Подобно тому, как космологи и квантовые физики стремятся к согласию по поводу теории всего в физике, синтетики работают над построением социальной теории всего для информационизма. Что поразительно в синтетической утопии, так это то, что она не может быть сформулирована заранее - поскольку находится в контингентной и индетерминированной вселенной, - а значит, прежде чем быть сформулированной, она должна быть реализована на практике. Поэтому для синтетической этики и творческого развития очень важно, чтобы идеи в обществе не были заперты за виртуальными брандмауэрами или башнями юридических бумаг, а чтобы ими можно было обмениваться в полной свободе между активными индивидами в Интернете. Таким образом, синтетическая утопия - это прежде всего общество, где идеи свободны и никому не принадлежат, где мемы образуют мемплексы, свободно кочующие от человека к человеку, от сети к сети, и трансформируются в ходе этих перемещений, не встречая нигде никакого сопротивления, кроме отсутствия внимания, которое отсеивает всех меметических неудачников. Поэтому движение за цифровую целостность получает полную поддержку движения синтетиков как необходимый путь к этому состоянию, которое мы, соответственно, называем утопической меметикой.

Исцеляющий потенциал синтетической веры проявляется наиболее ярко, когда незнакомые люди случайно объединяются вокруг своей общей человечности во временной утопии, как, например, во время спонтанных встреч на плайе фестиваля Burning Man в Неваде, возможно, самом большом оставшемся месте встреч в мире, где обмен визитными карточками считался бы вульгарным и кощунственным. Именно там и тогда реализуется синтетическая мечта о религиозном интерсубъекте. Ты и Я превращаются в эмерджентное Мы, которое ощутимо превосходит сумму своих частей, и доказательством тому служит то, что, если уж на то пошло, Мы укрепляется благодаря тому, что участники спонтанной встречи расходятся по своим путям. Ты и я не просто становятся "мы", они также становятся непосредственно взаимозаменяемыми друг с другом; агентивность внутри феномена приходит в движение, перестраивается, радикализируется и расширяется.

Внезапная синхронизация между субъектами во временной утопии со временем скорее усиливается, чем ослабевает, поскольку память о бесконечном сейчас в любовной встрече между незнакомцами в среде, из которой удален инструментарий, только растет и растет. И именно в этой памяти об экстазе, напрямую связанном с религиозной принадлежностью, рождается и растет синтетический интерсубъект. Если отбросить все прочие социальные факторы, то именно в этой, самой случайной из всех встреч - без каких-либо иных связующих связей между людьми, кроме синтетической веры, - проявление Синтеоса сияет ярче всего. Так что же такое локальные экопоселения и глобальные фестивали участия (Burning Man, Going Nowhere, The Borderland и т. д.) нашей эпохи, если не экспериментальные, временные утопии, которые указывают на постоянную утопию и дают осязаемое представление о ней?

Однако за пределами временной утопии мы живем в эпоху, когда коллективное мировоззрение рушится из-за немощи старости. История нам не подвластна. Единственное, что останется, когда плюрархия станет общепринятой, - это раздробленная планета виртуальной субкультуры. Человеческая жизнь на планете может быть сохранена только путем первоначальной, а затем постепенно усиливающейся физической монастизации. Поэтому необходима особая субкультура, которая рассматривает спасение планеты в целом для человеческой жизни как свою миссию и которая понимает, что эта работа, чтобы иметь шанс на успех, должна начинаться с радикального дистанцирования от индивидуалистической парадигмы и ее программного атомизма, капитализма и экспансионизма. Из этого необходимого отрицания вырастает утопическая идея теологического анархизма: мечта об устойчивом обществе за пределами национального государства и капиталистического экспансионизма. Однако подобно тому, как Карл Маркс определяет социализм как необходимый путь к коммунизму, мы должны предположить, что на пути к теологическому анархизму существует экспериментальная практика, ориентированная на утопию. Как спонтанно возникшее движение из спонтанно возникших потребностей в тени спонтанно возникших технологических комплексов, синтетизм является именно такой практикой. Неожиданно движение просто есть: как возникающий ответ на самые сильные человеческие потребности новой эпохи оно реализуется через инновационное использование новых, разрушительных технологий. Все, что нужно, - это чтобы синтетический мемплекс в максимально рафинированной форме вошел в новую коммуникационно-технологическую реальность и распространился.

Политическая идеология в эпоху Интернета имеет две метафизические отправные точки. Во-первых, это колоссальное распространение Интернета и захват власти, открывающие арену для противостояния между растущей нетократией, которая с помощью своих все более мощных сетей хочет освободить информационные потоки, и маргинализированной буржуазией, которая с помощью национальных государств и крупных корпораций хочет оградить и контролировать информационные потоки. И, во-вторых, приближающийся экологический апокалипсис, который необходимо предотвратить, если человечество вообще хочет выжить. Поэтому политик-синтетик - это прежде всего нетократ-эколог. Но для того, чтобы синтетизм смог реализовать свою амбицию - открыть путь к теологическому анархизму, он вынужден вступить в конфликт со старой капиталистической структурой власти, состоящей из национальных государств и крупных глобальных корпораций.

Чтобы синтетизм смог победить государственно-корпоративный истеблишмент и его дисфункциональную, апокалиптическую и гиперциничную метафизику, синтетисты - как пророчески утверждает американский философ Теренс Маккенна в своей речи в Калифорнийском университете в Беркли еще в 1984 году, за восемь лет до того, как Всемирная паутина увидела свет, - должны иметь свободный и неограниченный доступ к своему самому острому оружию, свободному и открытому Интернету. Маккенна утверждает, что свободный и открытый Интернет - это единственный шанс человечества спасти планету для жизни людей, создав долгожданный и давно необходимый противовес эсхатологическому стремлению, заложенному в капитализме. По этой причине первым действием синтетической теории всего является объединение под одной крышей двух новых политических массовых движений позднего капитализма - экологизма и движения за цифровую целостность. То, что эти два движения возникают в одних и тех же местах мира - в Северной Европе и на побережье Северной Америки, - вряд ли можно считать совпадением, поскольку именно в этих местах экспансия Интернета наиболее мощная, психоделические эксперименты наиболее масштабные, а значит, и понимание уязвимости планеты распространяется быстрее всего и закрепляется первым. Эти два движения - просто две стороны одной и той же метафизической монеты, и именно синтетизм является этой монетой.

Ключевой вопрос, когда мы говорим о свободном и открытом Интернете, - это, конечно, то, сколько прозрачности должно и может выдержать общество. При этом важно понимать, что проблема прозрачности заключается не в самой прозрачности - исповедь, обнажение сердца перед собратьями по сообществу также является святым актом в рамках синтетизма, - а в том, как она влияет на сетевую пирамиду, о которой идет речь, то есть кто перед кем обнажается и тем самым рискует, по крайней мере в краткосрочной перспективе, потерять власть первым? Усиливает ли нынешняя транспарентность верхнюю, среднюю или нижнюю часть господствующей в обществе структуры власти? Выравнивается ли структура власти в направлении радикального равенства синтетической утопии или же она укрепляется таким образом, что социальное неравенство сохраняется?

Ответы на эти вопросы мы ищем, например, в прагматической этике французского философа Мишеля Фуко: Если транспарентность начнется сверху вниз - то есть, если именно правители первыми обнародуют все свои секреты, - она может быть безболезненно внедрена во всю структуру власти сверху донизу. С другой стороны, если транспарентность начнется снизу вверх, то следствием этого, несомненно, станет капиталистическое полицейское государство, а значит - помимо всех прочих бед, которые повлечет за собой такое развитие событий, - экологический апокалипсис вскоре станет неизбежным. Именно граждане должны в первую очередь знать все о деятельности национального государства и крупных корпораций, а не государственно-корпоративный истеблишмент, которому позволено подслушивать и регистрировать мнения и предпочтения граждан.

Поэтому, согласно синтетизму, борьба WikiLeaks и других разоблачительных организаций за раскрытие сокрытия деятельности людей, находящихся у власти, является священным проектом, в то время как попытки национальных государств и крупных корпораций прослушивать и регистрировать мнения граждан, наоборот, представляют собой вопиющее нарушение универсальных прав человека. Прозрачность в обществе, которое становится все более прозрачным, должна просто распространяться с сверху вниз, будучи включенной снизу вверх. Порядок должен быть следующим: сначала обнажается власть имущий, затем - гражданин. И именно здесь становится наиболее очевидным антагонизм между новой синтетической нетократией и старой государственно-корпоративистской структурой власти. Нетократия рассматривает Интернет как реляционистский феномен: быть нетократом - значит отождествлять себя с самой сетью, действовать как агент Интернета. Буржуазия, напротив, рассматривает Интернет как корреляционистский объект, чуждый и враждебный индивидуалистическому субъекту и, следовательно, вызывающий беспокойство, который необходимо приручить и контролировать, при необходимости силой.