Он снова чуть не спотыкается, когда его маленькие ножки проносят его мимо тела отца. Ни один ребенок не должен видеть своих родителей в таком состоянии. Это несправедливо. Мне кажется, он все еще причитает, но звон в ушах перекрывает все остальные звуки. Я смотрю, как он бежит в сторону густых деревьев на противоположной стороне дороги от того места, где висят мертвецы Эмерика.

— Цербер! — кричу я, и мой собственный голос звучит за много миль от моих ушей. — Цербер, стой! — доберман нехотя поднимает голову с того места, где его челюсть сжимает горло Богдана, и выжидающе смотрит на меня. — ФУ! — мышцы на моей руке дрожат, когда я поднимаю руку, чтобы показать, куда бежит маленький мальчик. — Пас ауф!— он не хочет уходить от меня. Я вижу это по тому, как вздрагивают его заостренные уши, и он делает полшага к тому месту, где я лежу. — Нет! Не я. Он. Пас ауф, Цербер!

С тихим поскуливанием он наконец-то выполняет мою просьбу.

Облегчение, которое я испытываю, зная, что мой пес присмотрит за невинным мальчиком, оказывается мимолетным.

Преследующая Тирнана рама отбрасывает тень, когда он останавливается у моих ног. Он долго смотрит на меня немигающим взглядом, прежде чем поднять голову и руку. Подняв пистолет, он прицеливается в спину Сорена.

—Нет! — кричу я, одновременно врезаясь сапогом в его голень. Мой брат шарахается вперед и приземляется на оба колена. Если бы не пистолет, направленный в мою сторону, я могла бы насладиться его криком боли, который вырывается у него, когда он вынужден ловить равновесие с помощью своей все еще заживающей культи.

— Вставай, — усмехается Тирнан, его бледное и изможденное лицо приобретает знакомый оттенок красного. Нехотя он поднимается на ноги. Когда я не следую его примеру, он нетерпеливо взмахивает пистолетом в футе от моего лица. — Я сказал, вставай, мать твою!

Дрожа, я поднимаюсь с земли, голова кружится, а желудок не выдерживает, когда я предстаю перед ним.

— Тирнан…

— Все должно было произойти не так! — рычит он, бросаясь на меня со скоростью, за которой мой сотрясенный мозг с трудом успевает уследить. Его правая рука обхватывает мою шею, и в это же время в висок ударяет твердый металл. — Все было испорчено!

Бесцеремонно он тащит меня обратно по ступенькам крыльца и в А-образный домик. Под моими спотыкающимися ногами хрустят обломки некогда первозданной обстановки и мебели. Судя по всему, пока они ждали моего прихода, они потратили время на разрушение внутреннего убранства некогда безупречно украшенного дома Эмерика. Диван имеет глубокие прорези на подушках и спинке, а набивка разбросана по некогда белому ковру. По всему ковру разлито красное вино. Стена окон, выходящих на деревья в задней части дома, разбита, и повсюду валяются осколки стекла.

— Он держал нас здесь связанными два дня, — говорит мой брат, когда мы доходим до открытой двери в подвал. — Ты знала об этом? Ты знала, как он оставил нас гнить?

— Я…

Я не успеваю сделать первый шаг, когда он заставляет нас спуститься по тускло освещенной лестнице. Я хватаюсь рукой за что-нибудь, чтобы не упасть и не разбиться головой о бетонный пол внизу. Только рука Тирнана, обхватившая мое горло и прижавшая меня к его потной груди, удерживает меня в вертикальном положении. Мы медленно, неуклюже спускаемся по ступенькам, и, когда достигаем дна, он отпускает меня безжалостным толчком.

Я спотыкаюсь, но успеваю зацепиться за один из многочисленных деревянных ящиков, набитых спиртным. Открытая бутылка ирландского виски, оставленная наверху, срывается и разбивается о твердый пол. Осколки стекла устилают пол у моих ног, а виски разлетается и забрызгивает открытую кожу голеней.

Тяжело дыша, я поворачиваюсь и смотрю на своего старшего брата — человека, которого я уже почти не узнаю.

— Да, я знала, что вы у него здесь, ребята, — признаюсь я. — Эмерик показал мне запись в прямом эфире.

— Не надо!— Тирнан, расположившийся прямо перед лестницей из дерева и железа, делает один сердитый шаг вперед. — Я не хочу больше слышать, как его гребаное имя звучит из твоих уст. Ты ему не принадлежишь. Ты не его. Не произноси больше его имя! — он почесывает затылок стволом пистолета, его карие глаза хаотично бегают по всему моему телу.

— Он мой муж…

Пуля выбивает кусок каменного пола в двух футах передо мной. Я падаю на колени и закрываю голову руками, ожидая, что он выстрелит снова.

— Нет, не муж! — рев Тирнана даже не похож на него. Он полон смятения и дикой звериной злобы. Что-то в его сознании дало трещину. — Он украл тебя!

Я подглядываю за ним из-за руки. Он вышагивает, пистолет все еще ритмично царапает его потный висок.

— Он украл меня у Козлова, я знаю, — я настороженно встаю во весь рост, следя за каждым его движением. С каждым проходом перед лестницей он удаляется все дальше и дальше. Если я правильно рассчитаю время, это может дать мне возможность броситься вверх по лестнице, пока он повернут спиной.

Он агрессивно разворачивается.

— Не от них! От меня! Ты никогда не собиралась выходить замуж за Богдана. Я собирался убедиться в этом. Я уже говорил тебе однажды, что папа совершил ошибку, и я собираюсь ее исправить, — смятение, которое я чувствую, должно быть, написано на моем лице и так же очевидно, как светящаяся неоновая вывеска "Какого черта?", потому что он объясняет: — Неужели ты не понимаешь, Риона? Мы никогда не должны были жениться на ком-то другом. Мы были созданы друг для друга. Сохранив наш род и сделав его снова сильным, мы спасем нашу семью. Это судьба.

О... охренеть.

Около двадцати фунтов сумасшествия в пятифунтовом мешке уставились на меня так, словно я — решение всех его очевидных проблем.

— Все гораздо хуже, чем я думала, — если учесть, что он насильно лишился руки, а затем был повешен голым в холодном подвале, как кусок мяса, то ослабление его способности воспринимать реальность имело смысл. Именно в этом я винила его ухудшающееся психическое состояние, но то, что он говорит сейчас, не является новым событием или результатом травмы, которую он пережил в последнее время.

Эти порочные мысли посещали его гораздо дольше. Черт, да он уже больше месяца назад рассказал мне весь свой план, когда пришел ко мне в комнату и предупредил о том, что не стоит жениться на особе не из нашего рода. Его изменение отношения ко мне, когда у меня начался период полового созревания, тоже стало очевидным. Все эти случайные предлоги, чтобы прикоснуться ко мне, и то, как он наблюдал за мной, когда я входила в комнату. Все это время он хотел…

Я сглатываю желчь, подступающую к горлу.

— Я твоя сестра.

— Я знаю, — он кивает мне через плечо, продолжая вышагивать. — Это прекрасно. Наши дети будут чисты, они вырастут сильными, как и наша империя, когда мы исправим все ошибки, допущенные за десятилетия. Благодаря нашему союзу наш род вернется к своей законной славе.

— Наши дети? — у меня сразу же возникает желание поспорить с ним и его аморальными планами, но это бессмысленно. Когда человек так далеко зашел и так глубоко в своем заблуждении, он не увидит разума. Мой брат так долго в этом пребывает, что его уже не вытащить.

— Как только отец разберется с ним, а он приедет, мы вместе разберемся с Игорем. Он поймет, почему я пошел против альянса. Он должен понять, и он поможет все исправить, — Тирнан пробормотал последнее предложение так, словно говорил его про себя. — После того как мы разберемся с этим, мы отвезем тебя к врачу. Ты уже больше месяца занимаешься с ним сексом. Мы должны убедиться, что ты не... заражена его потомством. Как только это будет улажено, мы поженимся, как и было предначертано.

Папа и Игорь, возможно, направляются сюда, и они понятия не имеют, что Тирнан сошел с ума. Если и раньше мне не было крайне необходимо выбраться из этого подвала и уехать подальше от этой хижины, то теперь это точно необходимо. Когда они узнают о случившемся, начнется настоящий ад, и я не хочу оказаться в том же почтовом индексе, когда Игорь найдет своего растерзанного сына. Истории Эмерика рассказали мне, на что он способен, и это пугает меня до смерти.

Тирнан снова проходит мимо нижней площадки лестницы, опустив голову, и его губы снова шевелятся в беззвучном разговоре.

Я не колеблюсь, я просто бегу. Возможно, это мой единственный шанс.

Моя правая нога ударяется о нижнюю ступеньку в тот самый момент, когда рука Тирнана обхватывает длинные пряди моих волос и неумолимо рвет меня за них назад. Воздух выбивается из моих легких, а тело кричит в агонии, когда я приземляюсь на покрытый стеклом бетонный пол.

Я борюсь за свой следующий вздох, когда громоздкое тело Тирнана обхватывает мои бедра, а его лицо искажает угрожающая ухмылка, которую я никогда раньше не видела. Я думала, что знаю страх, что знакома с этой эмоцией лучше, чем следовало бы, но ничто не пугало меня больше, чем его рука, потянувшаяся к пряжке бежевых брюк.

— Тирнан, нет! — я умоляю, мое тело адски сопротивляется под его неумолимым весом. Мне трудно радоваться, что пистолета нигде не видно, когда я зажата под ним, потому что быть застреленной почти предпочтительнее, чем то, что он сейчас пытается сделать. — Я твоя сестра!

— Ш-ш-ш…— этот звук не успокаивает мои уши. — Все в порядке. Скоро ты станешь моей женой, — рвота грозит вырваться наружу, когда он переходит от молнии на брюках к рубашке. Ухватившись за спинку рубашки с короткими рукавами, он срывает ее через голову и обнажает пастообразную белую кожу своего торса. — Мужу разрешено лежать со своей женой, Риона. Более того, я считаю, что это поощряется.

Мои пальцы скребут и отбивают его руку, когда он тянется к ткани моего платья. Он не вздрагивает и даже не замечает, что у меня пошла кровь. Он просто продолжает выполнять свою миссию и тянет за ткань, пока мои темно-синие кружевные трусики не оказываются у него на виду.