуэт отца и сына ненормален так, как не знает Эмерик. Эмерик отнюдь не моральный человек, но он не убивает невинных женщин ради спортивного интереса.

Тело Эмерика, как и мое, болезненно напрягается.

— Ты не обязан мне говорить, — поспешно говорю я, прежде чем он успевает вдохнуть следующий глоток воздуха. — Мне не следовало ничего говорить, я не имею права лезть в твои секреты.

Минута, которая проходит в напряженной тишине, - одна из самых долгих в моей жизни. В голове проносится миллион мыслей, а сердце бешено колотится о грудину. С каждым выбросом крови в мой организм проникает все больше сожаления и тревоги. Когда он умолкает, мне хочется отмотать разговор назад и не дать себе открыть свой большой глупый рот.

— Ты моя жена, Риона. Ты и только ты имеешь право спрашивать меня о чем угодно, — наконец говорит он.

Его слова тихие, но уверенные, и они мгновенно успокаивают меня.

— Мой отец, Амброз, не был хорошим человеком. Я знаю, что это прозвучало от меня, но это правда. Ему не стоило заводить детей, тем более троих, и не стоило брать жену, особенно такую мягкосердечную, как моя мать, Дарья. Я не помню случая, чтобы он не поднял на нас руку. Одно из моих первых воспоминаний - как его кулак треснул по ребру, когда я случайно пролил апельсиновый сок во время воскресного семейного обеда. Любая мелочь выводила его из себя, а если мы плакали, слезы лишь заставляли его бить нас сильнее. Когда он не лупил нас по мелочам вроде пролитого сока, он творил невообразимое с моей мамой. Одиннадцать лет я наблюдал, как он высасывает из нее жизнь и лишает ее желания жить. Она была слишком мягкой и доброй для нашего мира. Нам пытались сказать, что она бросилась с лестницы и сломала себе шею, но мы с братьями знали правду. Когда Амброуз напивался, он практически признавал, что сыграл роль в ее смерти. Он гордился собой, что наконец-то освободился от своей слабой жены.

Кофе, который я только что проглотила, свернулся в моем желудке, а горло сжалось. Волна тошноты накатывает на меня, когда в голове возникает образ Эмерика, невинного ребенка, избиваемого собственным отцом. А его мать... она не заслужила такой участи. Эмерик не заслужил того, чтобы потерять единственного любящего родителя таким ужасным образом, да еще и от рук собственного отца.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто подношу наши соединенные руки к лицу и целую его в костяшки пальцев.

— После этого я перестал бояться его и его гнева. К одиннадцати годам я просто... оцепенел. Я смеялся, когда он меня бил, что очень злило его, и чем больше он злился, тем сильнее я смеялся. Мои братья Астор и Леджер умоляли меня перестать его дразнить, но мне было все равно. Им было неприятно видеть синяки по всему моему телу от его кулаков и всего остального, что он считал подходящим оружием. А я. Меня это просто не волновало. Шесть месяцев подряд, кажется, у меня были одинаковые синяки под глазами. В это время мы учились на дому с репетиторами, поэтому не было никого из взрослых, кто мог бы выразить беспокойство от моего имени. Не то чтобы они могли что-то сделать. Фамилия Бейнс тогда была не такой известной, как сейчас, но все равно имела большой вес. Люди не собирались выступать против Амброуза Бейнса. Я был равнодушен к его издевательствам и всему остальному, пока не наступила ночь моего посвящения.

— Посвящения ? — я повторяю, мой голос едва слышно шепчет.

— Это своего рода традиция нашей семьи, которую заложил мой прапрадед. Когда мальчикам Бэйнов исполняется двенадцать лет, их официально вводят в семейный бизнес после того, как они докажут, что достойны носить эту фамилию. Выбирается случайный человек, и нам - детям - поручают выстрелить ему в голову. Это может быть бездомный, которого они нашли где-нибудь под мостом, или медсестра, идущая домой после шестнадцатичасовой смены в больнице. Для них это не имело значения. Они не были разборчивы.

Я не могу сдержать вздох ужаса, вырвавшийся из моих губ.

Его сердце так сильно бьется в грудной клетке, что я чувствую это сквозь два слоя одежды между нами. В этот момент я не могу точно сказать, делаю ли я это для него или для себя, но я неуклюже поворачиваюсь у него на коленях. Его мышцы напрягаются, когда мои ноги и руки обхватывают его, как тиски. На мгновение мне кажется, что он собирается оттолкнуть меня, но, к моему восторгу, его руки обхватывают меня в яростном порыве, превосходящем мой.

— Однажды ночью меня выдернули из постели и потащили в подвал отцовского поместья. Я до сих пор помню, как мои ступни скреблись о бетон подвальной лестницы, когда двое мужчин несли меня вниз. Они привели меня в заднюю комнату, куда нам не разрешалось заходить. Там меня ждал отец с фигурой в капюшоне, свернувшейся в клубок в углу комнаты. Ликующая улыбка на лице отца, когда он вручал мне пистолет, - это то, о чем я никогда не пожалею.

У моего собственного отца есть свои недостатки, но по тому, как Амброуз обращался со своими детьми и женой, Найл выглядит очень хорошим парнем.

С другой стороны, он же продал меня серийному убийце, так что, возможно, они оба просто чертовски отстойны?

— Мои братья рассказывали мне о своих инициациях. Их жертвы все время держали во рту кляпы. У них не было шанса заговорить, вымолить свою жизнь. Мой отец вынул кляп из рта женщины после того, как снял с нее повязку. Я не понимал, почему он так поступил, пока она не начала умолять.

Эмерик прижимается всем телом к моему, и все, что я могу сделать, - это крепче прижать его к себе. — Она была матерью. Она умоляла меня отпустить ее, чтобы она могла вернуться домой к своим маленьким детям. Амброуз не выбрал человека наугад. Он выбрал мать, потому что знал, как это повлияет на меня.

Слова Эмерика из "Ирландской жены" вновь прозвучали в моей голове. Видеть, как мой отец захлебывается собственной кровью и наконец умирает, будет одним из лучших моментов в моей жизни. Я нахожу маленькую частичку покоя, зная, что Эмерик уже уничтожил своего отца, и я могу только надеяться, что Эмерик тоже это сделал, когда вонзил но.