Себастьян Маццука уделяет особое внимание потенциалу государства. Он утверждает, что крупные государства Европы "рождаются сильными", в то время как слабость - это "врожденный дефект" латиноамериканских государств. Однако в последней главе было показано, что европейские государства также имели этот дефект рождения, но некоторые из них стали гораздо сильнее благодаря милитаризму, поглощавшему более мелкие государства. В отличие от них, латиноамериканские государства не поглощали друг друга. Маццука утверждает, что если европейское развитие было "военным", то латиноамериканское - "торговым". Если в Европе правители-воины могли устранять периферийных патримониальных силовиков, которые рассматривались как конкуренты за контроль над землей и людьми, то в Латинской Америке, где развивалась торговля, борьба с периферийными силовиками могла привести к гражданской войне, что подрывало бы инвестиции, производство и рост, ориентированный на экспорт. Вместо этого правители умиротворяли периферию обещаниями будущей доли в экономической экспансии. По его словам, существовало три вида патримониальных группировок: портовые интересы, соперничающие партии и региональные каудильо. Все они выступали за государства, испытывающие финансовый голод, "патронажные машины", не способные вести длительные войны. Ослабление государств было усилено периодом транснациональной свободной торговли под руководством внешних держав, гораздо более могущественных, чем те, которые существовали в Латинской Америке. Таким образом, для него низкий уровень войн был обусловлен своеобразным балансом внутренних классовых и региональных сил в эпоху свободной торговли, причем этот аргумент приводился в основном в терминах соотношения экономической и политической силы.

Геополитические объяснения добавляют специалисты по ИР. Во-первых, по их мнению, межгосударственные войны оставались редкими потому, что латиноамериканцы были относительно изолированы от широкой международной системы и не втягивались в войны не по своей воле, в отличие от государств других стран. Во-вторых, некоторые утверждают, что межгосударственные войны стали редкими благодаря целенаправленному созданию баланса сил в Южной Америке в конце XIX века. Роберт Берр приводит в пример Чили, которая, победив Перу и Боливию в Войне за конфедерацию в 1841 году, стремилась сохранить баланс сил в своем регионе за счет взаимопонимания с Аргентиной и улучшения отношений с Бразилией в качестве страховки от будущего конфликта с Аргентиной. Чили также укрепляла отношения с Эквадором, который находился в стратегическом тылу ее традиционного врага - Перу. Чили даже попыталась наладить дружеские отношения с Колумбией. Остальные государства делали свои дипломатические шаги, страхуя себя оборонительными союзами от возможной войны с соперниками. Мы действительно увидим балансирование между правителями, стремящимися к региональной гегемонии. Вопрос остается открытым: Почему в других странах они часто терпели неудачу и приводили к войне, особенно в Европе, а в Латинской Америке в основном сохранялся мир? В-третьих, теоретики ИК утверждают, что международные региональные институты возникли в XIX веке и расцвели в XX, способствуя укреплению мира и международному посредничеству при возникновении войн. Хольсти утверждает, что за период 1820-1970 гг. восемь южноамериканских государств использовали такие процедуры для разрешения своих споров не менее 151 раза. Мы мельком отметили значение Международного Суда в разрешении недавних споров. Европа также была многогосударственной, но ее войны редко заканчивались посредничеством или арбитражем со стороны. Но почему это чаще происходило в Латинской Америке?

Марес предлагает модифицированное реалистическое объяснение рационального выбора: сила применяется, когда ее издержки меньше или равны издержкам, приемлемым для основных групп поддержки лидера. Издержки применения силы складываются из военно-политической стратегии, стратегического баланса и применяемой силы. Издержки, на которые согласятся избиратели лидера, снижаются, если лидер не несет перед ними ответственности. Политики рассматривают применение силы только для удовлетворения интересов своих основных избирателей. Такой акцент на внутренней политике нехарактерен для реалистов. Он утверждает, что в ХХ веке более слабые государства были склонны провоцировать войны и MID, как правило, в ответ на внутреннее давление. Марес отвергает и некоторые другие объяснения ИР. Ни равенство сил, ни перевес сил не снижают вероятность войны или серьезных кризисов. В Латинской Америке баланс военной мощи не был главным фактором. Гегемония США, демократия или авторитаризм не могут объяснить здесь межгосударственную войну или мир. Они иногда разжигали войну, иногда сдерживали ее, а демократии иногда воевали друг с другом. Дуглас Гиблер считает, что демократия не является основной причиной мира. Скорее, мир является результатом стабилизации границ, что также способствует укреплению демократии.

Многие из этих объяснений имеют смысл, но я вставлю их в историю и экологию Латинской Америки. Во-первых, "тирания истории" здесь заключалась в том, что эти дети двух империй унаследовали все пространство субконтинента. Это уже была многогосударственная система. Это не было похоже на Европу, где одно или несколько государств-ядер могли расширяться за счет других народов, укрепляя при этом свои государства и вооруженные силы. В формальном смысле государства-преемники заполнили всю Латинскую Америку. Между ними не было terra nullius. Экспансия здесь была возможна в пределах границ каждого государства, правда, за счет джунглей, горной или пустынной местности, куда поселенцы не проникали, или за счет коренных оседлых народов, которые после первоначального этапа завоевания были вытеснены поселенцами. Во-вторых, эти государства в большинстве своем унаследовали границы либо Португальской империи, либо бывшего испанского вице-королевства, либо audiencia (судебная юрисдикция), либо caja (казначейский округ). Регина Графе и Мария Иригойн делают акцент на кахах, отмечая: "Распад империи происходил по границам территорий, на которых располагались региональные казначейства". Таким образом, большинство государств-преемников уже имели функционирующие, хотя и рудиментарные административные, судебные или фискальные системы на своих территориях, хотя иногда они имели нечеткие границы. Даже новые республики, такие как Парагвай, Уругвай и Боливия, которые не были отдельными вице-королевствами, были отдельными кахами или аудиенсиями. Мазукка отвергает такую преемственность, концентрируясь только на уровне вице-королевств. Только Центральная Америка, распавшаяся на мелкие республики, не была вице-королевством, кахой или аудиенсией. Остальные были буквально "государствами-преемниками" с административной преемственностью и легитимностью, а границы между Бразильской и Испанской империями были установлены папским посредничеством много веков назад.

Таким образом, государства в принципе приняли правовую доктрину uti possidetis (лат. "по мере владения") - новые государства должны были сохранять те же границы, что и предыдущие. Это было выгодно всем правителям, поскольку подтверждало их суверенитет над горными, джунглевыми или саванными территориями, в которых они не имели реального присутствия. Политическая экология региона состояла из центра и периферии внутри каждого государства, а не между ними, и поэтому для экспансии требовались меньшие государства, налоги и армии. Дэвид Картер и Х.Э. Гоманс обнаружили, что в разных странах мира границы, унаследованные от предыдущих администраций, оспариваются реже. С 1955 г. uti possidetis стала общепринятой нормой. Это не могло полностью предотвратить пограничные споры здесь. Хотя испанские вице-королевства были разделены в ходе войн за независимость, время от времени предпринимались попытки воссоздать их целиком, ссылаясь на конкурирующую uti possidetis, однако они успешно пресекались другими. В малозаселенных регионах, не обладавших очевидными богатствами, таких как бассейн Амазонки и пустыня Атакама на Тихоокеанском побережье, до обретения независимости точные границы казались излишними, а линии, нечетко нанесенные на карту испанской или португальской короной, легко оспаривались. Кроме того, поселенцы в приграничных зонах, как правило, прибывали из той страны, куда вели наиболее доступные пути, так что в некоторых отдаленных районах претензии на заселение могли соперничать со старыми имперскими картами. Поэтому возникали пограничные споры.

Многие исследования показывают, что территориальные споры труднее поддаются разрешению, чаще повторяются и чаще приводят к человеческим жертвам, чем другие виды споров. Контроль над территорией - это сердцевина политической власти, и претензии на суверенитет несут в себе эмоциональный, даже сакральный элемент. В Латинской Америке признавался суверенитет каждого государства на его основных территориях, поэтому уничтожения государств путем завоевательных войн не происходило, да и не ставилась такая цель, что сильно отличало ее от Европы и Китая. Именно поэтому войны носили ограниченный характер, и даже самое решительное военное поражение, которое потерпел Парагвай, не привело к его ликвидации.

Социальная экология расселения также означала, что вблизи спорных границ находилось мало населенных пунктов, и поэтому глубоко укоренившиеся враждующие поселенческие общины были редкостью. Экология имела и военные последствия. Если регион становился спорным, соперничающие страны пытались установить там свое военное присутствие - форт или несколько хижин с колючей проволокой и флагштоком. Каждый из соперников посылал патрули, чтобы прощупать чужие объекты. Иногда эти патрули сталкивались, перестреливались и, возможно, получали пару жертв. В столице такой инцидент может быть преувеличен, что может привести к дальнейшей эскалации, а иногда и к войне. С другой стороны, экология и демография делали военную логистику большинства трансграничных вторжений сложной и дорогостоящей. Ранние "имперские" проекты создания "Большой Колумбии" и единой Центральноамериканской республики потерпели поражение скорее из-за неуступчивой экологии, чем из-за силы оружия. В войнах участвовали небольшие силы, действующие на больших, малонаселенных территориях - армии были подобны блохам, ползущим по слонам, пишет Роберт Шейна. Мирное урегулирование могло передать территории одной из сторон, но править там было сложно. Мирный договор мог быть расторгнут в результате новых перемещений населения, открытия экономических ресурсов или строительства новых пограничных постов. Это делало менее вероятными крупные войны, но более вероятными споры, связанные с MID. Социальная экология играет важную роль в объяснении латиноамериканской загадки.