Я не знал, когда именно это случилось. Когда девчонка по соседству превратилась в женщину, которую я не мог выселить из своего мозга.

Слоан нашла тарелку и витиеватым жестом вывалила на неё содержимое масляного коричневого пакета.

— Вот. Мы квиты, — объявила она. Крошечный пирсинг с фальшивым бриллиантом, вставленный в крыло носа, сверкнул. Если бы она была моей, камень был бы подлинным.

— Это что?

— Ужин. Ты сделал маленький жест этим буррито на завтрак. Так что вот пост-похоронный ужин. Я тебе ничего не должна.

Между нами никогда не бывало «спасибо» и «не за что». Мы бы говорили эти слова неискренне. Существовало лишь желание уравнять чаши весов, никогда не задолжать друг другу.

Я посмотрел на тарелку.

— Это что?

— Серьёзно? Насколько богатым нужно быть, чтобы не узнать бургер и картошку фри? Я не знала, что тебе нравится, так что взяла то, что нравится мне, — сказала она, схватив палочку картошки и съев её двумя аккуратными укусами.

Она выглядела усталой и в то же время на взводе.

— Как Карен? — спросил я.

— Мама держится. Она проведёт ночь в спа с подругами. Сегодня у них маски для лица, а завтра все остальные процедуры. Похоже, это для неё безопасное место, где можно испытать грусть и... — Слоан на мгновение прикрыла глаза.

Я не привык слышать от неё столько слов без оскорблений.

— Облегчение? — предположил я.

Эти зелёные глаза распахнулись и впились в меня.

— Может быть.

— Он страдал. Это нормально — радоваться, что эта часть закончилась.

Она запрыгнула на стол и уселась рядом с моим фастфудом на ужин.

— Всё равно это ощущается неправильно, — сказала она.

Я потянулся мимо неё и взял картошку фри с тарелки. Это был лишь повод приблизиться к ней. Испытать себя.

— Зачем ты здесь, Слоан?

Даже украдкой подбираясь ближе, я всё равно отталкивал её. Эта динамика утомляла даже в хороший день. А сегодня просто изматывала, бл*дь.

Она взяла ещё одну дольку картошки и показала ей на меня.

— Потому что я хочу знать, почему моя мама приветствовала тебя как давно потерянного Уолтона. Почему она думает, что обязана тебе? О чём вы говорили?

Я не собирался начинать этот разговор. Если Слоан пронюхает, что я сделал, она никогда не оставит меня в покое.

— Слушай, уже поздно. Я устал. Тебе лучше уйти.

— Время полшестого вечера, ворчливая ты заноза в заднице.

— Я не хочу видеть тебя здесь, — правда вырвалась из меня с торопливым отчаянием.

Она прямее села на столе, но не попыталась уйти. Она всегда слишком комфортно терпела мой нрав. Это часть проблемы. Или она переоценивала свою неуязвимость, или недооценивала то, что бушевало за моим фасадом. Я не собирался позволять ей оставаться достаточно долго, чтобы выяснить, что именно было правдой.

Она склонила голову набок, отчего длинные светлые волосы скользнули по её плечу. Она изменила тон, сменив выцветший малиновый на серебристое мерцание на кончиках.

— Знаешь, о чём я думала сегодня на службе?

Она, как и её мать с сестрой, говорили перед толпой, красноречиво и эмоционально. Но именно одна-единственная слезинка, скатившаяся по щеке Слоан и вытертая моим платком, располосовала меня и оставила уязвимым.

— О десятках новых способов раздражать меня, начиная с вторжения в моё личное пространство?

— Как счастлив был бы папа, если бы мы притворились, будто ладим.

Пришёл мой черёд прикрыть глаза. Она нанесла удар с экспертной точностью. Чувство вины — это острое оружие.

Саймон был бы в восторге, если бы его дочь и его «проект» снова стали хотя бы дружелюбны друг к другу.

— Наверное, теперь уже нет причин начинать, — продолжала она. Её глаза не отрывались от моих. В её взгляде не было ничего дружелюбного. Лишь боль и горе, вторившие моим собственным. Но мы не будем скорбеть вместе.

— Наверное, нет, — согласился я.

Она сделала тяжёлый вздох, затем спрыгнула со стола.

— Круто. Выход найду сама.

— Возьми пальто, — сказал я, протягивая его ей. — Холодно.

Она покачала головой.

— Если возьму, придётся заносить обратно, а я бы предпочла не возвращаться сюда, — её взгляд скользнул по сторонам, и я знал, что у неё здесь тоже есть призраки.

— Возьми бл*дское пальто, Слоан, — мой голос звучал хрипло. Я пихнул пальто в её руки, не оставляя выбора.

На секунду мы были соединены кашемиром.

— Ты здесь из-за меня? — спросила она внезапно.

— Что?

— Ты меня слышал. Ты здесь из-за меня?

— Я пришёл отдать дань уважения. Твой отец был хорошим человеком, а твоя мать всегда была исключительно добра ко мне.

— Зачем ты вернулся этим летом?

— Потому что мои самые давние друзья вели себя как дети.

— И я не учитывалась в этих решениях? — настаивала она.

— Никогда не учитывалась.

Она отрывисто кивнула. На её очаровательном лице не было ни следа эмоций.

— Хорошо, — она забрала у меня пальто и просунула руки в слишком длинные рукава. — Когда ты продашь этот дом? — спросила она, доставая свои серебристо-блондинистые волосы и рассыпая их по воротнику.

— Весной, — сказал я.

— Хорошо, — повторила она. — Здорово будет ради разнообразия иметь славных соседей.

Затем Слоан Уолтон вышла из моего дома, не оборачиваясь.

Я съел холодный бургер и картошку фри вместо курицы, затем помыл тарелку и убрал обратно в шкаф. Следующим делом на очереди были стол и полы, которые я протёр, чтобы уничтожить все следы, которые могла оставить моя нежеланная посетительница.

Я устал. Это не было ложью. Мне хотелось лишь принять горячий душ и забраться в постель с книгой. Но я не лягу спать. Пока не ляжет она. Кроме того, надо сделать работу. Я поднялся наверх в свою старую спальню — пространство, которое я теперь использовал преимущественно как кабинет.

Я сел за стол перед большим панорамным окном, которое выходило на задний двор и также давало обзор на двор Слоан. Мой телефон сигнализировал о сообщении.

Карен: Мы изумительно проводим время. Как раз то, что требовала сегодня душа. Ещё раз спасибо, ты такой внимательный и щедрый! П.С. У моей подруги есть дочь, с которой она хочет тебя познакомить.

Она добавила подмигивающий смайлик и селфи, на котором она была со своими подругами в одинаковых халатах и зелёной жижей на лице. Их глаза выглядели красными и опухшими, но улыбки казались искренними. Некоторые люди могли вынести худшее, и их души не оказывались травмированы. Уолтоны были из числа таких людей. Я же, напротив, родился повреждённым.

Я: Всегда пожалуйста. Никаких дочерей.

Я пролистал свои переписки, пока не нашёл диалог, который искал.

Саймон: Если бы я в этой жизни мог выбрать себе сына, это был бы ты. Позаботься о моих девочках.

Это было последнее сообщение, которое я когда-либо получал от мужчины, которым восхищался. Мужчины, который так по-дурацки верил, что меня можно спасти. Я бросил телефон, напряг пальцы и опять пожалел, что не приберёг ежедневную сигарету на сейчас. Вместо этого я прижал основания ладоней к глазам и велел жжению уйти.

Я сдержался, снова взял телефон и пролистал список контактов. Она не должна быть одна, рассуждал я.

Я: Слоан не у сестры. Она дома одна.

Наоми: Спасибо за предупреждение. У меня складывалось предчувствие, что она попытается украдкой урвать время наедине. Мы с Линой позаботимся о ней.

Выполнив свой долг, я включил ноутбук и открыл первый из восьми отчётов, которые ждали моего внимания. Я едва просмотрел финансовые данные в первом, как мой телефон завибрировал на столе. На сей раз это был звонок.

Эмри Садик.

Решив повариться в своих страданиях, а не обсуждать это, я позволил звонку уйти на голосовую почту.

Мгновение спустя пришло сообщение.

Эмри: Я просто продолжу названивать. Можешь сэкономить нам обоим время и ответить.

Я едва закончил закатывать глаза, как поступил следующий звонок.

— Да? — сухо ответил я.

— О, хорошо. Ты ещё не совсем скатился в саморазрушение, — доктор Эмри Садик был психологом, элитным тренером по выступлениям и худшим на свете нечаянным другом. Мужчина знал большинство моих самых тёмных и глубинных секретов. Я уже прекратил попытки разубедить его в том, что меня стоит спасать.

— Ты позвонил по конкретной причине или просто побесить меня? — спросил я.

Я услышал безошибочно узнаваемое щёлканье и постукивание, с которым скорлупа от фисташек, которые он всегда ел перед ужином, падала в миску. Я мог представить его за столом в кабинете, баскетбольный матч показывается без звука, а перед ним лежит ежедневный кроссворд. Эмри был мужчиной, который верил в рутину и продуктивность... и поддержку друзей, даже когда те его не хотели.

— Как всё прошло сегодня?

— Нормально. Депрессивно. Грустно.

Щёлк. Щёлк.

— Как ты себя чувствуешь?

— Разъярённо, — ответил я. — Такой мужчина мог бы сотворить ещё больше добра. Он должен был получить больше времени. Его семья до сих пор нуждается в нём, — я до сих пор нуждался в нём.

— Ничто так не подкашивает наш фундамент, как неожиданная смерть, — посочувствовал Эмри. Он-то знал. Его жена четыре года назад скончалась после автомобильной аварии. — Если бы мир был честным и справедливым местом, у твоего отца было бы больше времени?

Щёлк. Щёлк.

В честном и справедливом мире Ансель Роллинс прожил бы весь свой срок, а в день освобождения скончался бы болезненной и травматичной смертью. Вместо этого он сумел избежать наказания из-за инсульта, который тихо оборвал его жизнь во сне. От несправедливости этой ситуации ярость так и сотрясала ту запертую коробку внутри меня.

— Ты уже пятнадцать лет не являешься моим психологом. Я больше не обязан говорить с тобой о нём.

— Как один из немногих людей на этой планете, которых ты можешь терпеть, я лишь подмечаю, что когда две отеческие фигуры умирают в пределах шести месяцев друг от друга — это тяжело для любого человека.

— Полагаю, мы установили, что я не человек, — напомнил я ему.

Эмри невозмутимо усмехнулся.