— Ага.
Он посмотрел на меня широко раскрытыми серыми глазами. — Для меня?
— Нет, для другого моего любимого подростка. Не говори моим племянникам, что я сказала это.
Плечи Ама опустились, когда он провел руками по усилителю, который я заказала из небольшого магазина в Калифорнии, и в итоге доставка стоила столько же, сколько и сам усилитель.
— Твой немного фальшивит, и я подумала, что было бы неплохо иметь подходящие вещи, — сказала я ему.
Он кивнул и пару раз сглотнул, прежде чем снова посмотреть на меня. — Подожди, — сказал он, вставая и исчезая по коридору к своей комнате. Я встретилась глазами с Роудсом, и мои расширились.
— Я хотела отдать ему его подарок до того, как ты подаришь ему сам-знаешь-что, и ему будет уже все равно на мой, — прошептала я.
— Ты балуешь его. Даже Софи это сказала.
Софи была его мамой, которая, как я узнала в День благодарения, была просто чертовски милой женщиной, которая любила своего ребенка больше, чем я могла себе представить. Она не менее трех раз шепнула мне, что Амос был зачат искусственно и что она очень любит своего мужа, а Роудс замечательный мужчина.
Я пожала плечами. — Он мой маленький приятель (прим. с англ. buddy (бадди) – приятель).
Он улыбнулся.
— Прости, что нарушила ваши традиции… — Я замолчала, и он покачал головой.
— Билли и Софи празднуют Рождество в канун Рождества. Мне удалось провести с ним всего пару, но сегодня он показался мне довольно счастливым, учитывая, что я знаю, как он скучает по маме и папе. Он только пытается вести себя так, как будто это не так.
— По крайней мере, у него здесь есть один папа.
Его лицо стало мрачным. — Я не хотел тебя огорчить.
Я чуть не облажалась. — Ты не огорчаешь меня. Я в порядке.
Я замолчала, когда Амос вернулся, держа в руке что-то в деньрожденческом пакете. Я узнала в нем тот, который Джеки подарила ему несколько месяцев назад.
Он протянул его мне. Ни предупреждений, ни объяснений, ничего. Просто: вот.
— Ты думал обо мне, — сказала я, хотя в глубине души я задавалась вопросом, не побежал ли он в свою комнату, чтобы взять что-то старое, чем он больше не пользуется, и подарить это. Но, честно говоря, мне было бы все равно. У меня было почти все, и если я что-то хотела, я могла это купить. Просто я это редко делала. Я обменяла свою машину, потому что это было необходимостью; я еще даже не потратилась на покупку «правильной» зимней одежды или обуви, несмотря на то, что Клара ругала меня, когда я жаловалась, что пальцы мерзнут от слишком тонких походных ботинок.
Я открыла пакет и вынула тяжелую желтую кожаную тетрадь с буквой А на обложке.
— В ней ты сможешь писать новые песни, — объяснил Ам, пока я водила пальцем по выгравированной букве.
Я сглотнула.
У меня закололо в груди.
— Но если тебе это не нравится…
Я подняла на него взгляд, говоря себе, что не буду плакать. Я достаточно плакала в своей жизни, но эти слезы не будут слезами горя. Я не стала бы оплакивать утраченную способность: слова, те, что крутились у меня в голове годами, почти бесконечно… пока они не прекратились.
Амос понятия об этом не имел. Потому что я ещё не сказала ему. Я должна была. Я могла.
Слеза скатывалась прямо в уголке моего глаза, и я вытерла её костяшками пальцев.
— Нет, мне нравится, Ам. Мне очень нравится. Это так мило с твоей стороны. Спасибо.
— Спасибо за усилитель, — ответил он, внимательно наблюдая за мной, словно ожидая, что я солгу или что-то в этом роде.
— Можно тебя обнять?
Он снова кивнул и встал, заключая меня в самые крепкие объятия, которые он когда-либо дарил мне. Я поцеловала его в щеку, и он удивил меня, поцеловав меня в ответ. Ам сделал шаг назад, его лицо было застенчивым.
Я чуть не расплакалась, но не хотела смущать его. Когда я смогла, я наклонилась и протянула Роудсу два пакета, которые я для него купила.
— Счастливого Рождества, Тоберс.
Он взял их, подняв брови на свое прозвище, прежде чем сказать своим властным голосом:
— Тебе не нужно было ничего мне дарить.
— Тебе не нужно было делать половину того хорошего, что ты сделал для меня, но ты это сделал, особенно сегодня. Пошёл снег, мы прекрасно поужинали, поиграли в домино, и я думаю, что это, возможно, лучший Сочельник, который у меня когда-либо был. Но не разочаровывайся, так как твой подарок не такой крутой, как у Амоса.
Эти серые глаза встретились с моими, когда он сунул руку в первый пакет и вытащил рамку.
— Я надеюсь, тебе это понравится. Вы оба тут такие милые. Другую я взяла с твоей страницы в Фейсбук, — объяснила я.
Его кадык шевельнулся, и он кивнул. Первая фотография его и Амоса была та, которую я сделала во время похода к водопадам много месяцев назад. Они стояли близко друг к другу у подножия водопада и неохотно согласились позволить мне сфотографировать.
— Я не знала, что тебе подарить, а у тебя здесь нет ни одной фотографии, на которой вы вместе.
Он сунул руку обратно в пакет и вытащил вторую рамку. В этой я не была уверена. Я не хотела переходить границы. Это была фотография маленького Амоса с собакой.
Роудс с трудом сглотнул, его взгляд надолго задержался на фотографии. Он сжал губы, затем встал и так быстро притянул меня в свои крепкие объятия, что я не могла дышать.
— Там также есть подарочная карта магазина, — удалось пробормотать мне в его свитер и грудные мышцы.
Затем я замолчала, позволив себе прижаться к этому невероятному телу, которое держит меня в заложниках. Моя щека была на его груди, а руки прижаты к моему телу из-за его хватки. Он пах стиральным порошком и чистотой.
Я любила это.
Я любила его, этого тихого человека, который заботится об окружающих его людях. Мелочи. Маленькие действия, которые значили всё. У него было сердце больше, чем я могла себе представить. Не то чтобы это подкралось ко мне внезапно. Это не ударило меня по затылку. То, что я чувствовала к нему, дошло до меня, и я долго наблюдала, как это происходит.
— Спасибо, — пробормотал он, проводя рукой от моей макушки вниз по спине, чтобы остановиться прямо на пояснице. Его грудь наполнилась воздухом, а затем он выпустил его. Это был довольный вздох.
И это я тоже любила.
— Я иду в свою комнату. Во сколько мы завтра уезжаем? — спросил Амос.
Он имел в виду поездку к своей тете.
— Мы уезжаем в восемь. Если хочешь позавтракать до того, как мы поедем, вставай пораньше, Ам.
Он не собирался, и я была уверена, что мы оба прекрасно об этом знали, но Роудс не был бы отцом, если бы все равно не напомнил ему.
Подросток хмыкнул. — Хорошо. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответили мы с Роудсом, и я воспользовалась моментом, чтобы немного отстраниться. Немного. Подняв голову, я улыбнулась щетинистому лицу, направленному на меня.
— Спасибо, что позволил мне провести Рождество с вами.
Его рука снова сделала то же самое: обхватила мой затылок и опустилась вниз по позвоночнику, за исключением того, что в этот раз она опустилась немного ниже, немного ближе к моей заднице.
Я не возражала. Совсем не возражала.
— Я знаю, что ты хотела увидеть своих тетю и дядю, но я рад, что ты здесь. Очень рад, — признался Роудс своим твёрдым, тихим голосом. Его глаза смотрели в мои, напряженные и прикрытые, когда он сказал: — Твой рождественский подарок находится наверху. Иди со мной.
Наверху, да? Покалывание вернулось… но уже не только в моей груди. Это происходило?
Я не узнаю, если не пойду с ним.
Я кивнула и последовала за ним, наблюдая, как он выключил свет внизу, когда мы проходили мимо выключателей. Они не поставили елку, и мы с Амом поплелись обратно в квартиру-студию, чтобы взять крошечную елочку, которую я купила и украсила украшениями за доллар, и мы поставили ее поверх нескольких книг. Гирлянда работала на батарейках, и никто из нас не удосужился её выключить.
Роудс продолжал держать меня за руку, когда мы вошли в его комнату, но я пинком закрыла за нами дверь. Он посмотрел на меня с удивлением, и я улыбнулась ему.
— Садись. Пожалуйста, — сказал он через секунду, прежде чем нырнуть в шкаф.
Я села на край кровати, зажав руки между бедрами, пока он копался и доставал две коробки. Он завернул их в коричневую бумагу, все красиво и аккуратно, как и его глажка. Сначала он протянул самую маленькую, остановившись, чтобы встать на колени прямо передо мной с другой коробкой в руке.
— Вот, — сказал он.
Я улыбнулась ему и медленно разорвала бумагу, вытащив подарок и заметив имя, напечатанное сверху. Мой рот образовал О.
— Поскольку ты не собиралась покупать свои собственные, — объяснил он, когда я открыла коробку, отодвинула папиросную бумагу в сторону и вытащила высокие ботинки без шнурков с флисовой подкладкой сверху. — Теперь твои пальцы ног не будут мерзнуть каждый раз, когда ты выходишь из дома.
Я прижала ботинок к груди. — Они мне нравятся. Спасибо.
— Убедись, что размер подходит, — сказал он, уже хватая мою ногу и поднимая ее.
Я не сказала ни слова, протягивая ему ботинок и наблюдая, как он надевает его на меня, пару раз покачивая, чтобы надеть его на пятку.
Его радужки заблестели. — Подходит?
Я кивнула, мое сердцебиение начало бешено колотиться в горле, и он сделал тоже самое с другим ботинком. Я сжала пальцы ног, чтобы убедиться, что в них достаточно места, хотя мне было трудно обращать внимание на что-либо, кроме того, что он стоял на коленях передо мной и надевал мне ботинки.
— Идеально. Большое спасибо. Мне они нравятся, — выдохнула я, еще раз улыбнувшись ему.
Он потянулся в сторону и протянул мне вторую коробку.
— Тебе действительно не нужно было, — сказала я ему, уже открывая ее.
— Я даю тебе только то, что тебе нужно, — объяснил он.
Я улыбнулась ему, когда закончила отрывать бумагу, а затем ленту, скреплявшую коробку, и открыла её, чтобы найти внутри что-то мандаринового цвета. Это был пуховик. Я узнала эту марку как одну из самых дорогих, которые мы продавали в магазине.