Однако новые движения за отмену тюрем и полиции отнюдь не являются помехой или отвлекающим фактором, как считают многие прогрессисты и консерваторы, и не являются вспомогательным или подчиненным явлением, как полагают некоторые марксисты, они опираются на долгую историю критической мысли, бросающей вызов парадигме наказания, и, как следствие, представляют собой чрезвычайно перспективное явление. Наряду с движением за жизни чернокожих, они явились активизирующей силой, которая помогла провести самый масштабный и разнообразный протест в истории Америки. Они являются мощной силой социальных изменений, возможно, силой, имеющей сегодня наибольший политический импульс, вызывающей "глобальное движение за расовое и экономическое равенство".

Новые аболиционистские движения заставляют нас обратиться к центральному вызову современному либерализму: функционируют ли институты, практики и агенты правоприменения (парадигма наказания) для возмещения вреда, связанного с противоправным поведением, или же, напротив, служат главным образом для навязывания обществу социального и расового порядка. Этот вопрос касается того, является ли парадигма наказания ответом на преступность и отклонения от закона или представляет собой способ управления, порождающий расовую, этническую, гендерную и другие иерархии. В самом конкретном виде это ставит вопрос о том, существует ли легитимная связь между "преступлением и наказанием" или наказание выполняет свою собственную работу, не зависящую от преступления.

Этот вызов направлен против центрального положения современного юридического и политического либерализма: закон и юридические права являются нейтральными устройствами, которые служат лишь ограждением, позволяющим каждому человеку реализовать свое видение хорошей жизни, не навязывая свои ценности другим. Вместо этого предлагается, что карательная парадигма служит прежде всего для навязывания обществу расовой, гендерной и других форм извращенной иерархии. Закон не просто возмещает ущерб, нанесенный человеку при пересечении правовой границы, а способствует закреплению форм дискриминации и угнетения в отношении цветного населения и других маргинализированных групп. Оно воспроизводит расовые, кастовые и классовые структуры.

Эта проблема лежит в основе новых движений за отмену насилия. Так, например, когда современные аболиционистские ученые и практики, такие как Амна Акбар, Брэндон Хасбрук, Мариаме Каба, Дерекка Пернелл и Алекс Витале, демонстрируют, что современная американская полицейская практика восходит к патрулированию рабов и исторически непрерывна с применением законов о рабстве и беглых рабах; или когда историки-аболиционисты и правоведы, такие как Деннис Чайлдс или Дороти Робертс, прослеживают расовую направленность массового лишения свободы до его предков в практике лишения свободы осужденных и плантаторских тюрьмах, возникших в период Реконструкции, или демонстрируют, что современная смертная казнь и законные казни выросли из практики линчевания южан на рубеже ХХ века; или, в более общем плане, когда аболиционистские мыслители и активисты, от Анджелы Дэвис до Рут Уилсон Гилмор, утверждают, что существуют исторические связи между рабством и "Джим Кроу", городскими гетто, сопротивлением движению за гражданские права и нашим сегодняшним расистским карательным обществом - все эти мыслители показывают, что уголовное право и его исполнение являются инструментами социального порядка, преимущественно используемыми для удержания афроамериканцев и других цветных людей в условиях гражданства второго сорта.

Критические социальные теоретики ставили этот вопрос на протяжении более чем столетия, но безрезультатно. На них, как на дерево, падающее в лесу, никто не обращал внимания. Большинство либеральных мыслителей, в том числе и многие прогрессивные, смогли уклониться от ответа на этот вызов, заняв разумные позиции, которые, по сути, замалчивали проблему. "Конечно, закон формирует общество, - отвечали они, - но он должен соблюдаться, чтобы устранить вред от насильственных преступлений, и есть способы сделать его менее расово дискриминационным". Таким образом, даже прогрессистам удалось избежать сути проблемы. Между тем марксистские мыслители уделяли относительно мало внимания праву и правовым структурам, считая их надструктурными и явно инструментальными для поддержания классового угнетения. Еще хуже то, что многие критические теоретики, которые действительно бросали вызов правовому либерализму, такие как У. Э. Б. Дю Буа и представители Франкфуртской школы, либо намеренно маргинализировались по политическим причинам, либо были вынуждены смягчить свою критику, чтобы ассимилироваться в либеральных высших учебных заведениях.

Только сейчас, в результате вновь возникшей дискуссии об отмене наказания, люди начинают всерьез воспринимать или, по крайней мере, обсуждать вызов парадигме наказания. Внимательное и честное отношение к этому вызову поможет нам определить альтернативную парадигму сотрудничества, которая должным образом отражает нашу взаимозависимость не только с людьми, но и с жизнью на Земле. Кооперативизм предлагает новую парадигму общества.

Подчеркну, что критика парадигмы наказания - это глубокий вызов нейтральности закона. Это прямая атака на идею о том, что в либеральной демократии правильно оставить людей в покое, но затем наказывать их, когда они нарушают закон; что исполнение закона само по себе не является политическим, а просто поддерживает общество; что в либеральной демократии, в отличие от автократий, мы ценим свободу и автономию личности и руководствуемся верховенством закона, а не людей. В рамках парадигмы наказания это выражается в том, что между преступлением и наказанием существует необходимая связь: противоправная деятельность вызывает наказание, а наказание сводится к предотвращению или устранению последствий преступления. Легитимность этой связи лежит в основе либерального государства. Она лежит в основе философского, литературного и юридического дискурса о "преступлении и наказании", начиная с Гоббса и Локка, Чезаре Беккариа и Достоевского, Джона Стюарта Милля и Джона Ролза. Основополагающая посылка либеральной демократии заключается в том, что должно быть как можно больше свободы, ограниченной и обеспеченной уголовным законом; что свобода должна быть только там, где есть сила или мошенничество; что люди должны наказываться только за совершение противоправных действий, наносящих вред другим. Это центральное основополагающее положение западной либеральной демократии, которое прочно опирается на концептуальные столпы правового нейтралитета и верховенства закона.

Однако уже более века критически мыслящие люди исторически и теоретически доказывают, что применение уголовного законодательства служит не только и не столько политическим инструментом, используемым властными коалициями для воспроизводства и закрепления социальной и расовой иерархии. Вместо того чтобы поддерживать нейтральные рамки, предназначенные для всех граждан, закон и его исполнение формируют расовый, сексуальный и классовый порядок в обществе. Наказание - это не просто реакция на преступление, это основной инструмент, оружие, тактика или техника, используемые для воспроизводства расовой и социальной иерархии. Эта критика либеральной демократии оставалась неуслышанной в течение десятилетий. Вызов парадигме наказания наконец-то вывел эту критику в основное русло дискуссии.

W.E.B. Du Bois,Black Reconstruction in America(1935)

W. Э. Б. Дю Буа стоял у истоков этой критической традиции. В своей новаторской книгеРеконструкция чернокожих в Америке: 1860-1880", опубликованной в 1935 г., Дю Буа показал, что применение уголовного законодательства было использовано как одно из основных средств повторного порабощения освобожденных чернокожих женщин и мужчин после эмансипации. Благодаря введению в бывших штатах Конфедерации "черных кодексов", предусматривавших суровые наказания и трудовые ограничения для афроамериканских мужчин и женщин, возникли новые карательные практики аренды каторжников и плантационных тюрем, породившие новые формы рабства. "Вся уголовная система, - писал Дю Буа, - стала использоваться как метод удержания негров на работе и их запугивания".

Уголовное право практически заменило имущественное право в качестве основной стратегии закрепления господства белой расы. Уголовное право служило не для возмещения ущерба, причиненного преступлением, а для закрепления расовой иерархии, которая была нарушена в период Реконструкции. Оно служило для навязывания социального порядка господства белых. Дю Буа ясно выразил это: "Ни в одной части современного мира не было столь открытой и сознательной торговли преступностью с целью преднамеренной деградации общества и получения частной выгоды, как на Юге со времен рабства", - подчеркивал Дю Буа. "С 1876 г. негров арестовывали по малейшему поводу и назначали им длительные сроки заключения или штрафы, которые они были вынуждены отрабатывать. В результате пеонаж преступников распространился на все южные штаты и привел к самым возмутительным ситуациям". Одновременно с этим исполнение уголовного законодательства широко использовалось для лишения чернокожих мужчин и женщин их гражданских и политических прав.

Дю Буа проследил преемственность от рабства к уголовному наказанию в 1930-х годах, задолго до современного массового лишения свободы афроамериканцев. Он также раскрыл более глубокую экономическую логику, мотивирующую эту преемственность: "Ужасная система аренды каторжников давала государству прибыль от преступлений, не говоря уже об огромных прибылях, которые получали частные подрядчики", - показал Дю Буа. С помощью новых методов наказания уголовное право способствовало превращению американского рабства в новую систему пеоната, которая во многих случаях превзошла ужасы добеллумского периода.