Но когда я уходил посреди театрального представления под взглядами дам, сплетничающих обо мне и моей грубости, я скучал по неизвестному и незапланированному. Я скучал по тому беспорядку, который она устраивала в моей пустой жизни.

– Я не могу поверить, что ты сделал всё это, – Эрик вошел в мою опустевшую студию с загадочным видом. Его ноздри раздулись, вероятно, от запаха не до конца высохшей масляной краски, и он посмотрел на мою последнюю работу, разложенную на брезенте. На этот раз это были не чистые холсты.

Тот факт, что я не спал целую неделю, повысил мою продуктивность до такой степени, что при последнем мазке на холсте каждая клеточка моего тела взбунтовалась. Моё тело было таким же напряженным, как после интенсивных тренировок в течение шести часов подряд.

– Это мой любимый рисунок, – Эрик вытянул шею, чтобы посмотреть на рисунок. – Это почему–то заставило меня вспомнить Грустную девушку. Она похожа на Аврору, – конечно, она была похожа на неё. Это была она, несмотря на то, что я поиграл с контрастом и скрыл часть её лица. – В нём чувствуется мексиканское готическое вдохновение. Её сердце внутри грудной клетки разрывается, и птицы, те, что улетают с её платья, пытаются пришить её сердце какой–нибудь волшебной пылью или чем–то в этом роде. Ты даже поработал с золотой бумагой для контраста.

– Да, – насколько я знал, Эрик лучше меня объяснял мои собственные работы. Слова не были моей сильной стороной.

– Это превосходно, – он поднес палец к подбородку, как будто уже думал о том, как сможет продать это. – Каждое из твоих произведений – часть истории, поэтому каждое произведение бесценно. Это всё равно что держать в руках фрагмент истории.

Они все думали, что я мертв, поэтому я дал им достаточно, чтобы воскресить мертвых из ада.

– Ты можешь связаться с выставками, но я хочу, чтобы они были вместе. Выиграет тот, кто предложит самую высокую цену.

– Конечно, – он остановился перед следующей картиной. Женщина сидела, как царственная королева, с пепельно–белой кожей, на троне из вуалей. Вокруг неё были цепи, удерживающие птиц. – Хм, интересно.

Я не потрудился спросить, что это было, когда его взгляд остановился на том, что по сути было автопортретом: мужчина, лишенный цвета, жил в чёрно–белом мире, и та же женщина предлагала ему четырехлистный клевер. Она светилась в темноте, как ангел, а птицы кружились вокруг них в каком–то танце.

– Я никогда не видел, чтобы ты рисовал что–то подобное.

Следующей картиной было появление намека на румянец в сердце мужчины при соприкосновении их рук, несмотря на преграду из шипов, растущих рядом с женщиной и разделяющих их.

На следующем холсте мужчина вырвал своё сердце, единственную раскрашенную часть его тела, чтобы подарить его ей. Она приняла его, но мужчина превратился в статую. И последняя картина была моей любимой. Женщина обняла статую, и там, где она соприкоснулась со статуей, появились трещины, как будто мужчина хотел освободиться от этого проклятия.

Я верил, что изобразил все оттенки того, кем были мы с Авророй.

– Впервые я сделал что–то импульсивное, в отличие от моего дотошного характера. Ты должен отпраздновать, – сказал я. Эрик записал информацию о размере полотен на свой телефон.

– Ты никогда не веселишься, Аякс.

– Вот почему я сказал “ты”, – я скрестил руки на груди. Идея празднования была для меня пыткой. Он усмехнулся. Я никогда раньше не делал такого.

– Это здорово! Это твоя лучшая работа. Но подожди, если мы отправим их на выставки, как насчет Ever After? Это не для проекта?

– Нет, – мой тон был сухим.

Его улыбка исчезла так же быстро, как и появилась.

– Нет? Пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть кое–что.

– Да, – я сделал паузу. – У меня есть кое–что запланированное на будущее. То, что ты категорически не одобришь.

Он выдохнул, на мгновение прикрыв глаза.

– Я знал, что это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Почему ты должен усложнять мою работу ещё больше?

– Не волнуйся, – я поправил свой костюм и вышел из студии, зная, что мне нужно сделать. – Я обо всём позабочусь.