Это утверждение было спрятано на странице за страницей обвинений и заговоров, поэтому его легко было не заметить, но на самом деле здесь есть важный момент. Если мы на минуту представим, что Кулич на самом деле был тем, за кого себя выдает, - невинным специалистом по планированию благосостояния, работавшим на общественных началах, чтобы помочь российским властям бороться с отмыванием денег, и в результате ставшим мишенью преступников, - был ли у него шанс? Если бы его действительно преследовали в частном порядке в Великобритании богатые и мстительные противники, что бы с ним случилось?
Это гипотетический вопрос, но, тем не менее, ответ на него вызывает тревогу. В соответствии с мерами, принятыми в рамках программы жесткой экономии после 2010 года, у таких обвиняемых, как Кулич, нет никаких шансов вернуть свои расходы из государственных фондов, если они будут осуждены. Даже если их оправдают, они смогут вернуть свои расходы только в том случае, если ранее им было отказано в просьбе о предоставлении юридической помощи. И если бы он был привлечен к ответственности как компания, а не как частное лицо, он вообще не смог бы потребовать возврата своих расходов. Между тем частные обвинители - будь то частные лица или компании - могут потребовать возмещения всех разумных расходов, даже если они проиграли. С финансовой точки зрения, частное обвинение - это ставка в одну сторону. Если вы можете позволить себе оплатить расходы на ведение дела, вы получите свои деньги обратно, потому что по общему праву вы действуете от имени Короны.
Иногда говорят, что если вы хотите изменить мир, нужно просто найти способ, чтобы юристы могли на этом заработать.
"Из личных бесед с частными обвинителями я знаю, что риск низких издержек рассматривается как экономический стимул для возбуждения частного обвинения. Такой дисбаланс в режиме расходов является позорным и открывает риск злоупотреблений со стороны крупных корпораций с большими карманами", - написал Джамас Ходивала, барристер, в показаниях парламентскому комитету в 2020 году. Он говорил по собственному опыту, защищая двух клиентов от частного обвинения со стороны Apple, которое, несмотря на оправдательный приговор, оставило их в нищете. "На данный момент это полная неразбериха", - написал он.
Ситуация глубоко нелогична. Частные судебные преследования намного дороже государственных, зачастую в три раза, потому что адвокаты берут полную коммерческую ставку за их время, которое может быть в пять раз выше, чем у Королевской прокурорской службы. В целях экономии средств еще в 2010 году правительство сократило финансирование полиции, в результате чего сотрудники стали расследовать меньше преступлений; в результате вместо них этим занимаются частные прокуроры, которые затем выставляют правительству огромный счет.
У нас нет статистики по количеству возбужденных частных дел, хотя и судьи, и адвокаты согласны с тем, что их число быстро растет. Однако мы можем видеть, сколько денег тратится из фондов правовой помощи на компенсацию расходов частных обвинителей, и эта сумма стремительно растет. В 2014-15 годах эта сумма составляла всего 360 000 фунтов стерлингов. К 2019-20 годам эта сумма вырастет до 12,3 миллиона фунтов стерлингов. При таких темпах роста не пройдет много времени, как расходы на частные обвинения сведут на нет всю экономию, полученную благодаря сокращению бюджетов полиции и судов после 2010 года.
И это не единственный способ, которым система финансирования перекошена в сторону частных прокуроров. Если государственные прокуроры выигрывают дело, они редко требуют от обвиняемых больше, чем относительно скромную сумму в качестве компенсации своих расходов, но ничто не мешает частным прокурорам добиваться гораздо большего и не мешает судам поддерживать их в этом. Это означает, что в случае проигрыша обвиняемым грозит финансовое разорение. Даже если у них есть страховка для покрытия собственных судебных издержек, страховщик не покроет расходы прокурора. Это неизбежно искажает расчет рисков для обвиняемых: даже если они не виновны, стоит заявить, что они виновны, чтобы избежать риска банкротства. Короче говоря, частные прокуроры получают возможность рискнуть в одну сторону за государственный счет, в то время как их оппоненты не только вынуждены сами финансировать свою защиту, но и сталкиваются с перспективой потерять все в случае обвинительного приговора.
Эта тревожная ситуация почти полностью ускользнула от внимания общественности. Если частные судебные преследования все же привлекают внимание СМИ, то, как правило, это происходит благодаря краудсорсингу. В одном случае EMM выступала в качестве адвоката благотворительной организации велосипедистов в (неудачной) попытке привлечь к ответственности водителя за смерть велосипедиста. В другом случае мужчина собрал 300 000 фунтов стерлингов для частного судебного преследования Бориса Джонсона за ложь во время кампании по Brexit. Судья прекратил это дело еще до того, как оно дошло до суда, но оно получило достаточную огласку, чтобы создать впечатление, что частное преследование является полезным инструментом для тех, кто стремится добиться справедливости. Однако подобные примеры нерепрезентативны. Как и в XVIII веке, судебные дела возбуждаются крупными компаниями или богатыми людьми за преступление против их собственности.
Романтическая идея о том, что частное преследование - это древняя конституционная защита для бесправных, наследие англосаксонских свобод, обманчива; в действительности все наоборот - это мощный инструмент, доступный только очень богатым. "У частного лица мало возможностей для успешного судебного преследования: затраты непомерно высоки, а юридическая помощь недоступна", - заявил парламентский комитет по вопросам правосудия в 2020 году. "Этим правом в основном пользуются организации, у которых есть средства для привлечения необходимых следственных и юридических специалистов". В результате сокращения государственных расходов в Батлеровской Британии создается двухуровневая система правосудия. Состоятельные люди или компании могут купить правосудие так, как не могут обычные люди.
"Этот сценарий вызывает вполне реальные опасения по поводу несправедливости, обусловленной неравенством сторон", - пишет Вивьен Таншель, барристер, только что защитившая своего клиента по делу частного обвинения в 2018 году. Ее клиент был виновен в особо мерзком мошенничестве и не заслуживает особого сочувствия, но принцип, согласно которому богатые могут использовать уголовную судебную систему в качестве оружия, должен волновать любого. "Возникла устойчивая и значительная эрозия гарантии права на справедливое судебное разбирательство из-за неравенства между постановлениями о расходах на защиту и теми, которые доступны частному обвинителю", - пишет она.
И это только начало. Агрессивные частные обвинители начинают ценить силу, присущую одновременному возбуждению дел в уголовном и гражданском судах, используя одно производство для давления на другое. В 2020 году российский олигарх Олег Дерипаска, уязвленный поражением в арбитражном процессе против другого богатого россиянина, попытался возбудить против него частное дело. Государственные прокуроры вмешались и заблокировали эту попытку, но это было тревожным признаком того, что может произойти.
Если частное преследование будет регулярно использоваться в качестве дополнения к гражданским делам, это будет означать, что более бедным ответчикам придется сдаться без боя. Немногие частные лица или небольшие компании могут позволить себе вести борьбу на одном судебном фронте, не говоря уже о двух одновременно. Я нашел много юристов, готовых с энтузиазмом говорить о частном преследовании как об эффективном методе. В этом случае мы сможем добиться справедливости в отношении сложных и многоюрисдикционных преступлений, что, несомненно, так и есть. Хорошо, что Андрей Кулич находится в тюрьме, и этого бы не произошло, если бы Хасенов не смог действовать смело так, как не смогли бы государственные органы Великобритании. Однако я не смог найти много юристов, готовых официально говорить о рисках, связанных с передачей правосудия на субподряд богатым людям - наделением их полномочиями следователя, адвоката, свидетеля, жертвы и министра юстиции одновременно. Однако в частном порядке я нашел нескольких юристов, обеспокоенных тем, в каком направлении движется Батлер Британия.
"Я только сегодня разговаривал с одним человеком об этической проблеме, возникшей в результате именно этого - когда коммерческий спор закончился неудачей, и проигравший в нем сторона пытается возбудить частное преследование, не обязательно потому, что его или ее особенно волнуют интересы правосудия, а просто потому, что он хочет отомстить", - сказал один юрист.
"Если убрать объективность, которую дает преследование со стороны государства, то это будет гонка на дно, или, во всяком случае, гонка на дно карманов. Мы находимся на этой траектории. Возникает пугающая перспектива того, что два российских олигарха сойдутся в схватке в коммерческих судах, а затем один из них вдруг решит возбудить частное преследование против другого. Как только это произойдет, все перчатки будут сняты".
Если вам кажется, что это звучит слишком надуманно, вспомните предыдущие главы этой книги. Если бы вы сказали кому-нибудь в 1970-х годах, что Британские Виргинские острова - "Где?" - станут ведущей в мире юрисдикцией для сохранения финансовой тайны, он бы рассмеялся. Если бы вы сказали кому-нибудь в 1980-х годах, что Гибралтар - "Военно-морская база?" - станет убежищем для безжалостных операторов азартных игр, охотящихся на уязвимых людей, они бы подумали, что вы сошли с ума. Если бы в 1990-е годы вы объяснили кому-нибудь, что юридическая структура, используемая в основном для шотландских сельскохозяйственных арендных договоров, вскоре станет средством передвижения для сотен миллиардов фунтов украденных богатств - "Шотландская ограниченная компания?" - и что правительство ничего не сделает, чтобы остановить это, это прозвучало бы как сюжет, отвергнутый третьесортным писателем триллеров.