Благодаря этому новому, информационно-технологическому написанию истории мы получаем не только более актуальное и более мощное мировоззрение для растущей нетократии - с этим согласился бы и историк-релятивист, - но и получаем, благодаря статусу Интернета как исторического явления, фактически более верное и с интерсубъективной точки зрения более реалистичное представление об истории как таковой. Возникновение просто помогает нам увидеть большую глубину прошлого, которая раньше ускользала от нас, как выразился бы Гегель. Возникновение раз и навсегда меняет историческое поле игры, причем не только непосредственно в современном времени и в будущем, но даже косвенно, проецируясь на прошлое. По этой причине эмерджентность - это не просто совершенно новое явление, которое появляется в сочетании с более высокой степенью сложности базовой структуры. Эмерджентность также является более истинным явлением, чем предшествующие явления, расположенные ниже по иерархии, в той мере, в какой эмерджентность сама по себе позволяет глубже понять иерархию в целом.

Это относится к социальным явлениям в той же мере, что и к физическим. Биология привносит что-то новое в химию как таковую, которая, в свою очередь, привносит что-то новое в физику как таковую. Точно так же, как Интернет привносит что-то новое в масс-медиа именно с точки зрения масс-медиа, что, в свою очередь, добавляет что-то новое в письменный язык как таковой. Как могли бы потенциальные возможности физики или письменного языка быть очевидными для нас сегодня без их последующей и усиливающей исторической актуализации? Это становится еще более очевидным, если принять во внимание тот факт, что в нашей контингентной вселенной не существует законов, которые бы заранее обусловливали необходимость этих эмерджентных явлений. Как очень верно отмечает Гегель, актуализации оказываются необходимыми лишь впоследствии для нас, постоянных переписчиков истории. Причина этого в том, что эмерджентность - в отличие, например, от фазовых переходов в физике - не запрограммирована заранее в явлениях, которые находятся на нижнем уровне иерархии. Эмердженты - это полностью контингентные явления. Они возникают ex nihilo в определенный, произвольный момент, не будучи, как в случае с фазовыми переходами, изначально встроенными в нижние уровни.

Поскольку реляционизм движет новой физикой, неудивительно, что метафизика эпохи Интернета - от Жака Деррида и Жиля Делеза, Алена Бадью и Славоя Жижека - вращается вокруг понятия эмерджентного события и управляется им. Интерактивность порождает классовую структуру с нетократией в качестве высшего класса и консумтарием в качестве низшего класса. В то время как консумтариат относительно однороден - консумтаристы, конечно, определяются тем, чем они не являются, а не тем, чем они на самом деле являются, - нетократию можно разделить на три отдельные категории. Первая из них - нетократические пионеры; вторая категория - нетократические аспираторы, которые копируют пионеров на ранней стадии и успешно, и по возможности извлекают из своего творчества еще большую прибавочную стоимость, чем это делают пионеры : имитация - мать выживания. Третья категория нетократов - это экспериментаторы, которые, хотя и терпят неудачу в копировании пионеров и слишком поздно копируют аспираторов, именно по этой причине вынуждены и впоследствии преуспевают в изобретении собственных оригинальных решений, которые мотивируют их положение в нетократии. Потребители тем временем пассивно пережевывают бессмысленный контент, успокаивающие и усыпляющие развлечения, которые производятся в различных дрянных сетях, не имеющих никакого статуса.

Индивид был создан философами Просвещения в XVIII веке как для того, чтобы дать растущей буржуазии новый идеал человека - едва ли можно найти более сильного индивида, чем наполеоновский промышленник XIX века, - так и для того, чтобы заставить грамотных рабочих на фабриках капитализма и в армиях национальных государств подчиняться приказам и усердно трудиться, не имея возможности жаловаться или протестовать против положения вещей. Поэтому евангелие прогресса было связано с верой в человека. Мифология прогресса - это убеждение в том, что в награду за свой труд каждое поколение рабочих и государственных служащих будет жить лучше, чем предыдущее, благодаря росту производительности труда, обеспечивающему рост благосостояния всего национального сообщества, что просто указывает на то, что однажды, в далеком будущем за горизонтом, потомство рабочих наконец-то станет полноценными личностями.

Но когда индивид больше не функционирует в обществе, построенном на сетях, нетократия эпохи Интернета ищет новый идеал человека. Это происходит в то время, как консуммариат также отчаянно ищет новую потенциальную идентичность, отличную от трагического состояния последнего индивида. Новый, аттенционистский идеал человека, который появляется, - это индивидуум, делимый, а не неделимый человек (см. "Машины тела"), тело, испытывающее удовольствие, вовлеченное в постоянное сетевое взаимодействие со всеми интересными людьми и машинами в своем окружении. Индивидуум - протеистическое существо, мощно окрашенное шизоидной креативностью. Если мы более внимательно изучим нетократические категории, то увидим, как понятия "индивид" и "событие" взаимодействуют в явном стремлении ухватить и укрепить новый аттенционалистский идеал человека.

Нетократические пионеры создают и возглавляют нетократические сети. В отличие от капиталистического лидерства, они руководят снизу, а не сверху. Это означает, что они целенаправленно работают над освобождением радости и творчества других нетократов, и когда это происходит, событие возникает как подтверждение и награда, для сети и внутри нее. Стремящиеся к копированию следуют шаблонам первопроходцев и создают сети, которые, в свою очередь, повышают статус сетей первопроходцев в сетевой пирамиде в целом. Интернетизированный физический мир уже полон таких очевидных побочных эффектов, от конференций TEDx (небольших версий конференций TED в Калифорнии и Канаде) до региональных сжиганий (небольших версий фестиваля Burning Man в Неваде), а затем эти различные примеры - ничто по сравнению с мощными сетевыми пирамидами, которые растут в Интернете, ярким примером которых является движение Синтетиков - которые уже практикуют то, о чем мы строим теорию в этой книге.

Но нетократия не была бы грозной властной элитой эпохи Интернета, если бы одновременно не включала в себя третью категорию: экспериментаторов, которые не смогли или по разным причинам просто не захотели копировать нетократических лидеров и поэтому нашли свои собственные пути к аттенциональному успеху. Эти нетократы создают индивидуальность, которая настолько привлекательна для устоявшихся сетей, что те ищут и включают их в свои программы, а не наоборот, и именно во встрече между этими сильными аутсайдерами и наиболее мощными сетями постоянно возникают новые события. Таким образом, существует третья возможность за пределами кажущихся циничными или занятых копированием стратегий стать частью нетократии, и она идет через чистое творчество, раскрывающееся по отношению к сетям как событийная индивидуальность. Но третью категорию, экспериментаторов, не следует принимать за выражение или обновленную разновидность отброшенной индивидуальности. Потому что в сетевом обществе индивидуальность больше не имеет никакой ценности. Она просто оскорбительна, и только когда индивид подключается к нетократии, он обретает свою агентивную ценность. Именно сеть придает агенту ценность в реляционистском обществе, а не наоборот.

Событие - это эффектное явление, революция - эффектное событие, а сингулярность - эффектная революция. События различной важности происходят несколько раз в год, настоящие революции - один или два раза в тысячелетие. Сингулярности легко подсчитать: с антропоцентрической точки зрения можно сказать, что мы пережили только три сингулярности: зарождение Вселенной, генезис жизни и рождение сознания. Вопрос в том, можем ли мы представить себе четвертую сингулярность. Однако для синтетизма ответ очевиден. Четвертая сингулярность должна быть вступлением Бога в историю. Ведь что бы ни было, что могло бы сравниться по весу с эмерджентным генезисом существования, жизни и сознания ранее в истории, для людей сегодняшнего дня оно должно иметь такой же вес, как если бы Бог появился внезапно. Что бы это ни было, что бы ни скрывалось за пределами четвертого измерения, его правильное и единственное имя - Бог. Поэтому интересен вопрос о том, каким может быть приход Бога и какие формы он может принять.

Французский философ Ален Бадью, один из самых известных последователей Жака Лакана, начиная с работы "Бытие и событие", выстраивает целостную философскую систему, основанную на информационистском событии как глубочайшей истине о существовании человека. Биологические, психические и социальные структуры, характеризующие человека, являются эмпирически верифицируемыми обобщениями и, как таковые, конечно же, условны. Истины, которые мы производим и знаем, зависят от этой контингентности, которая обобщает их все. Бытие - это не все для человека, как это представляют себе философы-тоталисты. Мышление вполне может быть построено с отправной точкой в постоянной противоречивости онтологии вместо того, чтобы использовать фиктивное бытие в качестве основы. Однако Бадью утверждает, что универсальное не зависит от случайности. Каждая сингулярность сама по себе состоит из бесконечно внутреннего хаоса, но благодаря тому, что сингулярность интериоризирует этот хаос, вокруг хаоса создается своего рода окружающая стабильность, которая делает возможным тождество универсального. С геометрической точки зрения это можно выразить так: стабильное кольцо вокруг того, что преходяще и хаотично, и есть настоящая сингулярность; стабильная вселенная вокруг хаотичной материи, стабильная жизнь вокруг хаотичной биологии, стабильное сознание вокруг хаотичной солянки мыслей, а затем Бог как своего рода стабильное кольцо вокруг хаотичного будущего.