С тех пор Гу Ман не разговаривал. Когда он встал, чтобы одеться, его пальцы все еще дрожали. Мо Си посмотрел на него и сквозь тусклый утренний солнечный свет увидел, что мочка уха под его распущенными черными волосами все еще была красной. Гу Ман держал

Гу Ман опустил голову, поправляя лацканы воротника, его темные ресницы опустились, но он не мог скрыть раскрасневшиеся кончики глаз.

Они оба тщательно следили за своей одеждой, возможно, из-за смущения, а может, из-за страха, что другие люди что-то заметят. К счастью, они не целовались, так что любовных укусов скрывать было нечего.

Мо Си на мгновение замолчал, а затем сказал:

- Твое тело...

- Это из-за крови демонического волка.

Гу Ман не стал вдаваться в подробности, говоря нейтрально:

- Поэтому благовония летучих мышей произвели на меня такой же эффект.

Он замер на мгновение, а потом встал.

В прошлом, после бурных ночей Гу Ман всегда был немного слаб, иногда случайно спотыкаясь. Мо Си бессознательно хотел помочь ему подняться, но Гу Ман отдернул его руку.

Гу Ман фыркнул, его нос все еще был красным, когда он хрипло сказал:

- Я в порядке.

Его тело действительно отличалось от прежнего; теперь он мог восстановиться очень быстро. С лентой для волос во рту он собрал и завязал свои длинные волосы. Влажные губы приоткрылись, вздохнув:

- Извините за такую реакцию, мне стыдно перед Сихе-Цзюнем.

Грудь Мо Си сжалась, закрыв глаза, он сказал тихим голосом:

- .......Все это было из-за яда. Не думай об этом больше.

- Угу.

Гу Ман сделал паузу:

- Я просто чувствую, что в наших нынешних отношениях ты стольким пожертвовал, чтобы облегчить мою боль, мне очень жаль. Кроме того, то, как я себя вел... было очень неловко.

Голубые глаза цвета глубоких озер опустились вниз, вперившись в отсек для оружия, спрятанный в его рукаве.

- Если Сихэ-Цзюнь может, постарайся забыть о том, что произошло.

Сказав это, он открыл бамбуковую занавеску. Бледно-белый солнечный свет пробивался сквозь черный дым над островом летучих мышей, наполняя лес ясной прохладой. Гу Ман огляделся и сказал:

- Еще рано, демоны-летучие мыши все еще в хижинах. Мы можем уйти.

Затем он направился к пещере, где прятались Мужун Чуи и остальные.

Мо Си повернулся, глядя на соломенную хижину, в которой они еще недавно предавались наслаждению. То, что произошло здесь более часа назад, было похоже на мираж, сон наяву.

Предлога, который позволил им так отчаянно переплестись, больше не существовало. Наступило утром, он все еще был Сихе-Цзюнем Чунхуа, а Гу Ман все еще был рабом-узником особняка Сихэ, предателем нации. Он знал, что никто из них не упомянет и не признает того, что произошло прошлой ночью.

В конце концов, Мо Си еще раз внимательно осмотрел комнату, опустил бамбуковую занавеску и догнал Гу Мана. Эти двое еще хранили на себе запах тел друг друга, но вели себя как незнакомцы, молча возвращаясь назад.

На рассвете демоны летучих мыши имели наименьшее количество энергии, а их духовная сила была слабее всего, поэтому они не сталкивались с какими-либо трудностями на протяжении всего пути.

Кристалл жизни, который Мо Си нес с собой, также показал, что состояние Юэ Чэньцина стало намного лучше, и, как и ожидалось, когда они вернулись в пещеру, они увидели уже проснувшегося Юэ Чэньцина, сидящего у стены.

Мо Си и Гу Ман не знали, что произошло, пока они отсутствовали, но атмосфера внутри пещеры не была мирной. Цзян Есюэ сидел в стороне с тяжелым выражением лица, Жун Жун стояла ошеломленная и потерянная, а Юэ Чэньцин плакал. Голова его была опущена, градом катились слезы. Его обычно блестящие глаза распухли от слез, и он постоянно вытирал их тыльной стороной ладони.

Шокированный Гу Ман спросил:

- Что случилось?

Жун Жун расширила глаза:

- Ах! Это Гу Ман-гэгэ!

(п.п Гэгэ – старший брат)

Она собиралась что-то ему объяснить, но поскольку она являлась одной из полубессмертных Юйминь, у нее были некоторые навыки и интуиция, которых нет у смертных. Она не сделала и двух шагов, прежде чем нерешительно остановилась.

- Эм......?

Она широко раскрытыми глазами посмотрела на Гу Мана, затем на Мо Си. Мягкий носик вдруг сморщился, на лице появилось нерешительное выражение.

Гу Ман:

- Что такое?

Большие пушистые уши Жун Жун дернулись, она неуверенно сказала:

- Н-ничего.

С другой стороны, Юэ Чэньцин уже запыхался от рыданий:

- Четвертый дядя... Я не шутил...

Плача, он жалостливо пытался объяснить стоявшему рядом с ним Мужун Чуи с ледяным выражением лица:

- Я просто хотел найти для тебя лекарство. Каждый год перед моим днем рождения ты говоришь, что плохо себя чувствуешь, что не хочешь приходить...я...

- Что ты? Ты совсем потерял голову!

Мужун Чуи взмахнул рукавами, ругая его сквозь стиснутые зубы:

- Разве ты не знаешь, насколько ты важен?! Как ты посмел прийти на Остров Мечты Бабочек в одиночку?!

Цзян Есюэ сидел рядом. Он был слаб, из-за того, что давал кровь для Юэ Чэнцина. Все еще кашляя он сказал:

- Все в порядке, Чэньцин хотел как лучше. Сяоцзю*, он только что проснулся, не ругайте его больше...

(п.п Сяоцзю - дядя)

Мужун Чуи оттолкнул руку Цзян Есюэ от своего рукава, злобно сказав:

- Я делаю выговор моему племяннику, разве твоя работа строить из себя святого?!

Затем он повернулся, чтобы сердито закричать на Юэ Чэнцина:

- Если бы не твоя счастливая судьба, это не ты бы принес мне лекарство, а я, твой дядя, принес бы тебе цветы на твою могилу! Хочешь пионы? Или розы?! Юэ Чэньцин, не мог бы ты не создавать проблем! Разве ты не знаешь, что проживаешь свою жизнь за счет твоей матери?! И ты так ее растрачиваешь!

Услышав эти последние два предложения, Юэ Чэньцин поднял глаза и внезапно перестал так жалостно плакать. Он посмотрел на Мужун Чуи широко открытыми глазами, наполненными болью, как будто его только что ранили.

В этой группе людей не только Мо Си, даже Гу Ман, и даже сам Мужун Чуи никогда не видели Юэ Чэньцина таким расстроенным.

Увидев выражение лица Юэ Чэньцина, Цзян Есюэ понял, что последние две фразы Мужун Чуи пересекли черту. Он снова потянул Мужун Чуи за рукав, но тот был в ярости, сердито закричав на Цзян Есюэ:

- Я столько раз говорил тебе, чтобы ты перестал ко мне прикасаться!

Он не контролировал силу, которую использовал. Цзян Есюэ потерял много крови, отдавая ее для Юэ Чэнцина, он не сидел в своем инвалидном кресле, и теперь от этого толчка он упал на землю.

Внутри пещеры все они были парализованы шоком.

Ошеломленный Юэ Чэньцин посмотрел на Цзян Есюэ, который упал на землю, ужасные пятна крови на его запястьях все еще не исчезли. Цзян Есюэ, казалось, не хотел спорить с Мужун Чуи. Все это время он был скромным и вежливым, молча лелея и поддерживая эмоции других людей. Он попытался помочь себе подняться на ноги, сел прямее, опустил ресницы, чтобы мягко сказать:

- Если ты злишься, не говори об этом Чэньцину. Если ты недоволен, можешь вымещать свой гнев на мне. Ты старший, мы твои младшие. Хочешь меня толкать, ругать, не беда...

Неизвестно почему, но, когда Мужун Чуи услышал это, он еще больше разозлился. На этот раз он был так разъярен, что его руки тряслись, он указал на него, его лицо было ужасно бледным:

- Ты-!

Цзян Есюэ опустил глаза:

- Если это делает сяоцзю счастливым.

Мужун Чуи был готов взорваться от ярости:

- Ты... ты действительно...

Он собирался поднять руку, чтобы преподать ему урок, но услышал неконтролируемый крик:

- Почему ты всегда такой злой!!

Мертвая тишина.

Никто не ожидал, что этот крик будет адресован Мужун Чуи. Даже сам Мужун Чуи был на мгновение потрясен, его глаза феникса смотрели куда-то в оцепенении, прежде чем он что-то понял и медленно повернул голову.

По лицу Юэ Чэньцина текли слезы, когда он смотрел на дядю с болью и печалью. Его голос смягчился, но он по-прежнему был грустным и разочарованным до крайности:

- Для тебя важна только моя мать! Я... мы... как бы мы не обращались с тобой, ты всегда будешь только злиться на нас и обвинять?!

Все краски исчезли с лица Мужун Чуи; он был белым как бумага.

Его тело было больным, и он только что опрометчиво использовал запрещенную технику, чтобы спасти жизнь Юэ Чэньцина, которая к тому же повредила его сердце.

Будучи так раскритикован Юэ Чэньцином, измученный яростью и своими ранами, он не смог подавить приступ кашля, с привкусом крови.

Но Юэ Чэньцин не знал о травмах своего четвертого дяди, и черты его маленького лица были полностью искажены. Было ясно, что то, как говорил его дядя, ранило его больше, чем непосредственно пронзало его сердце. Однако его ранили не жестокие слова дяди. Крик Юэ Чэньцин почти изменил свой тон; впервые он встал перед Цзян Есюэ:

- Об этом...сесли кто-то не прав, то этот кто-то я....он....чтобы спасти меня, он так сильно пострадал, потерял много крови....почему ты все еще толкаешь и ругаешь его...

Цзян Есюэ покачал головой:

- Чэньцин......

Губы Мужун Чуи были зеленоватыми, глаза светились. Он долго бормотал, как будто изо всех сил пытался что-то сказать.

В конце концов, он сжал пальцы в кулаки, и из его рта вырвалось всего несколько слов:

- Юэ Чэньцин. Да что ты знаешь?!

Этот холодный, пронизывающий взгляд внезапно остановился на худом лице Цзян Есюэ, и в этот момент Мужун Чуи возненавидел его так глубоко, что края его глаз покраснели.

Стиснув зубы, он сказал:

- Он просто ублюдок!

Теперь не только Юэ Чэньцин, но даже лица Мо Си и Гу Мана изменились.

Все это время, общаясь с Мужун Чуи, даже несмотря на то, что они чувствовали его холодность и отчужденность, они не думали о нем как о демоническом человеке, который не знает, что правильно, а что нет. Они не понимали, почему он получил один из титулов Жадности, Гнева и Невежества Чунхуа.

Но когда это слово «ублюдок» сорвалось с его губ, пронзив сердце Цзян Есюэ, как нож, все почувствовали, что ненависть Мужун Чуи была слишком сильной, слишком оскорбительной.