ГЛАВА 48

ГЛУШИТЕЛЬ

Работать дома - неестественно. Ненавижу это. Но не видеть свой офис в штаб-квартире Reeves Enterprises в течение нескольких месяцев - очень маленькая жертва, если учесть, какую жизнь я построил после Рождества.

У работы на дому есть свои плюсы. Например, я могу видеться с семьей, когда захочу. Видеть крестного, жену и дочь.

За два месяца, прошедших с Рождества, мы с Еленой провели небольшую церемонию бракосочетания в здании суда. После этого мы подали заявление на усыновление. В Мемориальном сиротском приюте Томаса и Элизабет Ривз действует программа усыновления, спонсируемая государством, в рамках которой детей подбирают потенциальным родителям. Процесс такой же, как и при обычном усыновлении. Собеседования. Проверка биографических данных. Проверка дома.

Единственное существенное отличие - чтобы усыновить ребенка из лагеря, совет, состоящий из пятнадцати членов от ТЕРМО и штата, должен единогласно проголосовать «за», чтобы утвердить соответствие, прежде чем состоится окончательное слушание по усыновлению в суде.

Учитывая, что я являюсь членом этого совета, все это было просто. Кэролайн всегда должна была стать частью моей семьи.

Все, что потребовалось - несколько миллионов долларов в виде взятки, чтобы завершить процесс в течение месяца. Просто мелочь.

Все эти процедуры проверки существуют для блага ребенка. Должен ли я чувствовать себя виноватым за то, что использовал свои деньги и влияние, чтобы пробить себе путь через них? Наверное.

Но, не чувствую, блядь.

Судья на слушаниях по усыновлению обязал меня пройти шестинедельный курс по управлению гневом в течение года в качестве условия усыновления. Меня это расстроило, учитывая, что я заплатил судье семь тысяч, чтобы тот дал разрешение на усыновление, несмотря на то что знал, что мы не соответствуем критериям, но в итоге мы с Еленой получили то, что хотели, так что, полагаю, это небольшая цена.

Она в шутку приказала нам отвезти Кэролайн в Диснейленд, но я воспринял это очень серьезно, и мы провели в парке целую неделю.

В первый же вечер, когда укладывали Кэролайн в постель, она посмотрела мне прямо в глаза, поцеловала в щеку и сказала: «У меня самый лучший папа на свете».

После этого я чуть не купил для нее Disney World.

После того как Кэролайн переехала к нам, мы с Еленой поняли одну вещь: она не любит оставаться одна. Не думаю, что у нее есть какая-то тревога по поводу разлуки с нами, по крайней мере, пока, но она всегда находится в одной комнате со мной или Еленой, а если нас нет, то с Эдвином.

Полагаю, в этом есть смысл. В приюте она всегда была прикована к Келли, скорее всего, потому, что та была самым постоянным взрослым в ее жизни. У нее была склонность бродить в поисках конфет, так что теперь я прячу для нее по всему дому тайники с конфетами «Tootsie Roll».

Елена об этом не знает, это наш маленький секрет.

Кэролайн сидит у меня на коленях и раскрашивает лист бумаги в ярко-синий цвет. Полосы фломастера покрывают мой стол там, где ее энергичные художественные руки прорвали страницу. Этот стол из цельного красного дерева обошелся мне в пятнадцать тысяч. Меня это волнует? Ни капельки.

Кэролайн может делать буквально все, что захочет.

Думаю, за свою дочь я буду драться больше, чем за свою жену.

Жена врывается ко мне в кабинет с таким видом, будто готова к войне. Она так крепко сжимает в руке газету, будто может прорвать всю пачку бумаги.

Увидев Кэролайн у меня на коленях, Елена смягчается и садится на корточки рядом с нами.

— Эй, Кэр, иди на кухню и скажи Паоло, что я разрешила тебе съесть кекс перед ужином.

Кэролайн вздыхает, тут же опуская маркер.

— Правда? - спрашивает она с недоверием. Елена, несмотря на свою слабость к сладкому, ограничивает Кэролайн в его потреблении.

Хотя, если мама говорит «нет», Кэролайн знает, что папа всегда скажет «да».

Елена кивает.

— Да. Но только один.

Кэролайн спрыгивает с моих коленей и выбегает из кабинета, как персонаж из «Looney Tunes».

Когда остаемся одни, лицо Елены снова становится жестким, она закрывает дверь. Ангел злится. Вижу это по ее лицу. Единственный раз, когда в ее глазах была такая ярость, был до того, как она узнала, что я Глушитель, тогда она сказала мне, что хотела бы, чтобы я умер.

— Ангел...

— Не надо, блядь, так называть меня, - рычит она. — Ты хочешь мне что-то сказать, Кристиан? И хорошенько подумай над своим ответом, потому что если ты мне солжешь...

Она не заканчивает фразу, потому что ей это не нужно. Сообщение получено. Смотрю между ее разъяренным лицом и газетой, которую Эдвин читает каждое утро. Есть только одно объяснение тому, почему она так расстроена.

Елена узнала, что я все еще убиваю.

И даже не потому, что я все еще ищу Фрэнка Валенти.

Убиваю, потому что хочу этого.

Я жалок из-за того, что солгал ей. Знаю это и то, что это уже не просто мы. Теперь у нас есть Кэролайн. Она никогда не простит меня, если узнает, чем я занимался, когда она была под действием снотворного, которое я давал ей каждую ночь.

Она и не сможет. Я не сделал ничего такого, чтобы о моих убийствах написали в газете. Я даже больше не заявляю о них. Это намеренное решение, которое я принял, чтобы избежать подобной ситуации.

Честно говоря, не знаю, что сказать.

— Нет, - тихо отвечаю.

— Нет? - Усмехается, а затем бросает газету мне в лицо. — Тогда скажи мне, почему ты на первой полосе гребаных новостей.

Переворачиваю газету, чтобы прочитать крупный шрифт на первой странице. Теперь я действительно обеспокоен.

Глушитель вернулся! Двойное убийство, на которое претендует печально известный убийца!

Снова смотрю между ней и газетой, а затем кладу ее на свой стол. Делаю глубокий вдох.

— Елена, это не я.

— Не ври мне больше, мать твою, - огрызается она, стуча своими маленькими кулачками по столу. — Ты обещал мне, что больше не будешь этого делать!

Она ходит по кругу и запускает пальцы в свои шелковистые волосы. Резко вдыхает и понижает голос.

— У нас теперь есть дочь, Кристиан. Если кто-то узнает о тебе, забудь обо мне, но подумай о том, какой опасности ты подвергаешь Кэролайн.

Прикусываю внутреннюю сторону щеки от намека на то, что я позволю кому-то с дурными намерениями приблизиться к нашей дочери на расстояние светового года. Мне приходится сжимать кулаки, чтобы держать голову прямо.

— Это был не я.

— Ты думаешь, я глупая? Неужели я должна поверить, что какой-то случайный человек решил украсть твой образ и почерк? - Она усмехается. — Если бы это были только ты и я, хорошо. Я понимаю. Но не с Кэролайн. Если ты все еще хочешь поиграть в психопата, то, возможно, мне стоит взять...

— Не заканчивай это гребаное предложение, - шиплю я. Вскакиваю с кресла, обхожу стол, хватаю ее за шею и прижимаю к стене. — Ты прекрасно знала, что я собой представляю, когда позволила мне надеть кольцо на твой палец. Ты прекрасно знала, что я из себя представляю, когда сидела и позволяла мне играть со всей этой гребаной системой усыновления, как на скрипке, чтобы Кэролайн была нашей. И не смей пытаться вести себя так, будто ты на каком-то высоком моральном уровне. И никогда, блядь, даже не думай снова угрожать бросить меня. Никогда, Елена, или ты можешь поцеловать свою свободу на прощание.

— Я не была свободна с тех пор, как мы встретились, - выплевывает она.

Хватаю газету и бросаю в камин справа от себя. Вздыхаю и отпускаю ее шею. Прижимаюсь лбом к ее и делаю глубокий вдох.

— Клянусь своей жизнью, нашим браком, нашей семьей, всем на свете, что эти убийства не мои.

Мое заявление заставляет ее остановиться. Она с полной уверенностью знает, что наш брак и наша дочь значат для меня все. Я бы не сказал этого, если бы не имел в виду.

По глазам Елены вижу, что она все еще не верит мне или, по крайней мере, не хочет верить.

Я смиряюсь. Вздохнув, говорю:

— Очевидно, тебе нужно остыть, прежде чем мы поговорим об этом. Вернусь к ужину. - Провожу большим пальцем по ее нижней губе. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Она выдыхает слова, словно они яд на ее языке, и это посылает кинжал прямо в мое сердце.

Выйдя из комнаты, застаю Кэролайн на кухне с глазурью на щеках и целую в макушку, прежде чем отправиться в гараж.

В машине бью кулаками по рулю.

Это был не я.

Я не убивал их.

Это. Блядь. Не. Я.

Теперь, когда я стал семейным человеком, люди находят меня более доступным. Когда приезжаю в Reeves Enterprises, со мной здороваются десятки раз.

Я всегда умел включать обаяние, когда это было нужно, но раньше между мной и другими людьми была стена. Посторонние люди говорили со мной только о делах.

Думаю, теперь люди видят, что я человек. Они видят, что у меня есть жизнь за пределами компании, которая делает меня счастливым.

Счастливым. Все еще такое странное чувство. Я был полностью оцепеневшим в течение тридцати лет. То, что сжимает мою впалую грудь, то, что сжимает мое черное сердце, когда смотрю на Елену, все еще иногда кажется чужим.

Заходя в лифт, проверяю телефон. Никаких пропущенных звонков или сообщений. Нет голосовых сообщений. Ничего. Полное радиомолчание от единственного человека, которого хочу услышать.

Смотрю на экран блокировки с грустной улыбкой на лице. Это фотография лучшего дня в моей жизни. Наша церемония бракосочетания в здании суда. В тот момент, когда судья официально объявил нас мужем и женой, я взял Елену на руки, отклонил назад и подарил ей поцелуй века.

В этот момент она стала официально, основательно, неоспоримо моей.

Далее последовала вся скучная бумажная работа. Обновление моего завещания. Добавление ее на все мои банковские счета и кредитные карты. Подача заявки на новый документ, чтобы включить ее в число владельцев поместья Ривз. Дать ей те же полномочия и привилегии в R.E., что есть у меня как генерального директора. Полный и беспрепятственный доступ ко всему, что принадлежит мне. Я хотел, чтобы у нее было все.