— Ты не умрешь. Затащи себя обратно на этот уступ, ты, гребаный болван!

— Нет. — Я расслабляю мышцы и повисаю в предательской хватке. — Нет, Кейдмон. Я не хочу.

— Ты нужен мне, брат. Я умоляю тебя. Попробуй.

Я представляю, как мой брат, где бы он ни был, держится. Цепляется за надежду.

И тогда я делаю вдох сквозь судорожную боль, пальцы впиваются в камень. Крепко и уверенно ухватившись, я подтягиваюсь и, прежде чем соскользнуть, быстро переставляю руки, чтобы они закрепили меня на выступе. Я отталкиваюсь ногой, используя мышцы бедра, чтобы поднять себя вверх. Общими усилиями всех конечностей мне удается втащить себя обратно на выступ и оторваться от его шаткого края. Лежа на спине, я дышу носом, отчаянно пытаясь вдохнуть воздух в легкие, которые ощущаются так, словно их сдавили железной ладонью.

Кейдмон стоит, глядя на меня сверху вниз.

— Освободи меня.

Спотыкаясь, я возвращаюсь домой, и по дороге мысли о брате отрезвляют меня. Через парадный вход я проскакиваю мимо Дмитрия, нашего дворецкого, который зовет меня, но его слова теряются в тумане мыслей, проносящихся в моей голове. Он пытается остановить меня, когда я уже подхожу к двери в подвал, но я в ярости отталкиваю его. Воздух становится прохладным, когда я спускаюсь по длинной винтовой лестнице в лабораторию отца. Крики сзади становятся все более дикими, слова в опьяненном состоянии звучат невнятно.

По длинному коридору я дохожу до лаборатории, дверь которой стоит нараспашку.

Изнутри доносятся крики брата.

Кейдмон!

Я протискиваюсь в дверь и вижу отца, стоящего над коробкой на одном из столов. Его рука обхватила маленькую видеокамеру, на лице — маска ярости и слез.

— Отец? — Я бросился к нему в замешательстве. — Кейдмон?

Он роняет видеокамеру и отшатывается назад, как будто чуть не потерял сознание.

Прежде чем он успевает поднять ее, я бросаюсь к аппарату и поднимаю его, глаза мгновенно находят маленький экран, на котором сидит привязанный к стулу мой брат. С экрана я вижу, как языки пламени вырываются из паяльной лампы, облизывая ободранные и покрытые волдырями ноги моего брата.

Паника поднимается в горле. Я падаю вперед, шлепая ладонями по бетону. Поток рвоты выливается через губы, забрызгивая пол. Еще одна порция попадает в скопившуюся жидкость и брызгает мне в лицо.

На трясущихся ногах я поднимаюсь и заглядываю в ящик. Отец бросается ко мне, но я успеваю повернуться и нанести ему один сильный толчок, от которого он падает на спину. Из ящика я достаю маленькую черную коробочку с вложенной в нее запиской:

Как и просили, мы вернули вам сына.

Дрожащими руками я открываю крышку и обнаруживаю внутри кучку пепла.

Мое дыхание учащается. Комната кружится.

Я погружаюсь в темноту.

***

— Они убили его. — Мрачный тон Барлетты вернул меня в настоящее.

Я напрягся от вопроса.

— Мне кажется забавным, что ты слушаешь эту историю так, как будто слышишь ее в первый раз.

Его брови дрогнули, задумчивые глаза забегали в темной камере.

— Я не .... Я не понимаю, о чем ты.

— Ты тот, кто отвез моего брата к его убийце. — Вот оно. Причина, по которой я забрал человека с улицы и заразил его смертоносными червями, которые начали опустошать его тело.

Месть. Месть за моего близнеца, который был жестоко убит из-за жадности. За те самые исследования, которым я посвятил свою жизнь.

Взгляд Барлетты метнулся в сторону и вернулся ко мне.

— Я? — спросил он с нервным смешком. — Нет, ты не на того напал. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Не оскорбляй меня. В ночь на двадцать третье октября ты отвез двух подельников и моего брата в заброшенное здание за городом. Ты был последним, кто видел его живым.

Повисло молчание, он передернул плечами и засуетился, видимо, понимая, что я ни за что не оставлю его в живых.

— Я работал на этой должности всего около года.

— Работал. Так ты называешь передачу людей на убийство?

Он покачал головой, на его лице было написано отвратительное отрицание, и мне захотелось срезать его острым лезвием.

— Я ничего не знал ни о нем, ни о тебе, ни о твоем старике. Мне сказали, что я отвезу какого-то парня в одно место на восточной стороне. Я не знал, для кого и зачем.

— И все равно ты это сделал. — В моем голосе не было ни малейшего намека. Никакого сочувствия. Безжизненный, как труп. — Ты никогда не задавал вопросов и не следил за тем, чтобы убедиться, что ребенок жив. — Я пожал плечами, откинувшись в кресле. — А зачем, если ты выбил все дерьмо из своего собственного сына?

Он раскачивался взад-вперед на своем стуле.

— Так вот почему я здесь, да? Вот почему ты привел меня сюда. Какой-то гребаный план мести?

— Ты слишком умный.

— Я никогда не хотел причинить вред какому-либо ребенку. Если бы я знал, что они собираются его пытать...

— Что бы ты сделал? — Я наклонил голову, наблюдая, как этот человек выплескивает ложь так легко, как будто это правда. — Спас бы его? Вызвал полицию? Сделал то, что сделал бы любой порядочный человек? — Я невесело усмехнулся. — Нет. Я так не думаю, мистер Барлетта. Ты — кусок дерьма. Пища для червей.

— И чего ты хочешь? Ты должен чего-то хотеть.

— Так получилось, что да. И сейчас самое время попросить об этом, пока твой мозг не начал разрушаться.

— Что? — Он упал со стула на колени и схватился за решетку своей камеры. — Что угодно! Я сделаю все, что угодно!

Не обращая внимания на его мольбу, я с отвращением наблюдал за тем, как он проливает свои никчемные слезы.

— Причина, по которой я привел тебя сюда, проста. Мне нужно имя. Имя, которое можешь дать мне только ты.

— Чье? Чье!

— Похоже, я слишком поздно добрался до Виктора Росси, одного из двух помощников, перевозивших моего брата. К сожалению, он скончался от сердечного приступа. Второй довольно быстро скончался от червей. Но не раньше, чем он назвал твое имя. Итак, тебе, мистер Барлетта, предстоит назвать мне имя человека, которому ты передал моего брата.

— Что ты говоришь? О том, что было почти двадцать лет назад? — Он отпустил прутья клетки, ссутулившись в знак поражения. — Как, черт возьми, я должен это помнить?

— Я не знаю. — Из внутреннего кармана пальто я достал шприц с колпачком и протянул ему. — Это противоядие, которое не даст тебе умереть. Я советую тебе вспомнить. А если ты мне соврешь? Можешь поцеловать его на прощание.

— А-а-а, Иисус. Иисус, Мария и Иосиф, что за хрень? — Он провел рукой по лицу. — Виктор Росси... да... я знаю это имя. Так вот... этот парень... он был... — Нахмурившись, он, казалось, напряженно думал над именем, отчаянно пытаясь вспомнить. — Из Нью-Йорка... Это был... Анджело. Анджело! Это был Анджело! Анджело ДеЛука!

— Ты уверен в этом?

— Да. Этот парень был мудаком. Я вижу его лицо ясно, как божий день. — Его глаза загорелись тошнотворной надеждой, которую мне очень хотелось погасить. — У него был кривой нос, как будто его слишком часто били. И у него был жуткий шрам у глаза.

Удивительно, что может вспомнить человек при определенных обстоятельствах.

Я мысленно записал это имя — мой следующий подопытный.

— Итак, ты будешь сидеть тихо, пока я проведу небольшое исследование по мистеру ДеЛуке.

— А как насчет этих червей, чувак? Я не могу вынести их движения внутри меня. Меня это чертовски бесит!

Я пожал плечами, улыбнувшись.

— Надеюсь, я найду его довольно легко. Но прежде чем я начну эту «гусиную охоту», ты абсолютно уверен, что это тот самый парень?

— Да. Клянусь... собственной могилой. Это он. Пожалуйста. Вытащи из меня эти чертовы штуки!

Я поднялся со стула и поправил брюки, не обращая внимания на его отчаяние. Я не собирался ему помогать. В шприце, который я поднял, был только стерильный физраствор.

— Я дам тебе знать, как проходят исследования.

— Пожалуйста, поторопись. Я больше не могу терпеть это дерьмо. — Потирая череп, он раскачивался взад-вперед на полу. — Я не могу. У меня голова раскалывается.

— Да. Это действительно разрушает твою голову. Такова ее природа. Мы скоро поговорим, мистер Барлетта. Приятного тебе вечера.

— Приятного .... Приятного блять вечера? В тюрьме? Где моя вода? Мне нужна моя вода!

— А. Да, чуть не забыл. — Я пошел по коридору, где рядом со шлангом, который я спустил на нижние уровни, стоял пластиковый стаканчик. Я закрутил его и наполнил стакан наполовину — примерно в два раза больше, чем давал ему каждый раз.

Когда я вернулся с напитком, его глаза загорелись, и он протянул руки сквозь прутья камеры.

— Пожалуйста, — дрожащим голосом сказал он, осторожно принимая напиток, и сделал большой глоток.

Его брови нахмурились, и он открыл рот, словно намереваясь отхаркнуться. Длинный черный червь проскользнул мимо его губ в чашку, и он медленно опустил ее дрожащими руками с расширенными от паники глазами.

— О, черт, — прошептал он дрожащим голосом. — О, черт возьми.

Я протянул руку через решетку, призывая его передать ее мне.

Словно в трансе, он не отрывал взгляда от чашки, пока передавал ее мне.

— Это... — Он проглотил глоток и подавил очередной рвотный позыв. — Это то, что внутри меня?

Подняв скудную капельку воды, оставшуюся на виду, я изучил червя, свернувшегося на дне, и отметил зубы, пытавшиеся зацепиться за поверхность.

— Да. Похоже, они эволюционировали.

Он прикрыл рот рукой, тяжело дыша через нос.

— Я не хочу, чтобы меня вырвало. Я боюсь, что вылетит еще больше этих гадов!

— Да, лучше их сдерживать, иначе они попытаются сбежать. — Я опустил чашку и снова повернулся к Барлетте, который скорчился в углу своей камеры и дрожал.

— У тебя не все в порядке с головой, да? Не может быть, чтобы у тебя все было в порядке с головой.

Звук моего смешка эхом разнесся по коридору.

— Это говорит человек, который бил своего сына бутылкой?

— Я был пьян. Я бы никогда не стал намеренно причинять кому-то боль. Но это? Это ужасно!

Вздохнув, я уставился в чашку на полностью выросшего червяка. Тот, который последние несколько недель питался печенью мужчины.