Глава Сорок Пятая

На следующее утро я спустилась из своей уютной спальни и увидела, что Катэ, Марчелло и Заира уже завтракают за простым дубовым обеденным столом. Катэ после разговора с Хранителем Сердца рухнул в постель, проспал всю ночь и утром выглядел совершенно обновленным и бодрым. Не было никаких признаков того, что он был тяжело ранен и заперт под озером в состоянии, близком к смерти; даже его кожаная туника была заштопана. Марчелло, напротив, выглядел так, словно ему вообще не следовало вставать. Он держался с осторожной хрупкостью человека, боящегося малейшим движением спровоцировать боль.

"Садись, Корнаро, - сказала Заира через рот, набитый колбасой: "Смотри, завтрак Васкандрана - это куча мяса!"

Я вздохнула и опустилась на скамейку рядом с Катэ и напротив Марчелло: "В Калламорне тоже так". И чай вместо шоколада, но, по крайней мере, это было лучше, чем кофе. Я намазала масло на ломтик хлеба, вглядываясь в их лица. Пусть они были изранены и покрыты шрамами, каждый по-своему, но все они прошли через это живыми, и это было чудо благодати, за которое я была глубоко благодарна: "В каком мире мы проснулись сегодня утром? Есть ли новости?"

"Ведрами", - сказала Заира: "Твой вороной красавец все утро получал пернатых гонцов".

Катэ кивнул: "Все подконтрольные имперские солдаты, конечно, были высвобождены после смерти Рувена и сразу же направили свои усилия на изгнание оставшихся сил Казерата из Империи. Войска Рувена на границе тоже в беспорядке, там массовое дезертирство и междоусобицы, а некоторые из его офицеров-магов пытаются сохранить контроль. Им повезет, если они смогут организованно отступить. Его бывшие союзники из числа Повелителей ведьм уже отступили от границы. Угроза Империи со стороны Васкандрана миновала.

Марчелло вздохнул с облегчением: "Слава Милости".

"А что с Казератом?" спросила я: "У Рувена ведь не было наследника?"

Заира фыркнула: "Какая жалость. Он был бы отличным отцом".

Катэ отодвинул свою тарелку, он почти ничего не ел: "Нет, у него не было наследника. Казерат - это как кусок свежего мяса, брошенный стае собак. Мне нужно быстро решить, какую часть его я хочу оттяпать для себя и закрепить кровью свои притязания, пока туда не пришел кто-то другой".

"Значит, ты собираешься первым нырнуть и начать бой?" спросила Заира: "Ты не похож на него".

Кате удалось изобразить лишь тень своей обычной острой ухмылки: "За последние несколько месяцев я и мои близкие соратники были причастны к гибели трех Повелителей Ведьм. Это почти неслыханно для нашей истории. Пока я буду заниматься своими делами, мои дорогие коллеги должны быть готовы оставить меня в покое на некоторое время. А поскольку я был единственным Повелителем ведьм, участвовавшим в убийстве Рувена, я имею право претендовать на весь Казерат, если захочу".

"Так ли это?" спросила я.

Его улыбка померкла: "Нет. Ты видела, как я правлю. Мне нравится иметь небольшие владения. Мне нравится знать в лицо своих людей. А слишком много знать о Казерате - все равно что есть гнилые фрукты. Я довольствуюсь небольшим кусочком, а остальное предложу в качестве услуги кому-нибудь из моих людей".

"Это разумно", - согласилась я: "Как скоро ты это сделаешь?"

"Сначала я должен вернуться за Камнями Перемирия и вернуть их Владычице Пауков". Голос Катэ стал мягким и торжественным: "И забрать останки Хэла, такие, какие они есть, чтобы вернуть их его семье".

Проклятье. Может, мои друзья и выжили, но не все: "Мне очень жаль", - прошептала я, положив руку ему на плечо: " Тебе нужна помощь?"

Он покачал головой, избегая моего взгляда: "Я вызвал остальных Сердечных Стражей. Я подожду, пока они прибудут, и мы пойдем вместе".

Марчелло встал, его губы побледнели: "Простите, - сказал он хрипло, - мне нужно прилечь". И он вышел из столовой нетвердым шагом человека, готового упасть в обморок.

Я прижала руку ко рту: "Я забыла, что это он стрелял в Хэла".

"Я не забыл". Голос Катэ приобрел резкость: "Он извинился, как только увидел меня сегодня утром, и предложил взамен свою жизнь. Я не согласился. Но и я не стану щадить его чувства, танцуя вокруг темы смерти моего хорошего друга".

"Я бы и не просила тебя об этом. Хэл заслуживает того, чтобы о нем говорили с честью и гордостью". Я встала, мое сердце болело за них обоих: "Если позволишь, я должна убедиться, что с ним все в порядке".

Я нашла Марчелло сидящим на потертых половицах в коридоре наверху, прислонившись к бледной оштукатуренной стене, с закрытыми глазами. Я молча села рядом с ним, чувствуя его тепло на своем бедре и плече, хотя мы не касались друг друга.

"Тебе не нужно было приходить за мной", - тихо сказал он.

"Однажды я оставила тебя одного, когда тебе было больно, и я не думаю, что когда-нибудь прощу себя за это", - сказала я: "Я больше так не поступлю".

Он повернул ко мне свои неправильные глаза. На этот раз мне было легче встретиться с ними обоими; я могла видеть человеческую боль в них обоих, зеленых и оранжевых.

"Самое трудное, - сказал он, - это то, что я не так расстроен, как следовало бы".

"Из-за Хэла?" спросила я.

" Из-за всего". Он сделал жест вокруг, словно призраки убитых им людей безмолвно стояли в зале: "Я убил дожа, Грейс. Я не рад этому - больная радость Рувена больше не отравляет меня, - но место, где должен жить этот ужас, заперто. Или пустует". Его кулаки крепко сжались на полу рядом с ним.

Я положила свою руку поверх его руки; гребни его костяшек выделялись, как горсть игральных костей: "Это может быть просто шок".

"Или Рувен лишил меня способности чувствовать вину. Я не знаю, Амалия. Мне не нравится, что с каждой мыслью и чувством я вынужден сомневаться, настоящий ли это я, или монстр, в которого он пытался меня превратить". Он повернул ладонь вверх и положил ее так, что моя рука оказалась в его. Его когти, загибающиеся за кончики пальцев, были выпущены и торчали на добрых полдюйма в воздухе: "Посмотри на меня. Я не тот человек, которого ты знала".

Я осторожно провела пальцами по его пальцам - когтям и всему остальному - и встретила его прямой взгляд: "Но ты все еще тот человек, которого я люблю".

Это было его родное, обеспокоенное выражение лица, знакомая борозда между бровями. Я откинула волосы с его оранжевого глаза, затем провела кончиками пальцев по чешуйкам на боковой стороне его лица. Они оказались более мягкими и гладкими, чем я ожидала, и на них не росла щетина, как на остальной части его челюсти.

"Тебе нужно побриться", - сказала я.

Он издал удивленный, беспомощный смех, который был наполовину всхлипом: "Да. Да, нужно".

"Я не уверена, как я отношусь к щетине", - вздохнула я: "Но, наверное, я все равно тебя поцелую".

Его глаза расширились. Прежде чем он успел сказать что-то глупое о том, что он химера, я прикоснулась губами к его губам, которые, как я помнила, были теплыми и мягкими. Я поцеловала его нежно, задерживаясь, пытаясь передать всю свою заботу о нем в этот маленький тающий миг.

Сначала он отступил, дыхание его перехватило от стыда: "Ты не должна..."

"Я знаю, что не должна", - сказала я: "Я хочу. Потому что я люблю тебя".

По его телу пробежала дрожь, и он закрыл глаза. Наши губы снова встретились, медленно и мягко. Я не хотела, чтобы это заканчивалось, по милости любви - он все еще был Марчелло, все еще солнечный свет на теплой зеленой траве, запах кожи и уют дома, который никогда не был моим, разве что в мечтах. Мне хотелось прислониться к его плечу и обнять его навсегда, особенно после того, как я была близка к тому, чтобы собственными руками покончить со всем, что было в нем хорошего.

Но в конце концов он отстранился, все еще сжимая мои плечи. Кончики его когтей зацепились за ткань моей куртки.

"Подожди. Ты сказала, что любишь меня". Он удивленно поднял брови, как будто эти слова только что дошли до его ушей.

"Я должна была сказать это давным-давно". Я провела рукой по его щетинистой щеке, глаза заслезились: "Ты был прав. Я принимала тебя как должное, и мне очень жаль. Но я боялась".

"Ты имеешь в виду те ужасные вещи, которые я говорил, когда находился под влиянием Рувена?" Он взволнованно махнул рукой: "Я сказал все это, чтобы быть жестоким, Амалия, это не было..."

"Это была правда", - перебила я: "Иногда правда бывает жестокой".

Он сглотнул. Прежний Марчелло отрицал бы это даже перед самим собой. Но как бы я ни скучала по его невинности, он променял ее на более глубокое, менее приятное знание, вытравленное в жестких чертах его красивого лица.

"Чего ты боялась?" - прошептал он вместо этого.

"Выбора". Я провела пальцами по его челюсти до ключицы, которую сломал Рувен; сейчас она полностью срослась, и не было никаких признаков того, что она была когда-то сломана: "Если я признаюсь, что люблю тебя, то это будет не просто фантазия или флирт, который может продолжаться вечно. Если я любила тебя, я должна была раз и навсегда решить, что я буду с этим делать. Больше никаких "если", "может быть" и "возможно"". Я встретила его взгляд; я была слишком многим ему обязана, чтобы избегать правды: "Если бы я признала, от чего я отказываюсь, мне было бы труднее..." Мое горло предательски сжалось в тугой узел.

Его руки сомкнулись над моими: "Тебе не обязательно говорить это. Я знаю, что ты не можешь ухаживать за химерой, убившей дожа". В его голосе зазвучала горечь, хотя я видела, что он старается ее не выдать.

"Нет! Не поэтому". Я не могла допустить, чтобы он так думал. В моей груди нарастало давление, и я был уверена, что что-то разорвется: "Если бы это было все, я бы сражалась с ними за тебя - с моей матерью, с Советом, со всем обществом Раверрана, с любым, кто попытался бы сказать нам "нет", - и я бы победила". Я глубоко, с содроганием вздохнула: "Если бы мы не были теми, кто мы есть, я бы попросила тебя выйти за меня замуж. У меня есть маленькая мечта, Марчелло, эгоистичная мечта - каждый день возвращаться домой к твоей улыбке". В сердце, как заноза, вонзился образ этих чудесных ямочек, которых я так давно не видела, согретых ясным светом солнца, пробивающимся сквозь окна дворца: "Родить детей и смотреть, как ты с ними играешь. Ты был бы таким хорошим отцом". Слезы наконец-то потекли по моим щекам, но я позволила им упасть.