Глава 37. Ремонт дома

После ужина ко мне приходит Ян Ваньцю с просьбой взять ее к господину Чжану, чтобы навестить котят.

Его собака после рождения щенков явно стала лучше питаться: каждый день госпожа Чжан кормит ее молочным супом, и ее рацион теперь сбалансирован и состоит из мяса и овощей. В результате ее щенки должны вырасти круглыми и сильными. Дабай и Эрбай с каждым днем становятся все более похожими на собак, питаясь собачьи молоком и проводя все время в играх со своими названными братьями. Когда мы навещаем их, они, как и щенки, подползают к краю подстилки, виляя хвостами и задирая головы. Если не присматриваться, то и не догадаешься, что на самом деле это два белых кота.

- Миань-Миань, где они будут жить, когда вырастут? - спрашивает Ян Ваньцю, наклоняясь и ласково гладя одного из котят по головке.

- Вырастут? Ты имеешь в виду после того, как они перестанут сосать молоко? - Я и представить себе не могу, чтобы отправить их обратно на улицу после того, как мы спасли их, - Они такие милые, я думаю, их непременно кто-нибудь приютит. Я, наверное, спрошу Сун Жуй, у нее много друзей, и я уверен, что кто-нибудь из них захочет их взять.

- Значит, их разлучат? - спрашивает она, погруженная в свои мысли. - Они вместе с самого детства, разве они не испугаются, если потеряют друг друга?

Какой бы гениальной она ни была, мысли у нее все-таки детские. Если я скажу ей, «когда они вырастут, они не будут помнить друг друга» или «кошки очень берегут свою территорию и спокойно переносят одиночество», я думаю, что с ее уровнем интеллекта она все поймет, и это позволит мне избавить ее от беспокойных мыслей. В конце концов, именно так мы и растем, открывая мало-помалу для себя реалии нашего мира. Вот только я все еще чувствую себя обязанным сохранить в ней хоть каплю детской наивности.

Поэтому вместо этого я наклоняюсь, чтобы погладить ее маленькую головку и сказать:

- Я сделаю все возможное, чтобы они не разлучались. И тогда они смогут быть навсегда вместе.

- Вот здорово! - Ян Ваньцю ослепительно улыбается мне, как будто наконец-то избавилась от непосильной ноши, и начинает играть с котятами и щенками.

В конце концов, я забираю ее домой, и как только Ян Конгшань открывает дверь, она входит внутрь, оставляя меня стоять на пороге.

- Разве ты не войдешь? - спрашивает Ян Конгшань, положив руку на дверной косяк.

Трудно отказаться от такого приглашения, но мне удается устоять перед соблазном.

- Завтра приезжает папа, так что сегодня мне придется лечь пораньше.

Он издает долгое «О»; трудно сказать, о чем он при этом думает.

Я сжимаю пальцы за спиной, чувствуя беспокойство. На самом деле, визит папы — это просто предлог, на самом деле я просто хочу узнать, вернется ли индекс настроения Ян Конгшаня. Это не значит, что если я войду, он сразу начнет целовать меня, но боюсь, что сам не смогу устоять и поцелую его. И чтобы избежать этого, я принимаю решение вовсе не входить.

- Он будет ночевать у нас, так что завтра я тоже не смогу зайти.

- Понятно, - рассеянно отвечает он. - Хорошо.

- Тогда я пошел.... - Я неловко топчусь на месте, все еще медля. - Не засиживайся допоздна, спокойной ночи!

Он неподвижно стоит в дверях, не выказывая ни малейшего намерения закрыть дверь.

Я разворачиваюсь и спускаюсь по ступенькам к воротам. Оглянувшись, я вижу, что он все еще стоит там, застыв в той же самой позе, провожая меня глазами.

Одной рукой я толкаю калитку, а другой отчаянно машу ему и говорю громче:

- Спокойной ночи!

Кажется, он смеется, потом что-то говорит мне, но я уже слишком далеко, чтобы услышать его. По движению его губ я догадываюсь, что он говорит: «Спокойной ночи». Это просто вежливость, но от его слов у меня почему-то кружится голова. Я несусь домой со скоростью стрелы, сдерживаясь, чтобы не прыгать от радости.

На следующее утро еще до того, как звонит будильник, дедушка начинает колотить в мою дверь, сообщая о приезде папы. Я приподнимаюсь, чтобы глянуть на будильник. Сейчас только 8 утра, слишком рано.

Мгновенно скатившись с кровати и быстро умывшись, я вхожу в гостиную и вижу, что там тихо и пусто; папа и дедушка сидят во дворе и пьют чай.

Я возвращаюсь в ванную комнату, чтоб посмотреть на себя в зеркало и удостовериться, что волосы у меня порядке, а одежда не помята.

Я осторожно спускаюсь в сад и приветствую спокойно сидящего за столом мужчину средних лет:

- Папа.

Папе уже за сорок, но, возможно из-за того, что он много работает, он все еще худощав. Он все также строен и даже выглядит немного хрупким. Мама частенько говорила, что в молодости она была достаточно глупа и наивна, чтобы купиться на его юношеское очарование и влюбиться в него. Только потом она обнаружила, то кроме прекрасной внешности он ничего не имеет, но что сделано, то сделано, и уже было поздно что-либо менять.

Прошло два года с тех пор, как я видел его в последний раз, но его лицо все то же, хотя он выглядит более суровым, чем раньше.

Он смотрит на меня, кивает и указывает на жареные булочки, лежащие на столе.

- Я купил завтрак, посмотрим, понравится ли тебе.

Быстро плюхнувшись на стул, я запихиваю в рот дымящуюся булочку. Весь разговор, проходивший за завтраком, кажется, ведут дедушка и папа, это просто светская беседа и обсуждение местных новостей. От бабушкиного Ана «все еще резво прыгающего», до сына господина Лю, ставшего отцом в восемнадцать лет, от успешной Церемонии прекращения дождя, организованной господином Чжаном, до моей роли Небесной девы...

- Миань-Миань? Небесная дева? - удивленно спрашивает папа. Сидя рядом с ним, я так сосредоточено поглощаю свой десерт с тофу, что практически прячу лицо в тарелку.

Дедушка живо пересказывает всю цепочку событий, приведших к этому, а затем вскользь упоминает, что Генералом был наш «новый сосед, у которого книжный магазин на улице Нанпу».

- Я помню, у него дочь-инвалид, - говорит папа.

- Да, это он, - дедушка изо всех сил поет дифирамбы Ян Конгшаню, восхваляя его: как он добр и всегда помогает нам чинить электрощиток, а какая милая Ян Ваньцю, и как она зовет его «дедушка чайное яйцо» и от этого его старое сердце тает.

Услышав об электрощитке, я вдруг вспоминаю, что хотел поговорить об этом с папой.

- Проводка в этом доме слишком старая, электричество все время отключается, и это становится опасным. Если это возможно, надо починить это все как можно скорее.

Прежде чем папа успевает ответить, дедушка машет рукой.

- Не надо, не надо, дом старый, что тут чинить? Это пустая трата денег. Как только ты уедешь на учебу, здесь буду жить только я один, и если я буду аккуратно пользоваться электричеством, все будет нормально.

Он серьезно думает, что этот вопрос можно решить таким способом?

- Нет, это не сработает. Что если случится возгорание? - возражаю я. – Нельзя экономить на этом, надо просто починить то, что нуждается в ремонте.

- Нет, нет, все в порядке, - упирается дедушка, делая вид, что не слышит меня.

Нахмурившись, я снова начинаю:

- Ты...

- Ладно, я все понял, - неожиданно вмешивается папа. - Я попрошу кого-нибудь прийти через пару дней, и заменить всю проводку.

Дедушка еще что-то бормочет про напрасные траты, а потом спрашивает, где мы с ним будем жить, пока дом ремонтируют.

Папа говорит:

- Вы можете пожить у меня, у меня есть свободная комната.

Мы с дедушкой замолкаем, а потом переглядываемся. А еще через секунду начинаем отнекиваться.

- Все в порядке, мне было бы лишком неудобно. Мой образ жизни настолько отличается от твоего, что мы будем только мешать друг другу, - качает головой дедушка.

- Я тоже сейчас работаю неполный день, поэтому не могу так просто уехать, - говорю я.

- Ты работаешь? - спрашивает папа. - Где? Что за работа?

Я указываю на соседний дом.

- Я работаю в его книжном магазине.

И одновременно пытаюсь ухаживать за ним, добавляю я про себя.

Мы оба так упорно отказываемся переезжать к нему, что папа, в конце концов, успокаивается, отложив на время этот вопрос. После обеда мы садимся в его машину и втроем едем на холм Баобао, чтобы навестить могилу бабушки.

Хотя прошло уже много лет, индекс настроения отца, стоящего перед ее могилой, все еще темно-синий. Горе утраты, кажется, полностью поглотило его, хотя по его лицу этого не скажешь. Если бы не моя синестезия, я пребывал бы в уверенности, что он уже пережил ее смерть.

Должно быть, ему все еще больно от того, что он не смог проститься с ней перед смертью.

Папа приезжает на остров редко, поэтому, закончив все дела на холме Баобао, мы едем к моей двоюродной бабушке. Сейчас она одна живет в доме Старых дев— в двухэтажном здании с более чем десятью комнатами внутри. Ее единственные спутники - мальтиец Ан и такой же старый кот.

Так как она является одинокой пожилой женщиной, местные власти периодически присылают людей проведать ее и помочь ей прибраться в доме. Не говоря уже о том, что сама она все еще бодра и способна позаботиться о себе. Поэтому этот большой особняк всегда чист и полон света. Иногда мне даже слышится смех и голоса ее сестер, будто они до сих пор ходят по этим комнатам.

- Когда ты был маленьким, Маленькая тетушка любила сажать тебя вон в то кресло-качалку, помнишь? - Бабушка указывает на старый, потертый бамбуковый стул в углу.

Папа кивает. Он помнит, он всегда об этом помнил.

Я тихо сижу рядом с ними, чищу фисташки, и слушаю их рассказы о прошлом. «Маленькая тетушка», по-видимому, была пухленькой старушкой, которая много смеялась. Она очень любила папу и всегда приносила ему кучу сладостей. А потом она внезапно умерла от инсульта, и когда папа узнал об этом, он плакал несколько дней так сильно, что даже заболел. После этого его визиты в дом Старых дев постепенно прекратились.

Бабушка говорит:

- Ты всегда боялся вспоминать прошлое.

Но папа отрицательно качает головой.