К счастью, Дракадия не была обычной академией.

Если бы они были осведомлены, я подозревал, что они закрыли бы на это глаза, если бы я продолжал сообщать о прогрессе. И пока я не умру. Если в лабораториях наверху я сохранял ощущение легитимности, то здесь, в своей частной лаборатории, мне могло сойти с рук что угодно — даже убийство.

Не без уговоров я согласился взяться за исследования отца. На смертном одре я поклялся, что его исследования, длившиеся всю жизнь, умрут вместе с ним. Именно Липпинкотт подтолкнул меня к этой мысли. Изучить возможности лечения моего собственного недуга. Он согласился финансировать исследования и старался возродить интерес к ним после того, как мой отец отвернул от себя все научное сообщество.

Мне нужен был успех.

Я отчаянно пытался выпутаться из унизительного наследия моего отца.

Комната покачивалась и смещалась, когда токсин пульсировал в моих венах. От сильного всплеска дофамина меня охватил эйфорический кайф. Ворча и постанывая, я напрягался и выгибался, пока токсин прокладывал себе путь в кровь. Хотя он не вернул мне чувство осязания, каждая доза уменьшала приступы судорог, от которых я страдал. И, конечно же, повышала мое либидо.

Я потянулся к телефону, на котором на паузе было видео Лилии.

Остановись, — пронеслось в голове. Только не она.

Что такого было в этой девушке, что заставило меня нарушить собственные правила?

Возможно, это было осознание того, что Липпинкотт наблюдает за ней. Она невольно плавала в спокойном море, где под поверхностью таились акулы, и эта уязвимость волновала меня.

Может быть, дело было в том, как она бросила мне вызов и пренебрегла всеми моими предубеждениями против нее, в той несокрушимой стойкости, которая показалась мне такой манящей. В моих венах вспыхнул огонь, который разгорячил мою кровь.

Меня влекло к ней по причинам, которые я не мог ни оправдать, ни понять. Осознание этого раздражало меня до чертиков. Она была зудом в моей голове, который я не мог почесать. Безумное мерцание в уголке глаза во время лекции, которое отвлекало мои мысли. Девушка, которая соблазняла одним лишь взглядом. Прикусив губу.

И она захватила мое внимание стальными крючками.

Я хотел знать о ней больше, кто она, откуда, как работает ее блестящий ум.

Но это было неправильно.

Я оттолкнул телефон, потому что, черт побери, я бы легко кончил, как любой другой извращенец, посмотревший это видео. Вместо этого я откинулся в кресле и освободил свой член. В прошлом я бы позвал Гилкрист, чтобы она облегчила боль и перенесла меня в то блаженство, которое чаще всего настигало меня во время секса. Я закрыл глаза, представляя себе последнюю встречу с Гилкрист, когда она стояла на коленях и обхватывала губами мой член. С каждым движением моей руки накатывало разочарование. Ее ритм постоянно сбивался, и она почему-то ошибочно считала, что мне приятно ощущать ее зубы на своем члене.

Я нахмурился, водя рукой вверх-вниз по своему члену, плоть становилась все мягче, так как фантазия не давала мне покоя.

В голове промелькнул новый образ.

Огненно-рыжие волосы.

Арктические зеленые глаза.

Мягкие, пухлые губы, исследующие мою плоть.

Мое тело напряглось, каждая капля крови прилила к члену. Не успел я остановиться, как уже трахал свою руку, под визуальные образы Лилии — ее короткая юбка задрана, трусиков нет, и она дразнит меня. В то время как мой живот вздрагивал и выгибался от тревожного дискомфорта, мой член упивался этим. Кулаком отбивая ритм пьянящего разврата, я представлял, как запускаю руку в ее волосы, использую ее рот самыми изысканными и грязными способами.

Я откинул голову назад, и в затылок мне ударила вспышка света. Горячие струи вырвались на мой кулак, смазывая последние движения. Тело содрогнулось, и я издал стон, гребаный стон. Я никогда не издавал ни звука, когда кончал, но агония была горько-сладкой. Я прислонил головку к руке, выплескивая последние струи, и снова содрогнулся.

Тяжело дыша через нос, я пытался отдышаться, и только когда совесть наконец-то настигла меня, я снова застонал, но уже от досады.

— Черт!

Вот так Лилия Веспертин стала не просто студенткой.

Она стала серьезной проблемой.

***

— Я чувствую их. Внутри себя. Ты их туда засунул! Ты сукин сын! — Барлетта ходил по камере, ковыляя из одного конца в другой. — Они ползают туда-сюда, туда-сюда.

— Расслабьтесь, мистер Барлетта. — Я осмотрел стены, заметив еще больше мокрых пятен — множество мест, где он, вероятно, удовлетворял свои сексуальные желания. В порыве рвотных позывов я пожалел, что не захватил с собой капли Викс для носа или Нейтролен для распыления. Я уже привык к запаху трупов, но это было нечто совсем другое.

— Нет! Я не расслаблюсь! — Он ударился о прутья клетки. — Они пожирают меня изнутри! Ты думаешь, я этого не чувствую!

Я вздохнула, моя голова все еще была занята раздражающей рыжеволосой девушкой с умным ртом.

— Они начинают питаться только после смерти. То, что ты чувствуешь, — это скачок роста. И, возможно, галлюцинация.

— Я хочу, чтобы они ушли. Вытащи их из меня! — Он колотил по прутьям с болезненным треском в костяшках пальцев. — Пожалуйста.

— Со временем. Я обещаю. Присаживайся. — Я жестом указал ему на стул, который он опрокинул во время своей маленькой истерики. — Я закончу свой рассказ и дам тебе воды.

Настороженные глаза, полные недоверия, уставились на меня в ответ.

— Только не какую-нибудь маленькую чашку из Дикси. Я хочу полный стакан! Со льдом.

— Считай, что он уже у тебя.

Дрожащими руками он пододвинул стул поближе к решетке и сел, выглядя более спокойным, чем раньше. С развитием болезни его вспышки становились все более жестокими, когда он отчаянно пытался вырваться.

— Если не считать ощущения ползания, как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— У меня болят мышцы. Иногда мне кажется, что по моей коже что-то ползает. — Он почесал руку, скорчив гримасу, как будто он мог это почувствовать. — И я вижу своего гребаного сына. Постоянно. Только он не мой сын. Он какой-то... искаженный вариант, который носит с собой молоток и говорит мне, что проломит мне череп.

О, чувство вины. Временами это было слишком забавно.

— Он не настоящий, уверяю тебя.

— Он выглядит настоящим. — Его глаза заблестели, и он отвел взгляд. — Таким чертовски настоящим.

— Это твое чувство вины играет с тобой.

Он опустил взгляд на свои суетливые руки.

— У тебя бывают галлюцинации с братом?

— Да, — честно ответил я. — Часто.

— Итак... тот звонок, который получил твой старик. Тот, о котором ты рассказывал ранее. Что там было?

Это было отвратительно — то, как его вопрос высосал из меня всю радость, весь восторг. Эйфорический эффект токсина отрезвил меня, превратившись в нечто темное и извращенное, от чего у меня защемило в груди.

— На самом деле я узнал об этом гораздо позже. Только когда мне стало известно о судьбе своего брата.

***

Держа спиртное в одной руке, я смотрю вниз, на смертоносные зазубренные скалы, о которые разбиваются волны океана в хаотичных брызгах воды. Мир вокруг меня плывет в одном ритме, раскачиваясь взад и вперед. Слова отца эхом отдаются в моей голове в вакууме ядовитых мыслей.

— Не делай этого. — При звуке голоса Кейдмона я поворачиваюсь и вижу, что он стоит рядом со мной. Но это не он, а нематериальная версия моего брата, который приходит ко мне почти каждую ночь.

При виде его меня охватывает стыд, и я отворачиваюсь к скалам внизу.

— Я облажался. Я неудачник.

— Нет. Это дело рук отца.

— Это должен был быть я.

— Прекрати, — укоряет он своим обычным нетерпеливым тоном. — Перестань быть нытиком и уйди с этого выступа. Ты слишком охуенно умный, чтобы тратить свое время на чувство вины.

— У меня ничего нет, Кейд. Ничего. — Без моего брата вся бессердечная часть меня, которая осталась, была разрезана пополам с его исчезновением, оставив только шелуху. — Я чувствую себя опустошенным и одиноким. Внутри меня слишком пусто и холодно.

— Послушай меня. — Его голос умоляющий, и даже в пьяном тумане я чувствую в нем отчаяние. — У отца есть что-то, что им нужно. Узнай, что это, и освободи меня.

— Это бессмысленно. Он никогда мне не скажет. — Я отхлебнул еще из бутылки ликера и снова покачнулся.

— Конечно, не скажет. Ты должен узнать это сам, Деврик. Черт возьми, подумай!

В голосе Кейдмона звучит отрезвляющая ярость, которая пронзает пьяный туман в моей голове.

— Он хранит все свои секреты в своей лаборатории.

— Да. Хорошо.

— Это дело всей его жизни. Они хотят это забрать.

— Да. Так и есть. — Его тон, наполненный надеждой, приковывает мое внимание.

— Но как?

— Ты знаешь как. Ты видел это, спрятанным. Запертым в том шкафу.

— Сейф? — Я могу представить себе это в его кабинете. В дальнем углу того шкафа. Маленький сейф, где он хранил мамину фотографию после того, как я ее разбил.

— Да. А что в сейфе?

— Кроме ее фотографии? Понятия не имею. Я никогда не смогу его открыть. — Кому, черт возьми, могли понадобиться его неудачные эксперименты? Исследование, которое опозорило нашу фамилию.

— Найди способ. И ради всего святого, парень, отойди от края. Ты меня нервируешь.

Неожиданный порыв ветра выводит меня из равновесия, и я отшатываюсь назад. Моя нога дрогнула. И я поскальзываюсь на камне.

Земля уходит из-под ног, и я скольжу по скользким камням, обжигающие зазубрины впиваются мне в живот, когда я цепляюсь пальцами за выступ.

— Блять! — Я бросаю взгляд вниз, где океан манит меня отпустить. Он дразнит меня, чтобы я отпустил свою хватку и соскользнул в пустоту.

— Поднимайся, Деврик. Поднимайся!

Я напрягаю мышцы и подтягиваюсь, руки дрожат от усилий.

— Поднимайся! — Его слова превращаются в болезненный визг, который бьет по моей голове.

— А-а-а! — Агония отдается в моих костях, в то время как мои мышцы скручиваются от смертельной жесткости. — Я не могу! Я сейчас умру черт возьми!