Новизна, отличавшая этот диагноз от межвоенного кейнсианского анализа, заключалась в том, что проблема заключалась не в жесткости цен и заработной платы, которая не позволяла затратам быстро корректироваться. Дефляция возникла не по монетарным причинам - очевидно, что наблюдался значительный рост денежной массы, как до, так и после кризиса. Вместо этого, суть проблемы заключалась в современной открытой и глобализованной экономике, которая была слишком адаптивной и, следовательно, не производила достаточного спроса для обеспечения роста и полной занятости: «Чем более гибкими являются заработная плата и цены, тем больше ожидается их снижение во время замедления роста производства, что приведет к росту реальных процентных ставок. Действительно, существует возможность дестабилизирующей дефляции, когда падение цен ведет к повышению реальных процентных ставок, что приводит к большему дефициту производства, ведущему к более быстрому падению цен, и далее по порочному кругу».

Основной вывод заключался в том, что уровень реальной процентной ставки при полной занятости (FERIR) "возможно, снизился". Ключ к анализу, который дал Саммерс, зависел от исторического анализа тенденций изменения долгосрочных процентных ставок. Если рассматривать эти тенденции как руководство к действию в будущем, то традиционное мышление о фискальной политике должно быть полностью изменено.

Замедление темпов роста или даже сокращение численности населения, а также, возможно, снижение темпов технологического роста привели к снижению спроса на новые капитальные товары для оснащения новых или более производительных работников. Цена информационных технологий быстро снижалась, и в то же время на них приходилась все большая доля общих капиталовложений. Снижение цен на капитальные товары означало, что на данный уровень сбережений можно было приобрести гораздо больше капитала, чем раньше. В результате крупным передовым компаниям больше не нужно было обращаться к рынку за займами для осуществления новых инвестиций; затраты на замещение капитала были ниже. Рост доли прибыли привел бы к перераспределению доходов в пользу тех, кто менее склонен к тратам. Склонность центральных банков и правительств к накоплению резервов в сочетании с консервативными инвестиционными стратегиями повышала спрос на безопасные активы, снижая безопасные процентные ставки. Этот эффект был усилен пруденциальными требованиями после финансового кризиса, которые подтолкнули пенсионные фонды и страховые компании держать свои активы в безопасных облигациях, чтобы наилучшим образом соответствовать обязательствам.

История, предложенная Саммерсом, хорошо вписывалась в развитие рынка труда в США. В 1990-е годы число американцев трудоспособного возраста росло в среднем на 1,2 процента в год, а в 2013 году - всего на 0,4 процента. Доля тех, кто реально работает, снизилась с более чем 67% до менее чем 63%.

Наиболее радикальное логическое продолжение диагноза светской стагнации было представлено в изящно математизированной презентации Оливье Бланшара, бывшего главного экономиста МВФ, в качестве президентского обращения к Американской экономической ассоциации в 2019 году. Она была сформулирована в терминах обманчиво простой зависимости между процентными ставками (r) и темпами роста (g). До тех пор, пока темпы роста превышают процентную ставку (g > r), долг будет сокращаться. Такова, по-видимому, историческая закономерность: "Хотя процентные ставки по государственному долгу сильно варьируются, в среднем и в большинстве десятилетий они были ниже темпов роста. Если будущее будет похоже на прошлое, то вероятность того, что правительство США сможет осуществить ролловер долга, что оно сможет выпустить долговые обязательства и добиться снижения отношения долга к ВВП без необходимости впоследствии повышать налоги, высока". Расходы, таким образом, обходятся дешевле: государственный долг может не иметь фискальных издержек: "межвременное бюджетное ограничение, с которым сталкивается правительство, больше не является обязательным". В формулировке Бланшара также преувеличивались издержки благосостояния, связанные с сокращением инвестиций в другие сферы. На самом деле, фискальные расходы были полезны для предотвращения растраты ресурсов капитала или труда в неоптимальном равновесии. Неиспользуемый капитал технологически устаревает. Работники, которые не работали, быстро теряли навыки, а возможно, и желание работать. Существует двойная проблема: секулярная стагнация подталкивала к снижению естественной ставки процента по безопасным активам, а центральные банки сталкивались с ограничениями в выборе политики из-за эффективной нижней границы - их неспособности снизить ставки намного ниже нуля. Вывод был однозначным: нужно больше правительства.

Единственной областью неопределенности, которую оставил Бланшар, был вопрос о множественных равновесиях. Возможно ли, что нервные инвесторы в облигации потребуют более высокую цену за кредитование правительств, повысят стоимость государственного долга и изменят соотношение между r и g? Тогда произойдет самореализующаяся дестабилизация, правительства будут вынуждены тратить меньше, а их долг станет менее надежным или более рискованным, поскольку будущий рост будет сокращен. Это снова резко повысит стоимость заимствований. Нечто подобное описывает реакцию кризисных стран в ходе долгового кризиса Еврозоны, с которым Бланшару пришлось иметь дело в МВФ. Бланшар ответил, что это возражение "актуально и правильно в той мере, в какой оно имеет место, но неясно, что оно подразумевает для уровня государственного долга". Даже при достаточно высоком уровне государственного долга его беспокоит эффект фискальной коррекции. Очевидно, что центральные банки могут эффективно действовать против паники: это был урок кризиса 2007-2008 годов в США, а также европейского долгового кризиса в его интенсивной фазе до 2012 года; но они не могут быть эффективными в реагировании на более фундаментальные риски. Тогда возникла когнитивная проблема, связанная с определением того, существует ли этот фундаментальный риск и когда он возник.

Возражение против этой линии рассуждений о надежности центральных банков перед лицом паники вытекает из политэкономических расчетов. Действительно ли существует вероятность того, что за экстренной разовой фискальной реакцией последует нормализация, в ходе которой можно будет выплатить долг? Или, скорее всего, если этот трюк сработал один раз, он будет повторяться снова и снова, по мере того как политики будут обнаруживать все новые и новые неотложные проблемы, решение которых может гарантировать лучший будущий рост? Не станет ли кризис перманентным? Не слишком ли много полагались на экстраполяцию от безопасных нормальных времен, не задумываясь в достаточной степени о вторжении неожиданного и непредсказуемого? Один из критиков, экономист Джон Кокрейн, вспомнил моменты прошлых финансовых потрясений, когда процентные ставки росли, а цены на облигации падали. Он провел аналогию между трейдером, согласившимся купить базовую облигацию по цене исполнения, если контракт будет исполнен, фактически делая ставку на то, что актив будет продолжать расти в цене, и пострадавшим от внезапного падения, и правительством, взявшим на себя обязательства по расходам, которые могут оказаться неподъемными, когда рост замедлится, долг превысит потребление, а отношение долга к ВВП увеличится. В таких условиях возникнет необходимость погасить огромный долг за счет налогов в неподходящее время, поскольку экономика замедляется или рушится. Он пришел к выводу, что «[т]акая возможность r < g похожа на классическую стратегию выписывания опционов пут, которая терпит неудачу в самом болезненном состоянии мира».

Очевидным ответом в кейнсианской традиции на затруднительное положение после 2008 года было увеличение государственных расходов на инфраструктуру как способ увеличения спроса и повышения долгосрочного потенциального роста. В статье, написанной в соавторстве с Джейсоном Фурманом, Саммерс изложил мнение, что старый сбалансированный бюджетный подход "фундаменталистов дефицита", "взгляд Казначейства" межвоенной Великобритании или подход Клинтона к фискальной стабильности, устарел. Такие катастрофы, как долговой кризис в Еврозоне, стали результатом не столько дефицита, сколько недостаточного роста. "Долгосрочное структурное снижение процентных ставок означает, что политикам следует пересмотреть традиционный фискальный подход, который часто ошибочно ограничивал достойные инвестиции в такие области, как образование, здравоохранение и инфраструктура. Тем не менее, многие по-прежнему зациклены на сокращении расходов, особенно на программы социального обеспечения, такие как Social Security и Medicaid. Это ошибка. Политики и директивные органы должны сосредоточиться на неотложных социальных проблемах, а не на дефицитах". Уникально низкие реальные долгосрочные процентные ставки не были "созданы Федеральной резервной системой", а стали следствием "комплекса более глубоких сил, включая снижение инвестиционного спроса, повышение нормы сбережений и рост неравенства". Но может существовать и более долгосрочная проблема: «Фундаменталисты дефицита правы в том, что нельзя позволить долгу расти вечно. И правительство не может определять бюджетную политику без каких-либо ограничивающих принципов или руководств относительно того, что возможно и что невозможно или желательно».