Вероятно, для Дэвида это был весьма необычный опыт - оказаться лицом к лицу с людьми, чьи жизни были разрушены наркотиком его семьи, и быть вынужденным выслушать их. "Я глубоко сожалею о том, что оксиконтин сыграл роль в зависимости и смерти любого человека", - сказал он. "Хотя я верю, что полный отчет, который еще не был опубликован, покажет, что семья и совет действовали законно и этично, я беру на себя глубокую моральную ответственность за это, потому что считаю, что наш продукт, Оксиконтин, несмотря на наши лучшие намерения и усилия, был связан со злоупотреблением и зависимостью".
Эти тезисы были тщательно разработаны. Семья должна была проявить сострадание, даже скорбь, но не признать свою вину. "Я полагался на руководство Purdue, которое следило за развитием медицинской науки и следило за тем, чтобы компания соблюдала все законы", - сказал Дэвид. С адвокатским синтаксисом он продолжал утверждать, что оксиконтин "ассоциировался" с зависимостью. Но представители компании на это не купились. "Вы используете пассивный залог, когда говорите, что он "ассоциировался" со злоупотреблением", - заметил Джейми Раскин из Мэриленда. "Это подразумевает, что вы и ваша семья не знали, что именно происходило".
Клэй Хиггинс, который до участия в выборах в Конгресс работал полицейским в Луизиане, отметил, что все "на улице" знали, что оксиконтин вызывает привыкание. Как же Саклеры могли не знать? Другой представитель, Келли Армстронг из Северной Дакоты, отметила, что на данный момент трудно поверить в правдоподобное отрицание вины. Семья могла бы найти доказательства нарастающего национального кризиса, "просто взглянув на свой собственный баланс".
Один за другим представители обрушивались на Дэвида. "В этом комитете мы не во многом согласны друг с другом", - сказал член комитета Джеймс Комер из Кентукки. "Но я думаю, что наше мнение о компании Purdue Pharma и действиях вашей семьи, я думаю, мы все согласны, отвратительно".
Временами Дэвид казался комично оторванным не только от деталей опиоидного кризиса, но и от обыденных реалий американской жизни. На вопрос, доводилось ли ему бывать в Аппалачах и оценивать влияние оксиконтина на этот регион, он ответил, что бывал там, но не с целью "поиска фактов", а в отпуске, вместе с Джосс. В какой-то момент конгрессмен от штата Иллинойс Раджа Кришнамурти вывел на экран фотографию особняка в Лос-Анджелесе, который Дэвид и Джосс приобрели в 2018 году. "Это ваш дом в Бель-Эйр, Калифорния, верно?"
"Нет", - сказал Дэвид. "Я никогда там не ночевал".
Для Дэвида это, должно быть, казалось оправданием. В конце концов, это была всего лишь инвестиционная недвижимость. Но Кришнамурти был в замешательстве. Вы владеете этим домом? Или нет?
"Она принадлежит трасту в моих интересах", - уточнил Дэвид и добавил: "Как инвестиционная собственность".
"О, это принадлежит трасту", - сказал Кришнамоорти. Конечно. Трасту. "Да, мистер Саклер, траст купил это. За 22 миллиона долларов, за наличные". Многие американцы подсели на "Оксиконтин", сказал Кришнамурти. "Я бы сказал, сэр, что вы и ваша семья зависимы от денег".
Когда появилась Кате Саклер, она выглядела постаревшей и осунувшейся. Возможно, это было сделано напоказ: во время недавнего дачи показаний по делу о банкротстве она настояла на использовании увеличительного стекла для чтения документов, которые были разложены перед ней. Она начала свое подготовленное по адресу выступление с неожиданной личной ремарки. "Нет ничего более трагичного, чем потеря ребенка", - сказала она. "Хотя каждая семейная трагедия уникальна, я знаю, как глубоко она ранит. Я потеряла своего брата Роберта из-за психического расстройства и самоубийства", - сказала она. "На собственном опыте я поняла, что наши близкие не виноваты в своих психических заболеваниях или зависимостях".
Это был неожиданный поворот. За все годы, прошедшие с 1975 года, семья ни разу не говорила публично о смерти Бобби - или, если уж на то пошло, о его жизни. Однако теперь Кате решила это сделать. Возможно, одним из соображений для Кате было то, что за несколько недель до дачи показаний ей сообщили, что подробности смерти Бобби вскоре будут опубликованы в этой книге. В любом случае, было ли это заявление попыткой вызвать сочувствие или искренним проявлением сострадания, оно провалилось. В остальной части своих показаний Кате использовала те же уклончивые иносказания, что и Дэвид. По ее словам, ее "огорчает" мысль о том, что оксиконтин стал "ассоциироваться" с таким количеством человеческих страданий.
Питер Уэлч из Вермонта упомянул мексиканского наркобарона Хоакина "Эль Чапо" Гусмана, который недавно был осужден в федеральном суде Нью-Йорка. "Эль Чапо получил пожизненный срок, и ему придется отдать 12 миллиардов долларов", - отметил Уэлч. "Семья Саклеров через Purdue имеет три обвинительных приговора, но никто не попадет в тюрьму, и ее миллиарды все еще у нее".
"Извините, - сказала Кате, внезапно оживившись и даже рассердившись. "Семья Саклер не имеет судимости за уголовное преступление. У компании Purdue Pharma есть приговор за уголовное преступление. Я - отдельный человек". На самом деле, по словам Кате, она была не очень довольна семейным бизнесом. "Я злюсь на то, что некоторые люди, работающие в Purdue, нарушили закон", - продолжила она, признав, что такое случалось не раз. "Я злюсь на это в 2007 году, и я злюсь на это сейчас, снова, в 2020 году".
Мэлоуни спросил Кате, извинится ли она - не в каком-то обычном стиле "мне жаль, что вы расстроены", а искренне извинится "за ту роль, которую вы сыграли в опиоидном кризисе".
"Я боролась с этим вопросом", - начала Кате. "Я пыталась понять: есть ли что-то, что я могла бы сделать по-другому, зная то, что я знала тогда, а не то, что знаю сейчас?" Но, поразмыслив, она пришла к выводу: "Я не могу. Я не могу найти ничего, что я сделала бы по-другому".
Дэвид говорил о своем желании "очеловечить" семью, но одна проблема Саклеров заключалась в том, что, в отличие от многих других людей, они, похоже, не учились на том, что происходило в окружающем их мире. Они могли выдать отрепетированный симулякр человеческого сочувствия, но, похоже, были неспособны осознать свою собственную роль в этой истории и неспособны к подлинному нравственному прозрению. Они возмущались, что их играют роль злодеев в драме, но именно их собственная чахлая, упрямая слепота так хорошо подходила для этой роли. Они не могли измениться.
В том утреннем слушании было что-то неоспоримо ритуальное. Если общество не сможет призвать семью к ответу, оно подвергнет ее церемониальному позору. Кате и Дэвиду, вероятно, показалось, что все это театральная постановка: законодатели изображают возмущение, как и сострадание. Но в то же время это было в некотором роде проявлением демократии: Оксиконтин принес разрушения стольким сообществам, и теперь представители этих сообществ собрались, чтобы, подобно ужасному греческому хору, озвучить все свое коллективное возмущение.
Одним из членов группы был Джим Купер, конгрессмен-ветеран из Теннесси, штата, который был опустошен наркотиком. У него была учтивая манера поведения, он говорил медленно, подбирая слова с тщательной, профессорской интонацией. Говоря о непримиримом отказе семьи признать содеянное, Купер сказал: "Мне кажется, Эптон Синклер однажды написал, что человеку трудно что-то понять, если его зарплата зависит от того, что он этого не понимает". Он продолжил, его голос был мягким и нарочитым: "Когда я смотрю, как вы даете показания, у меня кровь закипает. Я не уверен, что знаю хоть одну семью в Америке, которая была бы более злой, чем ваша".
Пандемия 2020 года и последовавший за ней экономический коллапс только усилили опиоидный кризис, поскольку социальная изоляция и экономический стресс привели к рецидивам, а число смертей от передозировки во многих регионах страны резко возросло. Вскоре после того, как Дэвид и Джосс покинули Нью-Йорк, Мортимер и Жаклин тихо продали свой дом на Восточной Семьдесят пятой улице за 38 миллионов долларов. Ходили слухи, что они собираются переехать в Лондон, город, который давно облюбовали олигархи с небезопасными состояниями, и который мог бы предложить им более благоприятную базу для операций.
Маура Хили регулярно беседовала с семьями, потерявшими близких из-за опиоидов. Они часто испытывали огромное чувство негодования, но многие из них говорили ей, что им нужны не деньги, а правда. В заявлении, поданном в суд по делам о банкротстве, штаты оценили общую стоимость кризиса в более чем 2 триллиона долларов. "Мы пытаемся рассказать историю, чтобы наступила расплата", - сказала Хили. Сбор доказательств и рассказ истории - правдивой истории, всей истории, истории, которая так долго замалчивалась, - имеет свою собственную ценность. "Мы никогда не сможем собрать достаточно денег, чтобы возместить ущерб от этого кризиса, совершенного членами семьи, - отметил Хили. Никакой суммы денег не будет достаточно". Но в то же время, продолжила она, не существует суммы, которую Саклеры могли бы потратить, чтобы стереть историю того, что они сделали. Почти столетием ранее, в разгар Депрессии, Исаак Саклер сказал своим трем сыновьям, что если вы потеряете состояние, вы всегда сможете заработать другое, но если вы потеряете свое доброе имя, вы никогда не сможете его восстановить. Говоря совсем как Исаак Саклер, Мора Хили заключила: "Они не могут выкупить свою репутацию".
Одной из странных особенностей резолюции Минюста было то, что она одобрила предложение Саклеров превратить Purdue в так называемую корпорацию общественного блага, которая будет продолжать продавать опиоиды, но распределять вырученные средства между штатами, чтобы они могли бороться с опиоидным кризисом. Ни в одном из публичных комментариев это не было отмечено, но в том, что Саклеры предложили превратить Purdue в благотворительный фонд, есть своя ирония. В 1940-х годах на углу заснеженной улицы в Нью-Йорке Артур, Мортимер и Рэймонд заключили договор со своим лучшим другом Биллом Фролихом. Они будут работать вместе так тесно, что трудно будет сказать, где заканчиваются интересы одного человека и начинаются интересы другого. Они будут делиться бизнесом и поддерживать друг друга, чтобы целое предприятие стало больше, чем сумма его частей, а когда последний из них умрет, он передаст все свои активы в благотворительный фонд.