Нет, оставайся ты одна в пещере,

Широкие одежды заведи,

Без пояса, и так по крайней мере

Свои грехи от взоров огради.

И в тихости, спокойствии и вере

Дни кроткие разумно проведи,

И часто приходи ко мне: тебя

Учить я буду, как блюсти себя».

Такие речи ободреньем были

Для девушки. «О мать, — она в ответ, —

Меня к надежной пристани стремили

Мой грех, мое безумье — море бед,

И вижу ясно я и в полной силе,

Что в вашей помощи — добро и свет, —

И ей, и вам я предаюсь сердечно,

Другой опоры лишена навечно».

«Теперь ступай. Что раз я обещала, —

Сказала Синедеккья, — то за мной.

И ни о чем не думай ты нимало,

Таи лишь крепко грех невольный свой».

А та слезами щеки орошала,

«Исполню», — молвила, пошла домой,

Пришла тропой кратчайшей, как и прежде,

Немного укрепленная в надежде.

И там жила задумчиво, страдала

И не ходила, как всегда, кругом

И лишь с собой в уме воображала

Все Африко с сияющим лицом,

И так как в теле полном возрастала

Все время, постоянно, с каждым днем,

Одежды все без пояса носила

И к Синедеккье часто заходила.

И сердце начало расти так властно

За неродившееся существо

Любовью к Африко, такою страстной,

Что больше не желала б ничего,

Как быть лишь неразлучно с ним всечасно

В тот страшный день — паденья своего.

По нем она все время сокрушалась,

Его звала, слезами обливалась.

И в думе той не раз она ходила

На место, где была осквернена,

Там Африко застать все время мнила,

Пойти домой хотела с ним она.

Но не решалась — как-то стыдно было —

Явиться одинешенька-одна

К его избе; и все же приближалась

Туда не раз — и снова возвращалась.

Но тщетно разыскать его хотела:

Не знала, что отчаялся он в ней,

А телом так она уж пополнела,

Настолько стал младенец тяжелей,

Что для хожденья силы не имела.

И вот — все у пещеры у своей,

Уж не ища нигде, она стояла:

Вот-вот он подойдет — все ожидала.

И так-то к ней судьба благоволила:

В то место, где она когда-то свой

Грех приняла, туда не заходило

Все это время нимфы ни одной, —

А их тогда вокруг немало было;

Как удивила б их она собой —

С лицом худым от горя и заботы,

Забывшая недавние охоты!

Меж тем — что совершала зачастую —

Во Фьезоле Диана прибыла —

И радость по горам тогда живую

Весть о ее возврате разлила,

Встречали нимфы гостью дорогую,

Толпа их собиралась, весела,

На праздник прибывало много люду

Из ближних мест и дальних отовсюду.

Узнала все и Мензола без слова,

Явиться не хотела перед ней,

Чтобы не быть ей принятой сурово,

И думала: «Пойду — беды своей

Не скрою, я на это не готова,

И мука будет мне — всех мук больней».

И Синедеккья также отзывалась,

Чтобы не шла, а у себя скрывалась.

Как раз в один из этих дней случилось:

В своей пещере Мензола была —

Великой болью в теле затомилась.

Родов богиню громко призвала —

И тут младенцем — сыном — разрешилась.

Его с земли Люпина подняла

На шею к ней — рекла: «Еще свершилось

Великое событье», — и сокрылась.

Как ни безмерно то страданье было,

Что испытала Мензола, — впервой

Ее такая доля затомила, —

Взглянула только: родился такой

Прекрасный мальчик, что всю боль забыла»

Рубашечку старательной рукой

Ему надела, грудью напитала

И в этот день без счету целовала.

Ребенок был так мил красою чистой,

Так бел, что любоваться б без конца, —

С кудрявенькой головкой золотистой;

И так во всем напоминал отца:

Его ресницы, взгляд его лучистый

И самый очерк нежного лица —

Весь в Африко! За сходство то живое

Для Мензолы он был милее вдвое.

И нежностью такой к нему горела,

Глаз не могла, любуясь, оторвать.

Нести же к Синедеккье не хотела,

Чтоб от себя его не отдалять;

Казалось ей, как на него смотрела,

Что видит Африко. И с ним играть

Пыталась и ловить его уловки,

И гладила рукою по головке.