Главный мандарин Пекина крайне предусмотрительно обеспечил поливкой улицы, по которым должны были проехать автомобили. Без этого по городу прокатилось бы огромное желтое облако пыли, так как проезжая часть на улицах Пекина была завалена пылью, падавшей с неба добрую сотню тысяч лет.
Конь генерала, нервный жеребец белой масти, напуганный шумом моторов, танцевал, едва подчиняясь уздечке. Всадник с трудом удерживался в седле, не позволяя коню сорваться в галоп, с ним или без него.
— Ты видел лошадь? — крикнул Шаун Фергану. — Это ирландец из Галвея! Бедняга! Что он делает в Китае? — А мы? — крикнул в ответ Ферган. Они рассмеялись. Толпы китайцев заполнили улицы; они обменивались впечатлениями, смеялись, кричали, качали головами, что заставляло болтаться у них на спине длинным лошадиным хвостам. Их очень забавляла борьба генерала со своим конем, тогда как автомобили никого не удивляли. Они воспринимали машины как драконов, а грохот моторов — как непрерывные взрывы петард, всегда применяющихся на всех праздниках и на похоронах.
Министр провинций отправил курьеров всем мандаринам городов и деревень, через которые должны были проезжать участники пробега, с предупреждением, что они увидят появление повозок без лошадей с сильным грохотом и дымом в сопровождении сильного отвратительного запаха. Никто не должен был пугаться этих повозок, так как они никому не причиняли вреда.
После нескольких узких улочек процессия подошла к еще более узкой улочке, проходившей между крашеными фасадами домов с лавками на первых этажах. Шум двигателей заметно усилился благодаря отражению от стен домов. Объявления торговцев на полосах шелка скрылись в поднявшихся над улицей облаках пыли и синего дыма.
Со стен посыпались куски побелки и краски. Конь генерала встал на дыбы и прыжком взвился в воздух. Китайцы хохотали как сумасшедшие и затыкали уши. Оркестр играл «Проезжая по Лотарингии».
Генерал воспользовался моментом, когда его конь опустился всеми четырьмя копытами на землю, и постарался спрыгнуть с него. Конь помчался галопом, брыкаясь через каждые десять метров. Генерал запрыгнул в передовой «Де Дион-Бутон», но в нем не нашлось свободного сиденья, и он стал первым в мировой военной истории генералом, проехавшим в торжественной обстановке, стоя в автомобиле.
Колонна выбралась из Пекина в девять утра через ворота Тен-ЧенМен. Отряд колониальной кавалерии с всадниками в белых шлемах ожидал здесь участников пробега, чтобы сопровождать их до Великой стены. Возле них в закрытом фиакре европейского типа сидел толстяк. Это был британский атташе Эдвард Лайонс. Он дружелюбно приветствовал всех участников пробега, уделив особенно пристальное внимание Шауну. Толстяк уже обливался потом, хотя утро не было жарким. Дул восточный ветер, подгонявший тяжелые серые тучи, собиравшиеся пролиться дождем над ближайшими горами.
Появление британского дипломата испортило Шауну настроение. Если выяснится, что английская полиция обнаружила его, ему придется покинуть Марабанипур и, по-видимому, вернуться в Америку. Или же отправиться в Ирландию, чтобы вступить в ряды тайных борцов против англичан, поскольку ему давно хотелось поступить таким образом. Этот вариант показался ему предпочтительным, и его настроение улучшилось. Он сейчас хотел бы надавить на педаль газа и помчаться на большой скорости, чтобы успокоить нервы, но такой возможности у него не имелось. Дорога была усеяна камнями, постоянно встречались рытвины и ямы. Водителю то и дело приходилось объезжать препятствия, тормозить, снова набирать скорость, карабкаться на бугор, огибать похожую на айсберг каменную глыбу, торчащую посреди дороги. В итоге скорость автомобиля вряд ли намного превышала скорость пешехода.
Вскоре повстречалось и первое серьезное препятствие в виде моста через ручей, раздувшийся после дождя. Замечательный мостик, построенный около двух тысяч лет назад, настоящее произведение искусства из мрамора, со статуями людей и животных, похожих на львов. Даже проезжая часть моста была выложена мраморными плитами. Но с каждой стороны мост возвышался на метр над подходящей к нему дорогой. Большая толпа кули ожидала подъезжающие машины. Они рассчитывали за хорошую плату выручить погонщиков повозок без лошади, сначала подняв машины на мост, а затем спустив их с моста на другой стороне с помощью веревок, цепей, талей и досок. На всю операцию требовалось каких-то три-четыре часа.
Подобная странная методика строительства мостов была связана с мудростью одного из первых китайских императоров, управлявшего страной вскоре после изобретения колеса. Как только появилось колесо, как началось строительство колесных повозок, на которых предприимчивые горожане отправлялись в деревню, где скупали дешевое зерно, потом продававшееся в городе по высокой цене. Мудрый император приказал снести обычные мосты и заменить их мостами, недоступными для повозки на колесах. Одновременно он приказал построить на городских перекрестках и улицах в местах, где их невозможно было объехать, мраморные лестницы, уставленные скульптурами драконов и великих людей. В результате китайцы были вынуждены отказаться от транспортировки грузов на повозках и возобновили перетаскивание грузов на спине. А так как на спине много не перенесешь, сама собой прекратилась скупка зерна в сельской местности и спекулятивная его продажа в городах.
Первый этап закончился в городе Нан-ку. Водители и механики переночевали в корчме, в обшей комнате. Постели и изголовья были сложены из кирпичей, о подушках, матрасах или тюфяках здесь никто не слышал, но зато насекомые присутствовали в изобилии. Шаун и Ферган предпочли дремать, сидя в «Золотом призраке», поставленном во дворе рядом с остальными машинами. Выспаться им не удалось и здесь, так как двор был заполнен верблюдами и их погонщиками. Если погонщики спали мертвецким сном, не обращая ни на что внимания, то Шауну и Фергану всю ночь мешали верблюды, то и дело испускавшие апокалиптические вопли, а в промежутках между криками дышавшие ненамного тише.
После Нан-ку использование двигателей оказалось невозможным из-за гористой местности. Дорога походила на русло горного потока, заполненное щебнем, валунами и грязью. Кули обвязали машины веревками и тянули их с песнями, смехом и криками до следующего города. Ночь в Чао-тао оказалась такой же жуткой, как и предыдущая; утром офицер, командовавший кавалерийским отрядом, распрощался с участниками пробега и вернулся в Пекин. Перед автомобилистами распахнулись ворота Па-та-ли, через которые вот уже двадцать три столетия желающие могли выйти на другую сторону Великой стены. Шел бесконечный дождь. Кули протащили автомобили через ворота по колено в грязи.
Сама гонка, если считать таковой соперничество между автомобилями, еще не началась. Шаун спокойно держался в хвосте колонны, стараясь передвигаться в полном одиночестве. Его добровольная изоляция облегчалась тем, что только принц Боргезе знал английский язык, но он, как и Шаун, не спешил вырываться вперед. Боргезе с уважением и тревогой относился к «Золотому призраку», поскольку видел, что только он может оказаться серьезным конкурентом его «Итале». Он не мог догадаться, что Шаун, несмотря на свой боевой характер, не собирался привлечь к себе внимание, первым закончив пробег в Париже.
После спуска с холмов, на котором машины приходилось не тянуть, а спускать на веревках, кули тоже оставили караван и вернулись в Пекин. Впереди простиралась плоская равнина, на которой машины могли начать соревнование в резвости. Теперь, чтобы добраться до Европы, достаточно было пересечь всего лишь пустыню Гоби, Сибирь и Урал.
Томас сидел за выделенным ему небольшим столом, застеленным темно-зеленым молескином. Началась вторая неделя его работы в банке. Он только что осознал весь ужас рабочего понедельника.
Накануне Леон предупредил его:
— Понедельник — проклятый день. Это день Луны, тогда как воскресенье — праздник, потому что это день Солнца. — Но сейчас идет дождь! — Ну и что? Конечно, можно думать, что по воскресеньям дождь не должен идти. И это правильно; но раз дождь все же идет, то это доказывает, что что-то нарушилось в нашей Вселенной после того, как Бог выгнал нас из Рая. Разумеется, это случилось в понедельник… Именно в этот день Господь сказал человеку: «Ты будешь в поте лица добывать хлеб свой», и именно с этого дня во всем мире мужчины потеют по понедельникам, где бы они ни находились, в школе или на кладбище… — Ты веришь этому? Рай, дерево со змеем? — Разумеется, я верю… И ты тоже должен верить в эту историю… Как и во все древние истории, даже если не понимаешь, что они означают. В начале каждой из них было нечто реальное, но со временем оно забылось. Представь, что ты вышел из кухни; до тебя доносится только запах отбивной; ты не видишь ее, ты не можешь дотронуться до нее, но отбивная существует, и ее запах пробуждает в тебе чувство голода. И ты можешь попытаться вернуться на кухню. В большинстве случаев человек умирает, прежде чем вернется на кухню и попробует отбивную, но ты все равно можешь попытаться найти ее… А по дороге не исключено, что ты наткнешься на листик салата или на ягоду малины. Они не избавят тебя от голода, скорее наоборот, но тебе будет приятно… Например, воскресный дождь меня часто заставлял задуматься. Ведь это день Бога, день Солнца. По логике вещей Бог должен дать нам в этот день Солнце. Ладно, он позволяет идти дождю, когда дети находятся в школе, а их родители на работе, но почему дождь идет в воскресенье? Ты не знаешь, почему? — Просто так! Он идет, вот и все! — Нет, не просто так! Ничего не бывает просто так… Все, что существует, существует для чего-то. Так и воскресный дождь… Он продолжает… Смелые рабочие с их забастовками и демонстрациями в конце концов добьются воскресного отдыха, но не воскресного Солнца, — как бы не так! — Они никогда и не станут требовать его! — Кто знает?.. Они сидели в гостиной на первом этаже. Леон в фиолетовом кресле вязал наколенники из желтой шерсти для Камиллы, жирафы, страдавшей от артрита. Хозяин назвал ее женским именем потому, что это животное хотя и было самцом, но все равно оставалось жирафой, то есть как бы существом женского пола.