В одно короткое мгновение выцветшие воспоминания давних лет кровавыми брызгами вырвались на поверхность и пробудили череду давно забытых образов, которые впились в разум когтями, с надменным видом скаля острые зубы.

В тот год небо над Гуаньвай несло за собой кровавые помыслы. От черной железной брони рябило в глазах, куда ни посмотри, вокруг были лишь угрюмые разоренные степные пастбища с кружившими в небе стаями черных грифов. Стоило лошади сделать пару шагов в высокой траве, как под ее копытами оказывались обглоданные зверями непогребенные кости.

Маленького Аньдинхоу, тогда еще не достававшего до стола, строго наказывали за любую провинность. Отец заставлял его стоять в позе всадника и лишал завтрака. При виде раскорячившегося мальчика проходившие мимо солдаты не могли удержаться от смеха, заставляя его сдерживать слезы. С ранних лет он рос чересчур гордым и скорее умер бы, чем позволил кому-то увидеть, как он плачет.

К тому времени война закончилась, цзылюцзиневая дань от восемнадцати варварских племен уже поступила в государственную казну, а их богиня стала второй женой [5] Императора. Ничто не предвещало беды...

Как вдруг патрульный рядом с маленьким Гу Юнем повалился на землю. Ни с того ни с сего. Патрульный носил тяжелую броню и не имел на теле видимых ран. Один за одним солдаты в лагере падали на землю, а воздух сотрясали призывы к убийству. Гу Юню прежде не доводилось наблюдать столь чудовищного зрелища. Обезумев от страха, ребенок ненадолго впал в ступор, а затем инстинктивно потянулся к оружию.

Но был слишком мал и даже двумя руками не смог поднять самый легкий меч.

Отряд нападавших также состоял из бесстрашных воинов в легкой броне. Они были быстрее ветра и дрались как демоны. Один из солдат гарнизона, который еще недавно подтрунивал над сыном маршала, теперь подобно умирающей птице никак не мог подняться и из последних сил закрыл маленького Гу Юня своим телом.

Годы спустя он прекрасно помнил, как широко открытыми от ужаса глазами смотрел на то, как враги расправляются с солдатами из гарнизона точно со скотом на скотобойне. Как их люди погибали один за другим в кровавой мясорубке. Он прекрасно помнил, как что-то ударило в спину и от резкой боли сжалось сердце.

Вскоре боль притупилась. Постепенно конечности потеряли чувствительность, звуки и цвета померкли, все исчезло. Сознание поплыло, не оставалось ничего, кроме биения сердца, а потом он понял, что не может дышать...

И в ту секунду, когда мальчик уже почти потерял сознание, он услышал, как невообразимо громкие звуки потрясли небо и всколыхнули землю — на помощь прискакала дочь Императора, окружившие их враги начали подрывать себя вместе с броней.

Чан Гэн потряс его за плечо:

— Ифу!

Отрешенный взгляд Гу Юня наконец сфокусировался, и он прошептал:

— На еще не сгоревших трупах есть татуировка с головой волка?

Чан Гэн спросил:

— Что?

Пораженный командир внезапно поднял голову. В то время Гу Юнь был совсем ребенком, зато у стражников поместья остались об этом инциденте гораздо более отчетливые воспоминания.

— Аньдинхоу думает, что...

— Проверь, как только огонь потухнет, — с каменным лицом приказал Гу Юнь. — А что касается того, кто пытался меня отравить...

Когда он почувствовал, что действие яда на организм заметно ослабло, то, опираясь на Чан Гэна, поднялся на ноги.

Рука его была холодной, как у трупа. Чан Гэн вздрогнул. Гу Юнь тут же ослабил хватку, словно пытаясь избежать любого физического контакта.

Гу Юнь с растерянным видом шагнул вперед. Поскольку люли цзин вдребезги разбилось во время нападения, а видел он плохо, то маршал едва не свалился в горячий источник. Чан Гэн почти никогда так сильно не переживал. Он мгновенно подбежал к Гу Юню, и, никого не слушая, обнял его сзади и довел до покоев.

Поскольку тот все еще витал в облаках, то не стал уклоняться от прикосновения.

Чан Гэн помог ему зайти в комнату и закутал в тонкое покрывало. Он как раз собирался снова измерить его пульс, когда Гу Юнь внезапно попросил:

— Подай мне лекарство.

Чан Гэн нахмурился:

— Нет, твое тело еще...

Гу Юнь резко побледнел и повысил голос:

— Я сказал, подай мне лекарство.

Чан Гэн замер, интуиция подсказывала ему, что Гу Юнь по-настоящему в ярости.

На его невозмутимо-холодном лице проскользнула печаль. Мощь армии из тысяч солдат в железной броне отражалась в его слепых глазах. На мгновение этот привлекательный мужчина превратился в ожившую статую демона, но вскоре иллюзия развеялась.

И Гу Юнь быстро пришел в себя, выражение его лица смягчилось. Он потянулся и, блуждая в потемках, наугад поймал в воздухе руку Чан Гэна и мягко погладил его по запястью.

— Сначала позаботься о своей ране, а потом принеси мое лекарство. Когда это ты стал таким непослушным, а?

Чан Гэн смолчал, но перед уходом раздраженно пнул дверной косяк.

Тем временем, над светящейся ночными огнями столицей нависла куда более опасная и неожиданная буря.

На одной узкой столичной улочке старик с редеющими волосами окинул прощальным взглядом лежавшую на столе написанную кровью предсмертную записку, а затем повесился на поперечной балке собственного дома. Оставшиеся годы его жизни угасли подобно свече на ветру [6].

Не успевший прийти в себя Гу Юнь забыл приказать командиру стражи проследить за тем, чтобы о неудавшемся покушении никто не узнал. Горячие источники и Северный гарнизон соседствовали, поэтому слухи разлетелись практически мгновенно.

Командующий Северного гарнизона, расположенного в пригороде столицы, Тань Хунфэй принадлежал к старой гвардии Черного Железного Лагеря. Узнав о том, что на подконтрольной территории, прямо у него под носом, совершено покушение на маршала, он пришел в ярость и созвал гарнизонные батальоны со всей округи, чтобы лично провести тщательное расследование.

Невозможно было замять событие такого масштаба. Вскоре вести о покушении разнеслись далеко отсюда, и это было только начало.

Через день к Гу Юню вернулись зрение и слух. Когда он осознал свою оплошность, то было слишком поздно — отряд Тань Хунфэя уже ворвался в столицу.

Генерал Тань вынудил правителя столичной округа, рыльце у которого было в пушку, перетряхнуть весь город в поисках подозрительных чужеземцев. Стоило гонцу, посланному Гу Юнем, чтобы отозвать Тань Хунфэя, спуститься с лошади, как неожиданно всплыла та загадочная предсмертная записка и застучали барабаны.

Гонец не осмелился сам войти в дом правителя столичной округа, поэтому в спешке попросил слуг пригласить нужного ему человека. Кто же мог знать, что здесь царил такой бардак, что только после крайне долгого ожидания наконец нашелся кто-то, кто впустил его внутрь.

Не успел гонец открыть рот, как командующий Северного гарнизона Тань Хунфэй резко вскочил с места, пугающе вытаращил глаза и с такой силой ударил ладонью по столу, что земля под ним едва не растрескалась. В результате чего с головы до смерти перепуганного правителя столичного округа Чжу едва не слетел форменный головной убор.

Тань Хунфэй рявкнул:

— Ты вообще кто такой?! А ну-ка повтори!

Мужчина средних лет, который двумя руками сжимал написанную кровью предсмертную записку, четко выговаривая каждое слово, ответил:

— Этот простолюдин — владелец пекарни на улице Миньсян в восточном пригороде столицы. Мой пожилой приемный отец [7], старший дворцовый евнух У Хэ, служил еще при дворе Императора Юань Хэ. Много лет назад, пытаясь избежать беды, он инсценировал собственную смерть. К счастью, ему самому удалось выбраться из дворца. С тех пор он скрывался среди простонародья. Несмотря на это много лет спустя его в итоге обнаружили разбойники и воры. Прошлой ночью, не желая бросать тень на свою семью, старик покончил с собой. Этот простолюдин мал точно светлячок, хрупок как травинка, его ничтожная жизнь не достойна упоминания. Но все же мой покойный отец оставил записку, желая пролить всему миру свет на совершенную чудовищную несправедливость!

Интуиция подсказывала правителю столичного округа Чжу Хэну, что затронут вопрос чрезвычайной важности, поэтому он громко и поспешно перебил его:

— Смутьян! Да как ты смеешь нести подобный вздор?! За убийство третьего принца старшего дворцового евнуха У Хэ сразу же бросили в темницу, а потом казнили путем разрубания по пояснице. Ты что намекаешь на то, что храм Дали ложно обвинил его?

Мужчина низко склонил голову и продолжил:

— Этот простолюдин держит в руках предсмертную записку, написанную кровью его отца. Сейчас я предстал перед вами и в моих словах нет ни капли лжи!

Евнух У Хэ брал взятки, а потом разум его словно помутился и, вступив в сговор с потерявшей расположение Императора супругой, он организовал убийство третьего принца. Эту тему горячо обсуждали в то время, когда Гу Юнь еще жил во дворце, а ветераны Черного Железного Лагеря тогда все бы отдали за то, чтобы разорвать труп старого спятившего евнуха на десять тысяч частей.

Лицо Тань Хунфэя помрачнело:

— Господин Чжу, давайте выслушаем этого человека.

Гонец Гу Юня чувствовал, что дело принимает опасный оборот, поэтому следуя наказу «не дай Тань Хунфэю влезть в неприятности», тот немедленно доложил:

— Генерал Тань, Аньдинхоу просит вас немедленно вернуться в гарнизон.

Чжу Хэн охотно поддакнул:

— Да, генерал Тань, пожалуйста, возвращайтесь в свой гарнизон. А с преступниками я разберусь сам и сразу же пошлю вам весточку, как...

И вдруг стоявший на коленях мужчина средних лет заговорил:

— Этот простолюдин желает обвинить покойного Императора Юань Хэ в том, что под влиянием коварной северной маньской супруги он использовал подлые методы, чтобы навредить своим верным подданным...

Примечания: