Глава 54 «Потрясение»

 

____

Тем временем, над светящейся ночными огнями столицей нависла куда более опасная и неожиданная буря.

____

Чан Гэн надолго замер на одном месте, прежде чем сделать шаг по направлению к горячему источнику и опуститься медленно на колени, внимательно разглядывая многочисленные шрамы на теле Гу Юня.

С годами он привык к тому, что Кость Нечистоты может разбудить его среди ночи в третью стражу [1]. И всегда во время подобных приступов он просыпался с мыслями о Гу Юне.

Чан Гэн с детства предпочитал вести спокойный образ жизни. Хотя иногда казалось, что его неугомонный ифу глух к голосу разума. При более близком знакомстве на ум все чаще приходил странный вопрос: «А как Гу Юнь стал тем, кем стал?»

Ведь он был единственным сыном старого Аньдинхоу и старшей принцессы. С учетом высокого драгоценного статуса, Гу Юню полагалось вырасти крайне надменным аристократом. Когда в раннем детстве он внезапно лишился зрения и слуха, железные отцовские кулаки не позволяли сдаться. Его не до конца выросшие крылья изуродовали шрамы, а потом пришлось пройти через потерю матери с отцом. Мощь и слава Черного Железного Лагеря поблекли, Гу Юнь был заперт в глубинах запретного дворца... Переживший подобные горести в малом возрасте ребенок, конечно, не обязательно вырастет мрачным и хладнокровным, но все же вряд ли однажды даст волю такому светлому чувству, как любовь.

Когда Чан Гэн думал об этом, он не мог совладать со своими эмоциями.

Трудно было вообразить, через какие страдания должен был пройти Гу Юнь, чтобы стать тем, кем стал.

В сердце Чан Гэна вдруг вскипела злоба. Почему он не родился на десять лет раньше, чтобы сжимать в руке детскую ладошку, пока маленький Аньдинхоу преодолевает многочисленные беды и несчастья, выпавшие на его долю? По этой причине он всю свою жизнь будет ревновать к Шэнь И.

Словно одержимый, Чан Гэн наклонился вперед, отодвинул разметавшиеся длинные мокрые пряди, а затем бережно и немного робко провел пальцами по шраму, пересекавшему грудь.

— Ауч... — от щекотки у Гу Юня кровь в жилах застыла, и он поспешно отшатнулся. — Я тут с тобой как с разумным взрослым человеком разговариваю, а ты руки распускаешь?

Хриплым голосом Чан Гэн спросил:

— Откуда он у тебя?

Поначалу Гу Юнь не расслышал, поэтому Чан Гэн взял его за руку и начал писать свой вопрос на ладони, делая паузу после каждого иероглифа.

Его слова застали Гу Юня врасплох: сходу тот не мог вспомнить, откуда у него этот шрам.

Чан Гэн протер запотевшее от пара люли цзин и вернул его Гу Юню на переносицу. После чего пристально посмотрел ему в глаза и спросил на языке жестов: «Ифу, давай каждый из нас честно ответит на один вопрос, хорошо?»

Тот нахмурился.

Чан Гэн продолжил: «Ты был глубоко привязан к покойному Императору. Хотелось ли тебе поцеловать его, сжать в объятиях и виском прижаться к виску [2] до конца ваших дней?»

Гу Юня настолько потрясли его слова, что он охрип:

— Чего?

Невольно ему вспомнилось старое, покрытое морщинами скорбное лицо покойного Императора, и его аж передернуло.

«Хорошо. Теперь мой черед. — Чан Гэн очистил сердце и умерил желания, затем продолжил: — А мне хочется».

Гу Юнь онемел.

До него не сразу дошел смысл этого «А мне хочется». Не успело потрясение от первоначального вопроса пройти, как тело снова покрылось мурашками, волоски встали дыбом, будто у ежа.

«Не могу вспомнить ни единого мгновения, когда мне бы этого не хотелось. Даже во снах, особенно теперь... Этим мои желания не ограничиваются, но тут мне лучше остановиться, чтобы не оскорблять ифу непристойностями».

Чан Гэн закрыл глаза, чтобы больше не видеть Гу Юня, и продолжил на языке жестов: «Если бы я не погряз так глубоко, разве использовал бы я слова "впал в безумство"?»

Гу Юнь поперхнулся, задохнувшись от гнева, и надолго потерял дар речи. Только спустя какое-то время он сухо произнес:

— ... тебе следовало читать больше сутр с монахами.

Чан Гэн продолжил: «Если бы ты дал мне этот совет пять лет назад, то, возможно, удалось бы преодолеть мое увлечение и избежать этого разговора».

Слишком много дней и ночей минуло, слишком много кошмаров и несчастий Чан Гэн переживал, снова и снова, раз за разом повторяя имя Гу Юня. Он постоянно пытался утолить жажду отравленным вином.

Уже слишком поздно.

Аньдинхоу бросало то в жар, то в холод, он все никак не мог прийти в себя, потрясенно размышляя: «Пять лет назад, я-то думал, что ты всего лишь мелкий паршивец, у которого молоко на губах не обсохло!»

«Тогда мой следующий вопрос, — спросил Чан Гэн, плотно зажмурившись. — Я отвратителен ифу?»

Гу Юнь долго молчал. Ресницы Чан Гэна подрагивали, пальцы непроизвольно теребили рукава. Физическая реакция Гу Юня на его слова была однозначной: от ужаса он покрылся гусиной кожей.

Быть может, Гу Юнь понимал, что у него на сердце, но вряд ли когда-либо поймет его желания.

Чан Гэн услышал плеск воды. Гу Юнь вышел на берег и накинул на себя одежду.

Затем вздохнул, протянул руку и, погладив Чан Гэна по плечу, уклончиво и спокойно ответил:

— Ты же знаешь, что это невозможно.

Уголки губ Чан Гэна слегка изогнулись. Возможно, он пытался изобразить беззаботную улыбку, но у него не вышло. Он едва заметно шевельнул губами:

— Я понимаю и не буду усложнять ифу жизнь.

Гу Юнь присел рядом. Спустя несколько долгих минут, пока Гу Юнь приходил в себя после их разговора, он уже раскрыл было рот, чтобы заговорить, но промолчал.

Внезапно он почувствовал, как странный порыв ветра будто острыми иглами ударил в спину. Стоявшая сбоку чарка отразила отблески металла. Гу Юнь не успевал уклониться, но Чан Гэн быстро отреагировал и бросился к нему.

Стоило ему крепко обхватить руками Гу Юня, повалив его на бок, как острое обоняние маршала почуяло едва уловимый запах крови.

Побелевший от пара кончик смертоносной стрелы надвое распорол цзяньца на поясе Чан Гэна и задел его длинный рукав, обнажив кровоточащую рану.

Чан Гэн поднял голову. Где-то рядом с мирным горячим источником блеснуло металлом оружие. Там стоял наемник в легкой меховой накидке!

От Северного гарнизона до источников было всего пять ли пути, даже если не скакать во весь опор, подмога скоро прибудет. Откуда взялся этот наемный убийца?

Несмотря на то, что первая попытка не удалась, нападавший не собирался так просто сдаваться.

Закатное солнце неторопливо скрылось за горизонтом загородных земель [3], когда человек в легкой меховой накидке, выпустивший стрелу, перемахнул через ограду.

И тут же снова в мгновение ока возник перед ними, перемещаясь по воздуху при помощи парового двигателя в ботинках. Теперь Гу Юнь оттолкнул Чан Гэна в сторону, а затем потянулся и извлек из-под маленького столика с вином стальной меч. И тут же отразил два удара убийцы.

Гу Юнь оттачивал свое умение обращаться с мечом, голыми руками сражаясь против железных марионеток. Даже когда легкая броня сжигала весь цзылюцзинь, он не обращал на это внимания — ему не нужна была поддержка топлива для сражения. Впрочем, после двух ударов Гу Юнь ошеломленно отступил. Его руки задрожали, будучи не в силах удержать стальной меч.

Чан Гэн сразу понял, что это неспроста. Он крепко схватил Гу Юня за запястье, направляя державшую меч руку, и яростным точным ударом зарубил нападавшего. Когда лезвие меча прорезало железную маску, войдя под челюстью, хлынула кровь.

Чан Гэн не удостоил поверженного врага взглядом. Его пальцы снова скользнули на запястье Гу Юня, считая пульс. Затем он тихо произнес:

— Тебя отравили.

Гу Юнь почувствовал онемение в груди; сердце стучало, как бешеное. Он застонал, не в силах сделать вдох. Вскоре онемение охватило все тело, и теперь этот человек, который и без того не мог ясно видеть и слышать, занервничал.

— Ерунда, — часто и тяжело дыша, сказал Гу Юнь. — Боюсь, это еще не конец. Ты...

Не успел он накаркать новые беды, как на стене появились десятки людей в легкой броне. Это привлекло внимание стражи, охранявшей купальни, вынудив их присоединиться к заварухе.

Никто не знал, что на уме у убийц в легкой броне. Их ничуть не смутило провалившееся покушение, и вместо того, чтобы отступить, они на свою погибель, точно рой дикий пчел, бросились на стражу.

Поместье Аньдинхоу охраняли солдаты, пережившие на поле брани множество побед и поражений; эти воины не шли ни в какое сравнение с обычными телохранителями. Они нападали и отступали с потрясающей точностью, легко маневрируя. Чан Гэн окинул взглядом поля боя, где победитель был очевиден, и помог Гу Юню опереться на свое плечо.

— Ифу...

Гу Юнь прижал палец ко рту и похлопал его по плечу. Затем бережно придержал его раненную руку и жестом попросил сначала позаботиться о себе.

Чан Гэн проигнорировал его предложение — поднялся на одно колено и снова взял Гу Юня за запястье. К тому моменту его пульс уже пришел в норму. Чан Гэн попытался успокоить себя тем, что организм Гу Юня сродни горшку с лекарствами [4], а его устойчивость к ядам гораздо выше, чем у обычного человека.

Так просто его не вырубить. Возможно, пока он отмокал в горячей воде, эффект его и настиг.

Тотчас же раздался громкий шум во внутреннем дворе. Содрогнулась вся горная усадьба. Даже полуглухой Гу Юнь услышал шум.

Битва была недолгой. Вскоре покушавшиеся на жизнь маршала убийцы были повержены прекрасно обученными стражниками из поместья. Стоило командиру стражи отдать приказ арестовать их, как нападавшие разом проткнули золотые коробочки в легкой броне, и те взорвались.

Гу Юнь прищурил свои бесполезные глаза и понизил голос:

— Солдаты-самоубийцы...

Отдав подчиненным приказ потушить огонь, командир стражи подбежал к Гу Юню:

— Ваш подчиненный подвел вас. Прошу Аньдинхоу и Его Высочество отступить.

Его не удостоили ответом — разум Гу Юня витал где-то далеко отсюда.