Я хочу выразить не ложный оптимизм, а реализм человека, который провел более двадцати лет в Китае с середины 1980-х годов, включая все 2010-е годы, когда Си пришел к власти и реализовал свое видение сильного государства. Никогда еще контроль не был таким жестким и продолжительным, по крайней мере, с 1970-х годов. Это темные времена.
Однако эта книга показывает, что это движение не побеждено. Новый, более мускулистый авторитаризм Китая дал этим группам все шансы. Он обрушил на них свои удары. Он закрыл журналы, закрыл издательства, преследует кинематографистов, заключает в тюрьму вольнодумцев и сажает бесчисленное множество других людей под умопомрачительный домашний арест.
Но сейчас, когда лидер страны стареет, а экономика замедляется, она стоит перед людьми, которые приучены воспринимать поражение как временное. Ай Сяомин, Цзян Сюэ, Чэнь Хунго, Тан Хэчэн, У Ди: они видят себя наследниками неофициальных "диких" историков прошлых эпох, заклятыми братьями и сестрами цзяньху, которые знают, что многие падут, но их ряды пополнятся. Они знают, что победят, не каждый в отдельности и не сразу, но когда-нибудь. По сути, враги китайской компартии - не эти люди, а непреходящие ценности китайской цивилизации: праведность, верность, свобода мысли. Как бы ни была сильна партия, разве она сильнее этих глубоких резервуаров стойкости?
Это относится не только к эпохе Си, но и к почти семидесятипятилетней истории Китайской Народной Республики. Тот факт, что люди по-прежнему сопротивляются и делают это в более скоординированной форме, чем когда-либо в прошлом, кажется более значимым, чем банальный тезис о том, что авторитарный режим является авторитарным. Дело в том, что независимая мысль в Китае живет. Она не подавлена.
В связи с этим возникают два фундаментальных вопроса: что это говорит о траектории развития Китая и что это означает для отношения к стране со стороны?
Для будущего Китая наиболее очевидным является тот факт, что государственный контроль имеет свои пределы. Китайское государство слежки реально, но оно не в состоянии полностью подавить независимых активистов, использующих цифровые технологии. Это происходит не потому, что государство ограничено законами или совестью, а потому, что у него нет возможности уничтожить это движение.
И это не потому, что мы не старались. Контроль над историей был одним из главных приоритетов Си Цзиньпина с момента прихода к власти в 2012 году. Вспомните посещение Национального музея истории сразу после прихода к власти, его заявление год спустя о необходимости придерживаться версии истории Коммунистической партии, а также его неоднократные заявления, отождествляющие историю с самим существованием партии. Есть также его резолюция 2021 года об истории партии - чрезвычайно значимое изложение мифологизированной истории китайской компартии - всего лишь третий раз в истории партии, когда она почувствовала необходимость заявить о себе подобным образом. А после апогея Си на двадцатом съезде партии в 2022 году его первым визитом станет посещение мифической базы коммунистов в Яньане.
Это четкие заявления о беспокойстве, за которыми последовали конкретные меры. В качестве примера можно привести великий контр-исторический журнал "Китай сквозь века". Это одно из самых влиятельных изданий в написании подлинной истории Народной Республики. Он был основан в 1991 году при поддержке либерального генерала в Народно-освободительной армии, его публично поддерживал один из личных секретарей Мао, а также отец Си Цзиньпина. И все же в 2016 году он был закрыт. Если бы государство не чувствовало угрозы, зачем бы оно пошло на такой удивительный шаг, как закрытие издания, которое одобрял собственный отец Си?
Но желание не означает возможности. China Through the Ages можно было закрыть, потому что это была, если воспользоваться клише из мира бизнеса, унаследованная организация, построенная по принципу "кирпич и раствор". У нее был штат сотрудников, офис, файлы, и она продавалась по легальным каналам. На нее можно было подписаться на почте или купить в газетном киоске даже в провинциальном городе. Это давало ему огромный охват, но также делало его уязвимым. Стоило отобрать у него лицензию и захватить офисы, как он умирал. Точно так же государство могло закрыть гонконгские издательства, потому что они тоже были традиционным бизнесом.
Для большинства китайских историков-подпольщиков такие меры не работают. В индивидуальном порядке можно преследовать людей до такой степени, что они не смогут работать. Если бы за Тан Хэчэном денно и нощно следили в течение трех десятилетий, он никогда не смог бы исследовать геноцидную политику партии в Хунани. То же самое касается Ху Цзе, Ай Сяомина, Цзян Сюэ и других. Но если они хоть немного свободны, они начинают давать интервью, и тогда все, что им нужно, - это компьютер и подключение к сети, чтобы бросить вызов. Киберреволюция, призванная превратить Китай в цифровую сверхдержаву, также позволяет сопротивляться.
Чтобы помешать этим людям работать, требуются огромные ресурсы. Это не то же самое, что операция по закрытию журнала. Это означает, что на каждого человека, которого нужно остановить, нужно направить десятки агентов 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Это можно делать в деликатные периоды, например во время партийного съезда. И это можно делать бесконечно долго в отношении нескольких сотен человек. Но в Китае тысячи людей участвуют в этом движении. Невозможно постоянно воздействовать на всех. И когда недовольство растет, и мобилизуется все большее количество населения, государство может оказаться перегруженным.
Эта борьба уже приносит государству огромные убытки. По самым скромным подсчетам, расходы на внутренние разведывательные службы в Китае превышают бюджет на национальную оборону, причем на каждую из них приходится 10 % государственных расходов. Поскольку большая часть бюджета, как и в большинстве стран, связана с недискретными расходами, огромные расходы на внутреннюю разведку не позволяют правительству вкладывать средства в другие приоритеты, которые важны для благосостояния людей и для роста Китая на мировой арене.
И это только финансовые издержки. Подавление инакомыслия и переписывание истории - приоритетная задача всех государственных чиновников всех уровней, от Си до уездного начальника. Они проводят бесчисленные совещания на эту тему и инструктируют сотрудников всей бюрократии - не только аппарата безопасности - мобилизоваться на ее службу. Эта колоссальная трата времени отвлекает государство от более насущных задач.
Один из примеров - пандемия Ковид-19. Она показала, что в Китае не хватает больничных коек, сельских клиник и запасов лекарств. Среди других недофинансируемых приоритетов - сельское образование, страхование от безработицы и уход за престарелыми. Вместо неудержимого джаггернаута китайское государство начинает напоминать Восточную Германию, которая была скована огромными расходами на аппарат безопасности Штази.
Некоторые спрашивают, не является ли это движение аналогом советской исторической группы "Мемориал", которая получила Нобелевскую премию мира за раскрытие злоупотреблений сталинской эпохи и подрыв советской власти. На данный момент я бы сказал, что нет, потому что мы не находимся на той же стадии развития Китая или, лучше сказать, распада режима, что и СССР в 1980-х годах. Коммунистическая партия Китая все еще энергична, а экономика настолько сильна, что государство все еще может перекричать подпольных историков Китая.
Но процветание не является неизбежным. Для любой страны оно требует постоянного самоанализа и способности придумывать новые решения для новых проблем. Способность китайской коммунистической партии сделать это вызывает сомнения, особенно если учесть ее десятилетнее неприятие значимых экономических реформ и неспособность создать высококлассную систему образования для неэлиты.
Когда эта напряженность начнет сказываться на простых людях, ограничивая рост занятости, повышение заработной платы и положение страны в мире, это может создать условия, при которых альтернативные точки зрения будут более желанными. Таким образом, беспорядки во время блокировки Ковида станут не столько отклонением, сколько предвестником будущих десятилетий. Таким образом, хотя Китай не является Советским Союзом 1980-х годов, в каком-то очень широком смысле он может быть ближе к Советскому Союзу 1960-х годов - периоду, когда он казался стабильным и мощным, но когда были заложены семена склероза режима. Если это так, то люди, с которыми мы познакомились в этой книге, будут играть все более значительную роль в будущем Китая.
Если говорить о том, как посторонние люди должны относиться к Китаю, то бурная деятельность китайского движения за контр-историю должна заставить нас отказаться от некоторых клишированных представлений о Китае. Один из них - тенденция рассматривать его как пример неконтролируемого авторитаризма. Это может быть точным описанием китайской коммунистической партии, но китайские контр-историки на самом деле являются частью глобальных дискуссий о том, как мы относимся к нашему прошлому и создаем наше будущее.
Например, в Соединенных Штатах потомки порабощенных африканцев столкнулись с тем, что в исторических документах мало что известно об ужасах рабства. В архивах отсутствует голос порабощенного человека. Такие люди, как профессор Колумбийского университета Саидия Хартман , стали академическими суперзвездами, восполняя эти пробелы. Метод Хартман заключается в использовании фактов в качестве основы для беллетризованных историй, которые пытаются рассказать об этом стертом прошлом. Это позволяет ей обращаться к самым разным группам общества, от рэперов до политиков.