30.

ДАТЧ

Она думает, что я не знаю о телефоне.

Будь я в лучшем расположении духа, я бы сразу же наказал ее за попытку снять меня на камеру без моего разрешения. Ненавижу девушек, которые играют в подобные игры, но сегодня я немного не в себе.

Бомбы, брошенной отцом за ужином, было достаточно, чтобы разорвать ткань мира Зейна и пообещать новые неприятности для всех нас троих. Меня беспокоит, что я не знаю, что он планирует, и пока он не сделает очередной шаг, я ничего не смогу сделать, чтобы остановить его.

После ужина я сразу же отправился к гитаре. Беспомощность заставляла меня чувствовать себя так, словно я болтаюсь на краю обрыва. Но как бы я ни старался, мир продолжал расплываться.

Потом я увидел сообщение в школьном аккаунте с составом участников сегодняшнего концерта.

Имя Каденс было в списке.

Я должен был быть там.

Я должен был услышать ее игру.

Если бы я хоть на секунду пропустил ее выступление, я бы схватил кого-нибудь за горло и потребовал, чтобы ее привели туда снова. Вот как я был взбешен, как отчаянно нуждался в помощи.

Но я пришел вовремя, чтобы увидеть, как она занимает свое место за роялем, утопая в свете. Ее голова склонилась над клавишами, отчего у меня перехватило дыхание, а в груди стало тесно.

А ее музыка...

Черт. Каждая секунда стоила того.

Каждая нота.

Каждый аккорд.

Каждая деталь.

Она так искренна, когда играет. Мой взгляд снова скользит к телефону. Может, поэтому она такая плохая лгунья.

— Давай останемся здесь. — Говорит Каденс, отпуская свою смертельную хватку на грифе и указывая на круг.

Это место, которое, по случайному совпадению, находится в идеальном поле зрения ее телефона.

Я снова бросаю взгляд на устройство. Каденс практически подперла свой телефон задней камерой, обращенной к нам. Одежда, которую она набросила поверх него, могла бы сработать как маскировка, будь она более существенной. Но это платье-футляр едва прикрывало ее тело. Оно не слишком хорошо скрывает ее телефон.

Я сую руки в воду. Воздух холодный, и, поскольку мы находимся на мелководье, вся верхняя половина моего тела не погружена в воду.

— Ты не можешь оставаться там. — Говорю я, наблюдая, как она цепляется за железные прутья, ограждающие ступеньки.

— Почему?

— Ты не сможешь плавать, если твои ноги приклеены к лестнице.

Я опускаю подбородок вниз. Под водой ее пальцы крепко держатся за ступеньки.

Она нервно облизывает губы. Вода едва захлестывает ее середину, открывая мне беспрепятственный вид на ее практичный черный лифчик и трусики.

Столько кожи на виду.

Мне хочется провести языком по каждому сантиметру, пока я не узнаю ее так же, как узнаю свою гитару. Пока я не смогу выводить аккорды легкими прикосновениями, точно зная, где нужно погладить, чтобы получить нужный звук.

Она — искушение в воде. Сирена разрушения.

Чистая, безупречная кожа цвета слоновой кости. Ноги на несколько дней. Мое тело уже жаждет большего, а я еще даже не прикоснулся к ней.

Каденс делает неуверенный шаг вперед. Потом еще один. Вода уже доходит до середины туловища. Она может спокойно стоять, но в ее глазах затаился страх.

Должно быть, она еще не оправилась от того, что случилось с Кристой в прошлый раз.

Я обхватываю ее пальцами и пытаюсь вести ее вперед.

Она сопротивляется.

— Вот.— Ее глаза бросаются на телефон, а затем перескакивают на меня. Это быстро. Утонченно. Если бы я не знал, что она делает, я бы ни о чем не подумал. — Давай останемся на мелководье.

Я смотрю на нее сверху вниз и наблюдаю за тем, как она нервно проводит языком по нижней губе. Она снова пытается играть со мной. Пытается использовать меня в своих целях.

У меня кончается терпение.

Я сказал, что пропущу это мимо ушей.

Но больше нет.

Я хочу преподать ей урок.

И я хочу, чтобы этот урок причинил боль.

Я веду ее дальше в бассейн, пока она не погружается по шею.

— Я не могу больше идти. — Шипит она, пытаясь высвободить свою руку из моей.

Повернувшись к ней лицом, я обращаю внимание на парик на ее голове. Она не сняла его, когда раздевалась. Оранжевый цвет идет ей так же, как и красный, но он ей не нужен.

Схватив парик за накладной ободок, я бросаю его на бортик бассейна.

Каденс задыхается.

— Тебе не нужно притворяться со мной. — Мрачно говорю я ей.

Прежде чем она успевает запротестовать, я продеваю под нее руки и поднимаю ее так, что она оказывается на поверхности воды.

— Датч!

Ее испуганный голос отражается от стен.

— Шшш. — Я кладу руку на ее плечо. — Чем сильнее ты напряжена, тем больше вероятность того, что ты утонешь. Ты должна верить, что вода тебя выдержит.

— Ты думаешь, это полезно? — Огрызается она.

Столько нахальства. Даже когда она в моей власти.

— Тогда подумай о чем-нибудь, что тебя расслабит.

— Как я могу думать, если ты можешь буквально утопить меня в следующую секунду? — Выпаливает она в ответ.

— Я уже сказала тебе. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось, Брамс.

— Прости меня, если это не совсем утешительно.

Я не могу сдержать смешок, который вырывается из моей груди.

Она испускает раздраженный вздох.

— Меня ничто не расслабляет. Я все время в напряжении, ожидая, что вот-вот упадет ботинок.

Я провожу пальцами по ее голым плечам.

— А как насчет пианино? — Спрашиваю я, не сводя глаз с ее ног. Они по-прежнему направлены вниз.

— Пианино меня не успокаивает. Это... это то, с чем я не могу жить... но я также не могу жить без него.

— Значит ли это, что ты его любишь? — Спрашиваю я, убирая одну из своих рук с ее тела. Она не замечает. Ее глаза закрыты, на ресницах блестят капли воды. Ее ноздри раздуваются. — Или ты его ненавидишь?

— И то, и другое.

— Сложно.

— Чрезвычайно. Ты когда-нибудь любил и ненавидел что-то в равной степени? Это не весело. Это изматывает. Музыка забирает у меня что-то каждый раз, когда я ей поддаюсь. Это воздух, которым я дышу, но это также, как воздух, ядовитый, и он каждый раз отрезает кусок моей жизни.

Я убираю вторую руку с ее спины. Я остаюсь рядом, но больше нигде к ней не прикасаюсь.

— Если это все равно убьет тебя, — шепчу я, — не значит ли это, что лучше любить его как сумасшедшая? По крайней мере, тогда ты будешь чувствовать себя живой до самого конца.

Ее глаза распахиваются. Наши взгляды сцепляются и задерживаются.

Внезапно она начинает тонуть.

Мы отплыли от мелководья, и Каденс паникует, когда понимает, что ее ноги не могут коснуться пола.

Я обхватываю ее руками и прижимаю к своей груди.

— Я держу тебя.

Она уже слишком близко, ее руки обвились вокруг моей шеи, а ее мокрое тело прижалось к моему. Капельки стекают по ее пухлому ротику и дразнят изгиб подбородка, прежде чем упасть обратно в бассейн.

Каденс Купер впервые прижимается ко мне. Я не могу поверить, насколько это приятно. Не могу поверить, как отчаянно я хочу никогда не отпускать ее.

— А ты? — Спрашивает Каденс, ее голос такой низкий, что я едва его слышу. — Музыка все еще бремя?

Ее глаза — большие карие галактики. Если я не буду осторожен, то окажусь в них, как астронавт, оторванный от корабля, пробивающийся сквозь огромное, бесконечное пространство.

Мне чертовски хотелось бы знать, как быть с ней осторожным.

Но у меня никогда не получалось. Особенно когда она играет на этом чертовом пианино.

Каденс.

Рыжая.

Брамс.

Моя ахиллесова пята.

— Есть бремя, от которого не отказываешься, даже если это означает утонуть. — Я провожу пальцем по ее лицу. — Музыка для меня именно такая. Это груз, за который я держусь, потому что альтернатива — пустота.

Ее глаза закрываются, когда я скольжу рукой по ее ноге и обхватываю за талию.

— Неужели быть пустым так страшно?

Вместо ответа я обхватываю ее вторую ногу вокруг своей талии, пока она не обвивается вокруг меня, как мох на колонне из слоновой кости.

Ее взгляд затуманен, но она борется с этим, глаза лениво скользят по телефону, как будто она не может вспомнить, почему это важно, только то, что это важно.

Я опускаю лицо ближе, мои губы нависают над ее губами. В последнюю секунду она отстраняется.

— М...мелководье.

Я вспыхиваю. Даже сейчас она все еще думает о том, что может у меня отнять.

Улыбка, которую я ей дарю, жестока.

— Плавай там, если хочешь.

Ее пальцы сжимаются вокруг моей шеи. Ее сердце колотится о мое.

Я держу свое лицо над ее лицом и смотрю на нее. Осмеливаясь отпустить меня.

Но она не отпускает.

Она не может.

Она в ловушке.

В воздухе витает тот же жаркий магнетизм, что и в театре.

— Тебе не надоело бороться со мной, Датч? — Шепчет она, опуская глаза к моему рту.

Мне требуется усилие, чтобы не расплыться в улыбке. Она пытается соблазнить меня, чтобы я сделал то, что она хочет.

На кратчайшее мгновение я думаю о том, чтобы поддаться. Я думаю о том, чтобы вальсировать прямо в зоне видимости ее телефона, притвориться, что ничего не заметил, и устроить Джинкс шоу, которого она, вероятно, требовала.

Каденс нежно целует меня. Ее рот горячий на фоне моего. Мягче шелка. Убедительный аргумент.

Я обнимаю ее за спину, притягивая ближе.

Она отталкивается, ее глаза темно-жидкие.

— Мне кое-что интересно.

— Что?

Я рычу. Сейчас у меня нет настроения разговаривать.

— Почему это должна быть я?

Я держу ее глаза в заложниках.

— Что, черт возьми, это значит?

— Есть куча девушек, которые с радостью отдадут тебе свою V-карту. Черт, они бы выстроились в очередь и ждали своей очереди. Зачем выбирать меня, если я тебя не хочу?

— Ты все еще не понял, да? — Я рычу, в моей крови кипит все злобное, сексуальное и ненасытное. — Хочешь ты меня или нет, не имеет значения. В любом случае, ты принадлежишь мне.

Ее брови напрягаются.

Хватит болтать.

Я прижимаюсь к ее рту и провожу пальцами по внутренней стороне ее бедра. Вода хлещет по моей руке, пытаясь оттолкнуть меня, но я преодолеваю ее, поглаживая шелковистую плоть, приближаясь все ближе и ближе, пока...

вот.

Я погружаюсь в нее.

Она задыхается, и я сглатываю, ощущая землистый вкус бассейна, смешанный со сладким медом из ее рта.