Три основных мотива войны

Три мотива войны выделяются среди других. Историки часто выделяют два - "жадность и слава", а политологи объясняют гражданские войны с точки зрения "жадности и недовольства". Те, кто развязывает агрессивную войну, обычно представляют себе экономические выгоды и обещают их своим солдатам и подданным, но приобретение новых территорий или дани, подданных или покорных клиентов также приносит правителям удовлетворение в виде повышения статуса и почета в геополитической системе, как для них самих, так и для их государств, причем эти два понятия рассматриваются ими как идентичные. Слава - это высший уровень статуса и почета, поскольку она, по мнению правителей, имеет то преимущество, что вечна, тогда как прибыль - это только время. Таким образом, статус, честь и слава объединяются в идейно-эмоциональный пакет мотивов. В некоторых обществах население в той или иной степени разделяет эти мотивы - например, многие римские граждане, многие современные немцы и японцы в периоды военных успехов, американцы в последнее время, хотя сейчас к этому пакету добавляется ностальгия по прошлому, более славному периоду. Но третий основной мотив - это внутреннее удовольствие от господства над другими, которое проявляется, прежде всего, в завоеваниях и набегах, особенно у великих завоевателей истории, но часто разделяется и их солдатами, которые издевались, грабили и насиловали вражеское население. Мы видели, как эти три мотива - жадность, статус, слава и господство - неоднократно переплетались в моих примерах, и их нелегко было распутать.

Экономические мотивы (жадность), очевидно, играли важную роль. Баланс между экономическими затратами и выгодами и потерями и вероятностью победы - основа реализма, и правители, а также авантюристы, такие как конкистадоры, пытались оценить эти шансы. Однако это связано с четырьмя отдельными показателями, и не существует способа систематически сопоставить между собой количество жизней, шансы на победу, экономическую прибыль или убытки и долгосрочные стратегические преимущества. Приходилось делать приблизительные оценки.

Стоимость жизни, возможно, была меньшим сдерживающим фактором для войны, поскольку большинство правителей не рисковали своей собственной жизнью. В истории они начинали в центре боевых формирований, хорошо защищенные, но все же подвергавшиеся некоторому личному риску, как обнаружили Красс, Гарольд Годвинсон и Ричард III. Более точная стрельба из лука заставила правителей и генералов вернуться к командованию с точки обзора в тылу, а затем огнестрельное оружие заставило их отойти еще дальше. К двадцатому веку они превратились в кабинетных убийц, посылая на далекую смерть более молодых людей. Мало какая кампания в какую-либо эпоху была отменена из-за того, что правители опасались больших потерь. Скорее наоборот: они усиливали призывы к "жертвам", которые сами не приносили. Три последних президента США, отдававших приказы о начале войны, фактически уклонялись от призыва в армию - Клинтон, Буш-младший и Трамп. В прошлом многие правители считали своих солдат "отбросами", выходцами из нецивилизованных низов. Их жизнь могла быть потрачена впустую. Современные солдаты также выражают страх перед тем, что их используют в качестве пушечного мяса. В Первую мировую войну мы видели, как французские войска требовали, чтобы их жертвы были "пропорциональны" шансам на успех, а в 2021 году афганские войска бежали, когда их чувство пропорциональности было разрушено внезапным уходом американцев. Таким образом, риск смерти - главная цена войны - обычно минимизируется правителями, что делает войну более рациональной для них, чем для солдат или гражданских лиц.

Однако финансовые затраты на войну часто сдерживали правителей. Война требует увеличения налогов или долгов, а также призыва в армию, что непопулярно и отнимает ресурсы у экономики. Многие правители не хотели сильно давить на крестьян, опасаясь восстания или ущерба для экономики, что привело бы к снижению налогов и уменьшению количества людей для будущей войны. Легкие цели и короткие войны не были разорительными, как и войны, управляемые правительством, с небольшим количеством жертв, но проигрышные или длительные войны могли угрожать падением правителей. Решение часто принималось в пользу мира. Однако некоторые проницательные милитаристские правители разрабатывали реформы, объединяющие военные и экономические отношения, чтобы обеспечить экономический рост, способный подпитывать войну, - например, легалистские реформы китайских Воюющих государств, кадастровые реформы XVI века в Японии, фискальные реформы XVII века в Англии и Голландии, военное кейнсианство XX века. Это были стратегии, делающие войну экономически привлекательной для правителей, обладающих дальновидностью и политическими навыками для проведения реформ. Тем не менее, если бы экономическая выгода была единственным мотивом правителей, войн было бы гораздо меньше.

Четыре вида наступательной войны

Наступательные войны следует отличать от оборонительных и от промежуточной категории взаимных провокаций и эскалации. Я разделил наступательные войны на набеговые; интервенцию для смены или поддержки режима за рубежом (неформальный империализм); войну для захвата кусочков пограничной территории; территориальный захват с последующим прямым имперским правлением.

В набегах цели представляются в основном материальными - захват движимого имущества, животных, рабов, женщин. Однако успешные налетчики получают и статус среди своих последователей, и удовольствие от господства как такового, наслаждаясь страхом в глазах своих жертв, особенно заметным при изнасиловании. Набеги были нормальным явлением у "варварских" народов, обладавших военными ресурсами. В Азии и Африке набеги продолжались до XVIII века, но в настоящее время сошли на нет, за исключением несостоявшихся или очень бедных государств. Однако грабежи совершались и современными войсками, в частности, нацистскими, японскими и красноармейскими войсками во Второй мировой войне, китайскими националистическими силами во Вьетнаме в конце войны, иракскими солдатами в 1991 и 2003 годах.

Военные интервенции, направленные на поддержку или смену иностранного режима, были частым явлением на ранних этапах существования римских и европейских "неформальных империй", а также в доколумбовой Латинской Америке. Правление осуществлялось через местных клиентов. Однако в ХХ - начале ХХI вв. американские военные интервенции сохранились. Цель может быть геополитической - защита союзника, или экономической - дань, лучший доступ к сырью или условиям торговли, или просто удовольствие от доминирования над другими.

Войны за куски приграничных территорий стали наиболее распространенными. Агрессия здесь не всегда рассматривается международным правом как преступное деяние, поскольку у спорящих сторон часто есть аргументы. Поскольку после распада империй возникло множество новых или восстановленных государств, пограничные споры и ревизионизм приобрели все больший размах. В основном они преследуют экономические и стратегические цели. Однако "ревизионизм" - претензии на возвращение "потерянных" или "украденных" территорий - добавил им праведности. Это подрывало мирный конфуцианский уклон в имперском Китае, проявилось в Столетней войне и некоторых латиноамериканских случаях. Тимур Великий утверждал, что он лишь возвращает себе владения Чингисхана. Германский ревизионизм привел ко Второй мировой войне, чтобы вернуть территории, потерянные в первой войне. Российский ревизионизм сегодня стремится вернуть часть территорий, утраченных в результате распада Советского Союза, хотя, скорее всего, речь идет о завоевании целых стран, а территориальная империя является конечной целью. Китайский ревизионизм сегодня стремится к полному контролю над Тайванем, Гонконгом, Тибетом, Синьцзяном, к морской экспансии - все это для восстановления контроля над землями и морями, где ранее господствовали китайские императорские династии. Восстановление утраченных территорий азербайджанцы в 2020 году сочли праведной войной, но армяне придерживаются конкурирующего ревизионизма. Израильтяне и палестинцы не могут договориться о разделе обещанных, но потерянных земель. Везде, где есть потерянные территории, разгорается ревизионизм, в котором смешиваются мотивы морального права, экономического и стратегического интереса. В этом заключается главная опасность современной войны.

Но это происходит не везде. В постколониальной Латинской Америке было сравнительно мало пограничных войн, а межгосударственных войн вообще относительно мало по трем основным причинам. Во-первых, государства располагали ограниченными финансовыми ресурсами, достаточными для финансирования кратковременной войны, но собрать новые налоги было сложно, и вскоре долги и политическое недовольство нарастали. Отчасти риск войны заключается в том, что правители не могут предсказать, как долго продлится война. Во-вторых, заселять новые государства было проще в их экологическом центре (после удаления коренного населения), а не вблизи границ, которые, как правило, располагались в горах, джунглях или пустынях, где старые испанские карты часто были нечеткими. Поскольку экспансия поселенцев редко происходила вблизи границ, войны там были менее вероятны. В-третьих, если новое независимое государство занимало ту же территорию, что и бывший испанский провинциальный, казначейский или судебный округ, это укрепляло правовой принцип uti possidetis - новые государства должны сохранять старые границы. Это способствовало урегулированию пограничных споров при посредничестве посторонних лиц.