ГЛАВА 48

ЛИЛИЯ

Сложив простыню, я накинула ее на диван. Поскольку кабинет, похожий на подземелье, освещался только настольной лампой, лишь звон часов оповестил меня о наступлении утра. Профессор Брамвелл печатал на компьютере. Его глаза были прикованы к нему почти все утро, лишь изредка он бросал взгляд в мою сторону. Он помог мне сложить диван и заменить все подушки, но между нами не было произнесено ни слова.

Полностью одевшись, я прочистила горло и повернулась к нему лицом.

— Ну, думаю, увидимся на занятиях.

— Увидимся на занятиях, мисс Веспертин, — повторил он, возвращаясь к набору текста.

Холодный, отстраненный тон его голоса резанул меня по сердцу, и я смахнула слезы, повернувшись к двери. Перестань, — упрекнула я себя. Я всегда была тверже этого. Сильнее. Мальчики из школы кормили меня своими лживыми обещаниями, засовывая мне в лицо свои члены, но уйти от них всегда было легко. Потому что они брали, не отдавая. Они действовали эгоистично и забавлялись своими завоеваниями. Я никогда не кончала с одним из них, не чувствовала их кожи на своей, не видела, как они падают на колени, чтобы доставить мне удовольствие первыми.

Как бы я ни пыталась убедить себя в обратном, Брамвелл был другим. Исключительным.

И от этого было еще больнее.

— Лилия, подожди.

Я отказалась оборачиваться и позволить ему увидеть муку на моем лице, то, как глубоко его действия повлияли на меня. Я хотела бы вырвать из себя все эмоции, как это с такой легкостью сделал он.

При звуке шагов моя голова подтолкнула меня броситься к двери. Не будь ребенком.

— Повернись. — В его голосе прозвучал приказ: если я не подчинюсь, он сам с удовольствием покрутит меня, и я повернулась, чтобы увидеть, что он стоит на месте, небрежно засунув руки в карманы. — Я не скоро забуду эту ночь. Скажи мне, что ты понимаешь, как много значило то, что ты была здесь во время моего первого успеха.

Его слова резанули по моему сердцу, как лезвие с ядовитым наконечником.

Его первый успех. Неужели он настолько невежественен, что не может понять, что прошлая ночь была для меня чем-то большим? Что он перевернул весь мой мир всего за несколько часов? Что то, что мы сделали, навсегда запечатлелось в моей памяти, и сколько бы парней ни было до него, сколько бы мужчин ни было после сегодняшнего дня, он всегда будет моим настоящим первым?

— Я понимаю.

У него отвисла челюсть, и он повернулся, собираясь вернуться к своему столу, но остановился на полпути. Без предупреждения он набросился на меня, схватил за шею и притянул к своим губам. Его поцелуй был жестоким и обжигающим, а руки — словно колючая проволока по коже, и мне захотелось оттолкнуть его и сказать, как я ненавижу его дурацкие игры. Как я ненавижу эти отталкивания, притягивания, кошки-мышки.

Скажи ему, Лилия! Пусть ему тоже будет больно!

Но я не могла. Потому что, по правде говоря, меня это заводило. Я действительно была глупым мотыльком.

Я растворилась в этой суматохе, а когда он притянул меня к себе покрепче и прижался к моей шее, я отпустила ситуацию и парила на больших пушистых облаках невежественного и безответного блаженства. Так было проще — впасть в ступор и сделать вид, что его поцелуй что-то значит. Мазохистка внутри меня подняла свою уродливую голову и стала поглощать его внимание, как влюбленная дурочка. Потому что, даже если бы я знала лучше, даже если бы я знала, что все это ложь, мне было чертовски приятно.

Он отстранился, и впервые с той ночи в его глазах мелькнула боль. Хорошо. Я хотела запечатлеть ее, изучить, просто чтобы знать, что я оставила что-то и в нем. Что он все еще чувствует, как я ползу по его коже.

Не сводя с него глаз, я задрала подол юбки и стянула трусики с лодыжек. Скомкав их в ладони, я засунула их в карман его брюк, рядом с твердой длиной, которая касалась края моего большого пальца.

— Трусики — для скромных, — сказала я и повернулась к двери.