Заира присвистнула: "Нам чертовски повезло, что Рувен больше не заставляет тебя работать на него. Ты изворотлива, как ласка".

"Ты называешь меня лаской, любовь моя?" Терика положила руки на бедра, но ей было смешно.

Заира величественно жестикулировала своим бокалом с вином: "Хитрость ласки, грация лебедя, сердце льва, грудь..."

"Спасибо, - перебила я, благодарная за маску, скрывающую хотя бы часть алого цвета, который, как я знала, согревал мое лицо: "Это отличная мысль, хотя и страшная. Завтра утром нам придется послать алхимиков, чтобы проверить всех, кто имеет хоть какой-то доступ к ключевым людям и местам. Мы никак не можем уследить за всеми, кто находится в городе".

Заира пожала плечами: "Тогда мы поговорим со всеми, кто выглядит интересно, о вечеринках, на которых они побывали. Никогда не стоит недооценивать сплетни как источник информации". Она подтолкнула Терику: "Давай, ты же у нас самая очаровательная".

Терика просунула свою руку через руку Заиры: "Очень хорошо. За Раверру!" - резко крикнула она, и они двинулись сквозь толпу, юбки взметнулись в волнах серебра и золота.

Я смотрела им вслед со странным, мягким, замирающим чувством. Мне вспомнилось, как мы сидели с моим кузеном Роландом и вместе сочувствовали тому, с какой легкостью его сестра Бри бросилась в толпу и сразу же подружилась со всеми в ней. Я почти чувствовала его рядом с собой, он качал головой и улыбался, на его лице читалась горько-сладкая тоска.

"Я тоже не знаю, как они это делают, Роланд", - прошептала я.

Глаза заслезились, и я подняла маску, чтобы вытереть их. Не здесь. Из всех мест, где память о нем могла бы преследовать меня, не здесь, на глазах у сотни людей.

"С тобой все в порядке, Амалия?"

Это был Марчелло, его простая маска домино никак не могла скрыть беспокойство в его глазах. Я редко видела его без формы, но его хорошо скроенное пальто цвета лесной зелени поверх жилета из золотистой парчи выгодно подчеркивало его фигуру и очень шло ему. Я могла бы принять его за праздного молодого джентльмена из патрицианской семьи, каковым ему полагалось быть по отцовскому чину, если бы не прямолинейная внимательность, которую не мог скрыть мундир. Я поправила маску и улыбнулась.

"Я в порядке".

Марчелло просто ждал с серьезным лицом, пока толпа проносилась мимо нас во всем своем многоцветье, смехе и возбуждении. У меня заболело горло. Он был единственным человеком, напомнила я себе, с которым мне никогда не приходилось притворяться.

" Ты застал меня в меланхоличный момент, вот и все", - добавила я: "Я думала о Роланде".

"Ах". В этом слоге был целый мир понимания: " Ты хочешь поговорить об этом?"

"Нет." Я взяла себя в руки, собрав всю свою решимость: "Нет, я хочу потанцевать с тобой".

Под маской его рот сложился в задумчивую улыбку, которую я так хорошо знала. Улыбка, как я наконец поняла, человека, который знает, что никогда не сможет получить желаемое, но все равно любит мечтать об этом.

Он протянул руку, и я взяла ее: мозоли от меча образовали узор из твердых пятен в его нежной в остальном хватке.

"Давай потанцуем, - тихо сказал он.

Мы танцевали без слов, позволяя музыке окутывать нас, то расходясь, то сходясь. Это был сложный лорийский танец, который я плохо знала, но когда мои шаги сбивались, он направлял меня наклоном головы и давлением руки, всегда терпеливо, всегда изящно. Наши глаза не отрывались друг от друга, сначала с горько-сладким напряжением, которое грозило вызвать у меня слезы, но потом на его лице появилась ухмылка, и на моем тоже, а когда темп музыки стал нарастать, мы оба расхохотались. Один раз я споткнулась, когда кружилась, но он поймал меня, крепко держа за талию.

В конце танца мы покинули паркет, держась за руки, и я почувствовала головокружение и легкость, как будто последних месяцев и не было, а мы только что впервые танцевали вместе.

"Спасибо", - сказала я ему, и его глаза заблестели сквозь дыры в маске домино.

"Мы оба всегда на службе", - пробормотал он: "Даже когда технически мы не на службе. Но иногда ты заставляешь меня забыть об этом".

"О? Это иронично, потому что ты заставляешь меня вспомнить, зачем я вообще все это делаю". Благодать Любви, как бы я хотела прикоснуться к его лицу: "Что я пытаюсь защитить".

"Ты пытаешься защитить меня?" - усмехнулся он: "Все должно быть наоборот, ты же понимаешь".

"Вовсе нет. Моя работа заключается в том, чтобы защищать всю Империю - или когда-нибудь это произойдет, во всяком случае, в том маловероятном случае, если моей матери взбредет в голову уйти на пенсию". Я легонько ткнула его в грудь: "Ты - часть Империи".

" Твоя логика, как всегда, безупречна". Его голос смягчился: "Кроме того, именно так поступают люди, когда заботятся друг о друге, не так ли? Они защищают друг друга. От горя и боли, как только могут".

"И делают друг друга счастливыми. Не забывай об этом". Мы остановились у одного из высоких окон, выходивших на внешнюю стену салона и выходивших на Императорский канал. Сотни разноцветных праздничных фонарей отражались в воде россыпью, а светильники превращали замысловатые фасады, обрамляющие канал, в сияющие дворцы света и тени на фоне бархатно-черного неба.

"Что доставляет тебе радость, Марчелло? спросила я, наблюдая за тем, как огни фестиваля отражаются в его глазах, когда он смотрит на вечернее волшебство.

Он испустил легкий вздох, больше похожий на бессловесную молитву, чем на вздох: "Истрелла", - не задумываясь, ответил он: "Всегда, с каждым гениальным открытием и странной привычкой. А еще, обучая детей в Конюшне, я вижу, как их лица озаряются пониманием. И чувство, когда овладеваешь новым навыком, когда то, что раньше не имело смысла, вдруг встает на свои места". Его глаза перешли на мои, в них все еще сиял отраженный свет: "И ты. То, как твои мысли отражаются на твоем лице. Повороты твоего сознания, как одно из устройств Истреллы, сложные и неожиданные".

Время, казалось, замедлилось, пока не потекло, как расплавленное стекло, драгоценное и сияющее, слишком яркое, чтобы к нему прикоснуться. Безмолвное понимание соединило нас, как будто я могла заглянуть в прозрачные глубины его души.

"Свет в твоих глазах дарит мне радость", - тихо сказала я: "А то, как ты хмуришься, когда думаешь. Ты единственный честный, настоящий человек в этом городе иллюзий, Марчелло. Я не могу видеть будущее, но я хочу, чтобы ты был в моем, так или иначе, всегда". Звуки танцевальной музыки закончились, и толпа взорвалась аплодисментами. На мгновение мы остались одни, как будто рама окна создала вокруг нас отдельную комнату; теперь вечеринка со всем ее шумом и великолепием вернулась, затопив мои чувства. Я сглотнула: "Потому что я всегда буду твоим другом".

Я не могла сказать больше. Не сейчас, когда, возможно, пройдет десятилетие или больше, прежде чем я узнаю, придется ли мне заключать политический брак на службе Империи. Я уже решила, что будет жестоко тянуть с Марчелло до тех пор; каждое ласковое слово могло только навредить нам обоим.

"Амалия..." Марчелло замешкался, потом покачал головой и улыбнулся: "Неважно".

Я взяла его руку и сжала ее: "Пойдем", - сказала я: "Люди Рувена где-то там, и, как ты сказал, мы оба всегда на службе. Нам предстоит долгая ночь".

Мы шли по течению вечера от маскарада к маскараду, по ленивым улицам, освещенным праздничными фонарями, по холодному воздуху, согретому толпами весельчаков в диковинных масках и сопутствующих нарядах. Мы скользили по каналам, дрожащим от тысячи отраженных огней, как разноцветный костер, танцующий на воде. Город был полон причудливых незнакомцев, лица которых были сплетены из золотой проволоки, черного кружева или искусно вылеплены из папье-маше. Смех плыл по воздуху, как дымка, и ночь была живой и дышала, наблюдая за нами, готовая выдать тайну сквозь зубы своей исчезающей улыбки. Далеко вверху луна держала паруса, холодная и далекая, отстраненная от всех мелких огней, которые толпились внизу.

Я не могла не думать о том, как понравилась бы эта ночь Катэ. И как бы я хотела показать ее ему и увидеть восторг, зажегшийся в его глазах.

Дозор был в полном составе, и на каждом празднике я узнавала агентов моей матери и имперских гвардейцев, готовых к неприятностям. Но ничто не нарушало бурного вихря праздника, пульсирующего в Безмятежном городе. Колокола часов звонили все позже и позже, как с каминов, так и с башен, пока мы шли блуждающим курсом по городу, совершенно не потревоженному бедствиями. Но я не могла расслабиться. Если я не видела, как разворачивается план Рувена, это означало лишь то, что ему удалось уйти незамеченным.

К двум часам пополуночи несколько локонов моих волос свисали с драгоценных шпилек, которыми их пыталась укротить служанка Рика, расшитый золотом подол платья цвета морской волны порвался от того, что на него наступили, а краска с губ давно сошла. Заира и Терика вернулись в Конюшню, чтобы провести время со своими друзьями-соколами на празднике, а я не решилась идти домой отдыхать. Ведь замысел Рувена все еще свертывался и ждал, скрытый где-то в красках и музыке праздника, как змея в поле цветов.

Выйдя из лодки у входа во дворец леди Гортензии, я проверила потайной кармашек, вшитый в складку моей экстравагантной юбки, и убедилась, что флакончик с эликсиром на одну дозу все еще на месте: вечернюю дозу я уже давно приняла, но при таком раскладе велика вероятность, что утренняя понадобится мне раньше, чем я доберусь до дома. С крыши леди Гортензии на меня смотрела сонная ворона, глаза которой, прикрытые капюшоном, выражали сомнение в нашей вменяемости, что мы проснулись в такой час.

"Ты выглядишь усталой", - пробормотал Марчелло, когда слуги в масках из листьев с поклоном ввели нас в дом через резные двери леди Гортензии. Леди Гортензия очень любила садоводство, и, хотя в зимнюю стужу маскарад проходил под открытым небом в ее знаменитых садах, обнесенных стеной, она оформила свой бальный зал в буйной садоводческой тематике. Повсюду были развешаны шелковые цветы и лианы, тепличные растения украшали все свободные места, где можно было бы поставить бокал. Еще больше слуг в масках с листьями ходили с подносами и настороженно стояли у дверей, ведущих вглубь дворца; незаметные пистолеты у бедер и обманчиво декоративные шесты, которые некоторые из них держали в руках, выполняли роль охраны, что было не редкостью для Ночи Масок, даже без Совета, следившего за неприятностями со стороны Васкандара. Никто не хотел, чтобы убийство или ограбление испортили им праздник и испортили удачу на весь год.