Рядом с ним Юэ Чэньцин болтал без умолку:

— Так в чем тут дело? Почему осталась рукоять? Разве он не должен был исчезнуть целиком? Почему этот Дух Меча сразу не рассеялся?

Изучив обломок, Мужун Чуи ответил:

— Он был слишком одержим и превратился в Демона Меча. Теперь, пока не осуществит свою навязчивую идею, не рассеется.

— Плохо дело! — испуганно воскликнул Юэ Чэньцин. — Четвертый Дядя! Он сказал, что хочет убивать людей! Значит ли это, что он не исчезнет до тех пор, пока всех не уничтожит?

— Есть ли другой способ его утихомирить? — вмешался Мо Си.

— Есть, — ответил Мужун Чуи, забрасывая рукоять в свой белый шелковый мешочек цянькунь. — Убедить его избавиться от этой навязчивой идеи.

Сказав это, он отвернулся и сделал несколько шагов по тропе к выходу из пещеры, после чего остановился и произнес:

— Господа, если хотите остановить его, для начала прошу вас вернуться со мной в резиденцию Юэ.

Юэ Чэньцин тут же бросился за ним:

— Четвертый Дядя, не нужно быть таким вежливым со мной, я с радостью пойду домой вместе с тобой.

Белые одежды Мужун Чуи красиво развевались, шелковая лента трепетала на ветру. Всем своим видом он представлял собой воплощение сошедшего с Небес божества, чьи белоснежные шелковые сапоги впервые коснулись мирской пыли. Но, похоже, этого небожителя поразил недуг избирательной глухоты, потому как, несмотря на энтузиазм Юэ Чэньцина, он даже не взглянул на него.

— … — наблюдавший эту сцену Мо Си в глубине души тяжело вздохнул. Все-таки сердечная привязанность — самая неразумная вещь в мире, не поддающаяся никакой логике.

Цзян Есюэ так хорошо относился к своему младшему сводному брату, щедрый и снисходительный ко всем выходкам, он всегда на первое место ставил его интересы, а не свои, но Юэ Чэньцин не только не любил его, но и смотрел на него свысока.

Совсем другое дело — Мужун Чуи. Если отношения этого человека с окружающими можно было описать выражением «эмоциональная холодность», то его поведение в общении с Юэ Чэньцином иначе, чем «презрительное пренебрежение» не назовешь. Но, несмотря на это, Юэ Чэньцин поклонялся ему и постоянно вертелся вокруг него, мечтая перемолвиться хотя бы парой слов.

Даже спустя столько лет в этом плане ничего не изменилось.

Наблюдая за ними, Мо Си поневоле вспомнил свои отношения с Гу Маном. После всех разочарований он потерял надежду и отступил, однако, до сих пор и сам не был уверен в том, что прежняя привязанность не спит где-то глубоко в его сердце.

Мало того, что резиденция Юэ сама по себе была наиболее таинственным поместьем в Чунхуа, внутри нее были такие запретные места, что представляли собой загадку даже для обитателей поместья, и все они так или иначе были связаны с именем Мужун Чуи. Если все здания и помещения резиденции Юэ выстроить по сложности проникновения на их территорию, то рейтинг выглядел бы так:

Внутренний двор Мужун Чуи.

Рабочий кабинет Мужун Чуи.

Спальня Мужун Чуи.

Оружейная мастерская Мужун Чуи.

Последняя была той неприступной крепостью, куда доступ был закрыт всем, кроме ее хозяина, ведь до сих пор никто так и не смог попасть в святая святых. В народе даже распространилось крылатое выражение: «В Чунхуа есть два места, куда не может попасть даже государь: первое — алхимическая мастерская[1] целителя Цзяна, второе — оружейная мастерская Мужун Чуи».

[1] 丹房 dānfáng даньфан — даос. киноварная комната; место для изготовления таблеток и снадобий даосской алхимии; обитель бессмертных.

В алхимической мастерской изготавливались яды.

А в устройстве изготовленных в оружейной механизмов, попади они в его руки, государь не разобрался бы и за сто лет.

Навыки Мужун Чуи в создании оружия были чрезвычайно высоки. Даже сам Юэ Цзюньтянь не мог оценить глубины его истинного мастерства.

Юэ Цзюньтянь как-то пробовал взять этот бастион, но Мужун Чуи каждый раз закрывал дверь у него перед носом[2]. В конце концов ему пришлось смириться с этой несправедливостью и ради сохранения лица оправдываться перед посторонними: «Все-таки Чуи еще так молод, поэтому стесняется демонстрировать свои скромные успехи Великому Мастеру первого уровня, вроде меня, хе-хе-хе!»

[2] 吃闭门羹 chī bìméngēng чи бимэньгэн «есть похлебку у закрытых дверей» — обр. поцеловать дверь; уйти ни с чем.

Мужун Чуи было без разницы, что он там говорил.

Ему в принципе было все равно, что говорят и думают о нем другие люди, так что свой титул «Невежественный Бессмертный» он носил вполне заслуженно. Мужун Чуи любил только чертежи своих изобретений и был до безумия одержим механизмами. Что же касается репутации, друзей и родственников — все это он мог с легкостью отбросить.

Входя в поместье, прямо у ворот они столкнулись с собравшимся уходить старшим дядей Юэ Чэньцина. Из-за плохого зрения первым он увидел и опознал именно своего племянника и, повысив голос, начал его отчитывать:

— Мелкий ты кролик[3]! Твое поведение ни в какие ворота не лезет! Куда ты так помчался, аж пятки сверкали? Этому старику среди ночи пришлось самому отправиться искать тебя!

[3]小兔崽子 xiǎotù zǎizi сяоту цзайцзы — крольчонок, зайчонок; сосунок заячий: шутливое обращение к младшим.

— Дядя, — попытался оправдаться Юэ Чэньцин. — Я ведь исполнял приказ его величества…

— Маленький паршивец, у тебя еще молоко на губах не обсохло, чтобы... — он замолк, так и не договорив, когда, наконец, в сиянии холодного лунного света разглядел направляющегося прямо к нему Мужун Чуи. Выпучив глаза, мужчина изумленно воззрился на него. — Ты?

Неудивительно, что он был так потрясен. Хотя Мужун Чуи и жил в поместье Юэ, мало кто мог встретиться с ним, если он сам того не желал. Увлеченный своими исследованиями, этот нелюдимый человек мог месяцами не выходить из своего дома, а теперь вдруг появился из ниоткуда и не один, а в компании с Юэ Чэньцином и еще несколькими заклинателями. Это же уму непостижимо!

Дядя Юэ был так изумлен, что надолго лишился дара речи. Наконец, он смог выдавить:

— Ты... ты вышел на улицу?

Мужун Чуи нехотя взглянул на него и холодно спросил:

— А мне запрещено выходить?

— … — старший дядя Юэ был человеком вспыльчивым и простодушным[4], поэтому сразу же ощетинился. — Как ты со мной разговариваешь? Твой свояк по доброте душевной одолжил тебе немного краски, а ты уже готов открыть красильную мастерскую?

[4] 直肠子 zhíchángzi чжичанцзы «прямой как кишка человек» — прямолинейный, грубый человек, простак; что думает, то и говорит.

Юэ Чэньцин поспешил вмешаться:

— Дядя, не сердись. Спасибо Четвертому Дяде. Не подоспей он вовремя и этот насильник, скорее всего, убил бы меня.

Дядя Юэ возмущенно фыркнул. Задыхаясь от гнева, он взглянул на облаченную в белое фигуру Мужун Чуи и, возмущенно крякнув, захлопнул рот, сдерживая свою ярость.

Прищурив свои близорукие глаза, он попытался разглядеть людей, стоявших позади них.

— А эти господа…

Мужун Лянь холодно усмехнулся:

— Второй по старшинству хозяин семьи Юэ, вы бы поменьше барыжили своими мелкими механическими игрушками. Если сейчас не можете различить лица людей, стоящих в паре метров от вас, то можно сказать, что вы в двух шагах от полной слепоты.

Услышав этот голос, дядя Юэ совсем опешил:

— Князь Ваншу?!

Мужун Лянь самодовольно рассмеялся и не без злого умысла добавил:

 — Да, и князь Сихэ в придачу.

— ..!

Хотя старший дядя Юэ также был высокопоставленным чиновником, но все же находился на несколько ступеней ниже Сихэ и Ваншу, сиявших на небосклоне Чунхуа, как две ярчайшие звезды. Сообразив, кто перед ним, он поспешил склониться в вежливом поклоне:

— Ох, извините. Сами видите, мои глаза и правда почти ослепли. Простите этого старейшину, что сразу не поприветствовал вас должным образом!

Только подойдя ближе, он понял, что с ними еще и внушительных размеров бамбуковый воин, к которому был привязан спящий Гу Ман.

Когда самый известный государственный преступник Чунхуа появился перед ним, да еще в таком странном виде, старший дядя Юэ Чэньцина, конечно же, был поражен до глубины души. Раскрыв от изумления рот и запрокинув голову, он долго изучал дремлющего Алтарного зверя.

Зацепившись за шею дяди Юэ своей курительной трубкой, Мужун Лянь поспешил вернуть его с небес на землю и, оскалившись в кривой улыбке, заявил:

— Второй хозяин Юэ, не стоит затягивать с лечением болезни. Вам нужно как можно скорее обратиться к целителю Цзяну.

— Да-да! Конечно я схожу к врачу Цзяну за стеклянным окуляром[5]!

[5] 琉璃目镜 liúli mùjìng люли муцзин «стеклянный окуляр».

Мужун Лянь убрал трубку и с улыбкой сказал:

— Хорошо иметь дело с разумными людьми. Ах да, у меня тоже есть болезненное пристрастие. Не могли бы вы по пути заскочить в мое поместье и принести мне другую курительную трубку и немного «жизнь как сон»?

Второй хозяин Юэ поспешно закивал, но в этот момент в их разговор вмешался Мужун Чуи, который холодно сказал:

— В моем дворе запрещено разжигать огонь.

Озадаченный Мужун Лянь удивленно спросил:

— Почему?

— Все взорвется.

— …

В конце концов, любопытство Мужун Ляня смогло одержать верх даже над его пристрастием к «жизнь как сон». Все-таки до сих пор двери дома этого Невежественного Бессмертного были закрыты даже для его величества, поэтому, справившись с разъедающим грудь лихорадочным жаром, он последовал за Мужун Чуи. Они долго шли в северо-восточном направлении по извилистым галереям резиденции, пока не добрались до самого отдаленного уголка поместья Юэ.

Остановившись у плотно закрытой арочной двери из красного сандалового дерева, Мужун Чуи поднял метелку и последовательно щелкнул по каждой из четырех звезд, входящих в украшавшее дверь созвездие Большой Медведицы (Бэйдоу): Юйхэну (Алиот), Тяньшу (Дубхе), Яогуан (Алькаид) и Тяньцюаню (Мегрец). Четыре духовных камня с глухим звуком медленно ушли внутрь, и на их месте появились четыре деревянных человечка размером с ладонь.