— Мой мир коснулся твоего, коснулся тебя. Этого не должно было случится, независимо от того, родилась ли ты в нем. Это не должно было причинить тебе физическую боль, — сообщил Рейн с яростью в голосе.

Нас прервал стук в дверь, когда он встал, широко распахнул ее и впустил друзей Дани. Он ушел с прощальным комментарием, а также с предупреждением в их адрес.

— Ты не получишь зеркало, пока не поправишься. Никаких исключений, смирись с этим.

И там был всепоглощающий мужчина, которого я знала.

Мне нужно было поговорить с медсестрой или врачом о том, что произошло с моим телом. Последствия того, что со мной сделали, и исцеление, в котором я нуждалась, и что я могла бы сделать, чтобы уменьшить то, на что это было похоже. Сначала тебе нужно увидеть свое собственное отражение.

Ну, этого бы не случилось, если бы я не раздобыла зеркало. Его намерения, как ни странно, были правильными, заставляя мое сердце биться немного сильнее. Это был не первый раз, когда он заботился обо мне, помогая по-своему извращенным способом, который имел смысл. Но мне нужно было увидеть, с чем работать, чтобы разработать план.

Я любила Рейна, но надвигающийся обратный отсчет, который тикал, теперь перестал существовать. Пришло мое время уйти, как я и обещала ему. Как я и обещала себе, я сделала бы, дистанцировалась. Чтобы сохранить себя в целости. Даже когда я была разорвана на части эмоционально, а недавно и физически.

— Пэрис.

Грета вырвала меня из моих собственных мыслей сочувственным выражением лица, когда остальные собрались вокруг моей кровати.

— Даня, — прошептала я, сказав даже одно слово, от которого у меня перехватило горло. Я надеялась, что это скоро прошло бы.

Все они обменялись обеспокоенными взглядами, полными любви к своей подруге, затем посмотрели на меня с таким же выражением лица. Грета, Ли и Ава удобно расположились вокруг моей кровати.

— Она в нескольких дверях отсюда. Если не считать сильной головной боли, она поправится. Ей наложили гипс на ногу, и она будет прикована к инвалидному креслу, пока не научится пользоваться костылями, — губы Ли дрогнули при этом признании.

— Мы уже поспорили, что ей потребуются дни, чтобы справиться с ними, когда она выйдет из больницы. Сидеть сложа руки — не ее конек, — добавила Ава.

Я улыбнулась их оптимистичному настрою. Прозвучал один вопрос:

— Почему вы здесь со мной?

Ли понимающе покачала головой, покорно вздохнув, и встала, уперев руки в бедра. Страстное выражение застыло на ее лице.

— Почему? Потому что мы тоже твои друзья. Нет, мы не очень хорошо знаем друг друга, но собираемся это сделать. Даня не привела бы нас к тебе, а тебя в наш круг, если бы не считала, что ты того стоишь. Без обид.

Думаю, никто не обиделся.

— Ты научишься дружбе. Тебе это нужно, и, держу пари, ты действительно этого хочешь. Друзья поддерживают друг друга, приходят на помощь, когда им больно. Физически или эмоционально. Мы не ожидаем, что ты раскроешь все свои секреты, но рано или поздно ты это сделаешь. Мы коллективно приняли тебя в качестве пятого члена нашей группы. Это немалое решение. Ты должна чувствовать себя польщенной, — закончила она, плюхаясь на стул, как будто эта речь лишила ее дара речи.

Сделав глубокий вдох, я схватила телефон и начала писать в разделе заметок. Это было проще, чем напрягать голос. Я облизнула губы, показывая им сообщение, которое напечатала для них.

Возможно, мне придется уехать на некоторое время или дольше. Я не уверена, вернусь ли я в лагерь.

— Как и следовало ожидать, — прокомментировала Грета.

Должно быть, ее ответ отразился на моем растерянном лице. Поэтому она уточнила.

— Проблемы обрушивались на тебя со всех сторон. Ты была вырвана из своей обычной жизни и перенесена в ту, о существовании которой ты и не подозревала.

Она на мгновение замолчала.

— Люди болтают, достаточно людей в лагере знают о твоих делах в целом, с тех пор стало известно больше. Ты прошла через чертовски многое, и тебе нужно позаботиться о себе. Потому что если ты не поставишь себя на первое место, то кто это сделает? — она приподняла бровь.

Она была права. Я всегда ставила себя на первое место, и это не могло измениться. Особенно сейчас, после всего, что произошло. Даже если я была замужем. Они устранили угрозу. Я была в большей безопасности, чем когда-либо, за вычетом обычных проблем с безопасностью. Но я была уверена, что с этого момента за мной будет присматривать больше охранников.

Это не пройдет гладко, — я напечатала.

Возможно, мне просто нужно было, чтобы кто-нибудь другой заверил меня, что я не сошла с ума из-за этого. Рейн стал моей слабостью, но это означало принятие решений, основанных на эмоциях, а не на логике, которые шли мне на пользу. Возможно, мне просто нужно было на кого-то опереться в этот небольшой отрезок времени.

Из-за своих травм я чувствовала себя инвалидом. Ты и есть. Наркотики, к которым они меня подсадили и которые я время от времени вводила автоматически, заставляли меня чувствовать себя слегка дезориентированной.

Ава пожала плечами.

— Ну и что? Подумай об этом. Прими решение, когда тебе не будут постоянно делать уколы легальных наркотиков, — она хихикнула, как и остальные.

Однако в этом-то и было дело. Мне не нужно было быть под кайфом, чтобы знать, как правильно действовать. Сейчас я бы не отступила.

Спустя несколько часов разговоров со мной девушки вернулись в лагерь. Мы обменялись телефонами, на случай, если я не вернулась бы. Я не сказала им прямо, что уже приняла решение, но написала бы, когда устроилась. Отправив несколько сообщений сама, я поискала в Интернете частную аренду. Хилари обещала прислать кое-что, что, по ее мнению, мне подошло бы, в ближайшие несколько дней.

Мои мысли блуждали, проверяя дату на телефоне. С момента инцидента прошло два дня. Должно быть, я была в отключке целый день после того, как получила успокоительное.

Мои мысли путались. Каждый раз, когда я закрывала глаза, это был очередной порез на моей коже. Множество лиц причиняло вред. Лица, в которых, как я знала, принимала участие моя биологическая семья. Женщина, жаждущая мести за то, что получила Рейна не так, как она себе представляла.

Я изо всех сил пыталась понять, почему мне пришлось жизнью расплачиваться за то, что было войной за территорию. Что заставило меня накопить еще больше душевных шрамов, чтобы добавить к вечной травме, о которой я, без сомнения, буду думать поздно ночью и ранним утром. В которой я буду копаться, виня себя. Я знала, что это не моя вина, но эмоции не всегда были логичны.

Я всегда хотела такой жизни, которая заключалась бы не только в том, чтобы сбежать от моей. Это было то, что Рейн давал мне в небольших количествах, и этого и близко недостаточно, чтобы остаться. Хотеть остаться.

Несколько дней спустя мне стало ужасно скучно сидеть на больничной койке, не привыкшей делать так мало. Рейн навещал меня еще несколько раз, но он был задумчив.

Провода с моей руки сняли, так что я могла встать самостоятельно, но даже это само по себе было усилием. Мне дали проглотить жидкий морфий. Я была благодарна, что это было так, а не таблетки. То же самое с антибиотиками для обработки ран. Я тоже никогда не пропускала прием лекарств. Рейн практически сунул мне литий в рот и смотрел, как я его принимала.

Я никогда не пропускала прием лекарств, если это было в моих силах. Но, думала, что знала почему. Маниакального приступа не было и в помине, но парализующая депрессия, которая душила меня несколько недель назад, все еще витала надо мной. Она еще не приоткрыла свою завесу. Не могла сказать, что это не удивило меня в силу сложившихся обстоятельств. Я гордилась собой за то, как хорошо я справилась.

Я всего лишь справлялась со страхом быть невольно госпитализированной, профессионалы слишком пристально смотрели на меня. Я подавляла все это, пряталась у всех на виду. Это отбросило меня назад, в мои подростковые годы, когда я проснулась в больнице с промыванием желудка и мне рассказали, что произошло. Я не имела права голоса при оказании мне медицинской помощи, у меня отняли выбор.

Я бы никогда никому такого не пожелала. Хотя это дало мне ответы, но и сломило меня. Добровольная психиатрическая помощь была другим путем, более гуманным выбором. Это было то, что ты решал сам, мог принимать участие в принятии важных решений вместо того, чтобы их тебе навязывали.

Но как бы я ни старалась вести себя нормально, было ясно, что он видел глубже. Он всегда видел слишком много.

Это раздело меня догола, но в то же время заставило почувствовать, что меня в равной степени заметили. В самые мрачные дни казалось, что они просто осваивались, устраиваясь на длительный срок.

Я чувствовала себя совершенно уставшей, как будто мир высосал из меня все, что у меня было.

Я выдержала душ, осматривая шрамы, разбросанные по каждой части моего тела, которую я могла видеть. Рейн не солгал; он убрал все зеркала, а персонал отказался принести мне одно. Но у меня был телефон с камерой, поэтому я сделала снимки с разных ракурсов, чтобы увидеть повреждения.

Они оставили большинство порезов заживать, но многие были зашиты. Особенно тот, что был внизу моего живота. Шлюха. Это, плюс раны на спине, были самыми глубокими и болезненными. Они были покрыты водонепроницаемой повязкой, которую меняли несколько раз в день.

Ни один врач не заходил, чтобы обсудить долгосрочный план, потому что я знала, так же как медсестры и, вероятно, все остальные, кто видел наложенные швы, что они будут самыми неприятными.

Это могло показаться поверхностным и тщеславным, но меня больше не волновало, что думали обо мне определенные люди. Зачем мне хотеть, чтобы воспоминание об одной из худших вещей, произошедших со мной, навсегда врезалось в мою кожу? Мне не нужны были боевые шрамы, чтобы доказать, что это произошло. Они прочно засели в моем сознании. И во многих отношениях я считала, что это еще хуже.