18

НОВА

— Мы близко? — спрашиваю, глядя на Клэя, забившегося на пассажирском сиденье.

Даже когда сиденье отодвинуто назад до упора, машина все равно кажется слишком маленькой для нас обоих.

Когда я сказала, что хочу встретиться с Робин, Клэй предложил взять меня с собой. Завтра он улетает в Атланту на предсезонную игру, но до тех пор он свободен. Я согласилась без колебаний, правда, с условием, что я смогу вести машину.

Мы проезжаем холмы, усыпанные домами, и во мне нарастает напряжение.

— Сколько еще осталось? — спрашиваю.

— Поверни здесь, — я следую его указаниям.

— Ты помнишь все это без GPS?

— Провел здесь много времени, пока проходил реабилитацию.

Из ниоткуда появляется дорожка, поднимающаяся из рощи деревьев. Внезапно перед нами раскинулся лагерь — зеленые холмы, флаги и знамена, бревенчатые строения. За окном сверкает ярко-голубое озеро, вдоль берега стоят разноцветные каноэ и байдарки.

Это мечта всего в получасе езды от Денвера.

Напряжение в моей груди ослабевает, пока я рассматриваю окружающую обстановку.

— Это потрясающе! — восклицаю я.

Едва мы вышли из машины, как к нам подошла улыбающаяся женщина с атлетическим телосложением и седеющими волосами.

— Вы, должно быть, Нова. Я Робин, директор лагеря, — она пожимает мне руку, а затем поворачивается к мужчине, сидящему рядом со мной. — Привет и тебе.

Робин обнимает Клэя, и я с удивлением вижу, что он ей позволяет.

— Я буду занят. Встретимся здесь через час или около того, — Клэй засовывает обе руки в карманы и направляется к другому зданию.

— Спасибо, что уделил мне время, особенно с такими сжатыми сроками, — говорю я.

Я дополняю то, что рассказала ей по телефону, объясняю, что пытается сделать Харлан и что я хотела бы задать несколько вопросов, чтобы улучшить план.

— Почему бы нам не начать с небольшой экскурсии?

— С удовольствием.

Мы поднимаемся по дорожке к главному зданию — огромному бревенчатому домику. Внутри мы ходим по периметру здания, пока она отвечает на один вопрос за другим. Я делаю несколько заметок в своем телефоне, но в основном знаю, что запомню.

— Здесь прекрасно.

Она указывает вдоль озера.

— Вон домики для отдыхающих. Летом они переполнены, но в данный момент только по выходным и во время внеклассных кружков, — она обводит нас жестом. — Сейчас мы в административном здании. Мы работаем над новым художественным кабинетом.

Я выпрямляюсь.

— Можно посмотреть?

— Конечно.

Робин показывает мне следующее здание, потрясающую А-образную конструкцию с окнами повсюду. Торцевая часть здания отведена под просторную сводчатую комнату с огромными столами, мольбертами и красками. Солнечный свет проникает в каждый уголок.

— Свет здесь такой классный. Каким видом искусства занимаются дети?

— Всевозможным. Их последнее занятие — изготовление масок медведей, — она показывает мне коллекцию папье-маше, разложенную на столе для просушки. — Ты увлекаешься искусством?

— Да, — признаюсь я. — Я поступила в художественную школу, но так ее и не окончила.

— Ты всегда можешь вернуться к искусству. Я работала адвокатом, прежде чем оказалась здесь. Я не жалею о том, что занималась юридической практикой, но руководить этой программой? Это воплощение мечты.

— Раньше я считала, что мы должны сами найти свой путь, — продолжает Робин. — Потребовалось время, чтобы понять, что жизнь полна путей, как дерево, разветвляющееся на тысячи возможностей. В отличие от дерева, мы можем вернуться назад и выбрать другой путь. Жизнь полна вторых шансов.

Ее философия заряжает энергией.

Я задаю ей еще несколько вопросов о том, что нужно иметь в виду при создании программы с нуля, что она сделала бы по-другому, и делаю заметки для Харлана.

Когда мы заканчиваем разговор, я смотрю в окно, где дети собрались вокруг баскетбольной площадки.

Тротуар свежевыкрашен, поле окружен сетчатым забором. Он выглядит новым, за исключением сетки, которая беспорядочно свисает с обруча.

— Здесь ничто не остается идеальным. Мы заменили ее на прошлой неделе, но дети уже качаются на ней, — говорит Робин. Ее это забавляет, но не расстраивает, что идеальный образ испорчен.

Клэй находится в центре толпы, возвышаясь на голову над остальными. Его рубашка заправлена в шорты, тело мускулистое и блестит в теплом осеннем дне.

Ему хорошо с ними. Несмотря на то, что он выставляет себя плохим наставником, плохим товарищем по команде, я вижу, как он прислушивается к этим детям.

— Пойдем посмотрим, пока ты не сломала себе шею, — сухо говорит Робин.

Я краснею, застигнутая врасплох.

Она улыбается, и мы вместе выходим на улицу.

— Он сказал, что приезжал сюда, когда был травмирован? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Но он не афиширует это. Многие люди хотели бы использовать это для создания своего бренда, но он предпочитает общаться с детьми без внимания прессы. Клэю достается много внимания, хорошего и плохого. Трудно жить под таким давлением.

Клэй отводит в сторону ребенка и задает ему вопрос. Мальчик отвечает, и Клэй кивает, а затем подзывает его ближе. Они разговаривают минуту, и мальчик начинает ухмыляться.

— Они его обожают, — пробормотала Робин.

И он их обожает. Хотя он, наверное, устроил бы мне ад, если бы я сказала ему об этом.

Робин выходит вперед, хлопает в ладоши и заставляет всех переглянуться.

— Ладно, мы должны позволить Клэйтону вернуться к своим делам.

Дети стонут, а Клэй ловит мой взгляд. Клянусь, выражение его лица немного светлеет.

После барбекью я постоянно думаю о нем. Его слова эхом отдавались в моем сознании.

Мою. Когда ты в следующий раз наденешь майку, ты, блядь, наденешь мою.

Между нами ничего не произошло. Ничего особенного, но я не могу перестать думать о нем.

Каждую секунду, когда мы находимся рядом, моя кожа горит. Каждый раз, когда получаю от него сообщение, я прикусываю губу. Я постоянно нахожусь в состоянии возбуждения, готовая взорваться от грубого намека или случайного прикосновения.

Клэй направляется к нам с Робин.

— Как новые домики?

— Почти закончили, — говорит она. — Приглашаю вас проверить их.

Робин уходит, чтобы вернуться в административное здание.

— Ты вспотел, — дразню я, когда мы остаемся вдвоем.

— Ты никогда не бегала за кучкой десятилеток, — криво усмехается он. — Вот почему мы идем плавать.

Он не выглядит отвратительно, а наоборот сексуально.

— Будет ли это освежающе холодно или так, что онемеет кожа?—спрашиваю я.

Клэй ухмыляется.

— Ты справишься.

Я не готова отступить перед вызовом.

Он отводит меня в раздевалку у озера, где я надеваю купальник, который он велел мне взять с собой.

Это белый раздельный купальник с розовыми сердечками на нем, который обтягивает мою грудь и бедра сильнее, чем я помнила. Я бросила его в сумку, когда собиралась в Денвер не глядя, и он не особенно подходит для озера.

Когда я выхожу из здания, его взгляд пробегает по мне от пальцев ног до губ.

Легкая дрожь предвкушения пробегает по мне. Я внезапно радуюсь, что захватила с собой эти совершенно неподходящие лоскутки ткани.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Ни капельки, — говорит он, уголки его губ изгибаются.

Вода холодная, но его близость помогает.

— Ты был с ними великолепен, — говорю я, как только мы заходим в воду.

Мы заходим досточно далеко от берега, туда, где достаточно глубоко, чтобы я едва могла дотянуться до дна. Вода доходит Клэю до груди.

— С детьми легко. У взрослых бывают проблемы. Я впервые поехал в лагерь, когда мне было двенадцать. Это были тяжелые пару лет, но я нашел место, где вписался. Я был неуклюжим. Всегда был слишком большим. Внезапно меня за это похвалили.

Я поднимаю колени, переступая с ноги на ногу.

— Дети так полны радости. Я бы с удовольствием порисовала здесь как-нибудь.

— Я думал, что ты рисуешь только меня, — хмыкает он.

Я закатываю глаза.

— Я часто рисую тебя.

Мы обмениваемся полуулыбками.

— Лагерь был лучшим временем в моей жизни. Когда-то потом, когда стресс добирается до тебя, это перестает быть игрой, — он подплывает ближе, вода капает с его губ. — В этом году у меня так много шансов.

— На что? На жизнь? — мои ноги чистят песчаное дно озера.

— На мою жизнь на поле.

— Тогда с кем я познакомилась в самолете? Потому что я не знала, что он играет в баскетбол. Или что он повредил колено. И прочие подробности. И он мне понравился.

Его глаза блестят.

Он обнимает меня за талию под водой и притягивает ближе.

Большие пальцы Клэя поглаживают меня по бокам, медленно и намеренно, и у меня перехватывает дыхание.

— Тебе холодно? — спрашивает он.

Я качаю головой и обхватываю его за шею, смутно осознавая, что поблизости могут быть дети.

Он проводит рукой по моей руке, заставляя меня дрожать от предвкушения, а не от холода. Все это время его глаза не отрываются от моих.

Он проводит ладонью по моей спине, и его прикосновение кажется чертовски приятным.

— Ты веришь в людей, — пробормотал он.

Я улыбаюсь, наклоняя голову набок.

— Ты мог бы попробовать как-нибудь тоже в них поверить.

— Ничего не выйдет.

Мои пальцы обводят линии на его груди.

— Тогда попробуй еще раз, — шепчу я.

Я не имела в виду, что он должен попробовать со мной.

Только... я хочу этого. Я хочу, чтобы он доверился мне, впустил меня в свою жизнь, даже если он не ищет кого-то, с кем разделит ее.

Его глаза темнеют. Они глубже, чем озеро, чем весь океан. От него пахнет солью и лесом, окружающим лагерь, остро, по-мужски и по-настоящему.

Я плыву по течению в воде и в его объятиях, живу ради тех мест, где его кожа касается моей.

Мы недостаточно близки.

В моем мозгу раздаются крики за мгновение до того, как из-за холма появляется группа отдыхающих, одетых в разноцветные футболки.

— Клэй... — шепчу я, готовая указать на то, что меня прервали.

— Сделай вдох.

Что...?

Он тянет меня под воду, удерживая нас обоих. Притягивает меня ближе, его рука проникает в мои волосы на затылке.