Глава 3

Она явилась без приглашения и без предупреждения с банкой совершенно растаявшего мороженого и бутылкой «Верментино ди Сарденья». С Грейс их связывала не только кровь. Скорее, это была прочная привязанность с колыбели и взращённая в одиночестве двух богатых семей. Если отец Грейс был нераскаявшимся бабником, то отец Елены посвятил свою жизнь работе и, в некотором смысле, тоже предал свою семью.

Вулканическое присутствие двоюродной сестры наполняло комнату, вместе с её яркими взъерошенными волосами, звоном многочисленных браслетов, украшавших запястья, красочной одеждой, ласкавшей упругое тело, которому так завидовала Грейс в подростковом возрасте. Елена была свободным духом, вечно юной, всегда ищущей, чем заполнить пустоты своего существования. И не имело значения — будет то мужчина или работа. У неё было много денег и снисходительная или незаинтересованная семья, в зависимости от точки зрения. В этот период у Елены не было ни романтических связей, ни стабильной работы. Ни одна из её придуманных работ не могла быть определена таким образом, поскольку в большинстве случаев Елена даже не получала зарплаты. Это было скорее своего рода развлечением, которое девушка бросала и с новым энтузиазмом переходила к следующему.

Но пыл каждый раз сдувался, как пирог, испечённый слишком быстро.

Грейс переоделась в китайский шёлковый халат в стиле семидесятых и, прихватив бокал, в котором закачалась жидкость золотистого цвета, устроилась на диване, согнув под себя голые ноги.

— Он ненавидит меня, и самое ужасное, — я не знаю почему. Николас вежлив со всеми, очарователен с женщинами, независимо от их возраста. Но когда он смотрит на меня, кажется, что видит таракана, вставшего на его пути.

— Ты поражаешь меня, женщина мира. Он явно хочет затащить тебя в постель.

Грейс разразилась сухим, ироничным смехом.

— Он мог это сделать… Я имею в виду, он может попросить меня.

Грейс почувствовала, как краснеет, и настал черёд Елены разразиться смехом.

— Он тебе нравится! Мне очень хочется посмотреть на этого Николаса, ведь из-за него у тебя появились грязные мысли.

— Вижу, что влияние дона Паоло ещё присутствует.

Они переглянулись, дружно подмигнули и продолжили потягивать приятно охлаждённое вино. Грейс вспомнила, как в первый год старшей школы Елена покрыла голову чёрным кружевным платком, украденным у бабушки, и, сидя в исповедальне, изложила бедному священнику чётки грехов, настолько грязных, какие только сумела придумать на месте.

Елена посмотрела на босые ноги Грейс, икры которых исчезали за подолом халата.

Подняла взгляд выше по фигуристому телу, задержалась на груди, которая давила, натягивая ткань, а затем добралась до лица.

— Невозможно не хотеть тебя, Грейс. Будь я мужчиной, я бы тоже тебя желала, и потом, ты же знаешь, что говорят о сексе между двоюродными… — Пожалуйста, пощади меня...

— В каком-то смысле я его понимаю, вы работаете в одном офисе. Если он практикует спорт на одну ночь, то я правда не могу представить, как он будет кувыркаться с тобой в каком-нибудь отеле, а на следующий день попросит тебя перевести для него последний контракт от фирмы Пинкопаллино.

— Что ты знаешь о его сексуальных привычках?

Елена закатила глаза, наполняя почти пустой бокал Грейс.

— Ты сама мне рассказывала, разве не помнишь? Спрятавшись за ксероксом...

— Я не пряталась...

— И ты слышала, что он выбирает только тех женщин, которые не заинтересованы в браке и детях, и после пары раз уже сыт по горло, и всё такое прочее.

Грейс пожала плечами, скривив губы.

— Это неважно, я останусь с любопытством, каков он в постели. В любом случае Николас точно неумеха.

— Сказала лиса, которая не может достать виноград.

Грейс продолжила, делая вид, что ничего не слышала.

— Он слишком красив. Такие, когда оказываются сверху на женщине, проверяют, достаточно ли растянуты руки, чтобы показать грудные мышцы, а потом не могут найти клитор, даже если покрасить тот в красный цвет.

— Мерзость.

— Если бы только у него было меньше… меньше всего. Менее высокий, менее красивый, если бы у него было меньше волос и не такой глубокий взгляд, и менее ухоженные руки и...

— Тебя сильно зацепило, сестра! — Елена понимающе посмотрела, пригубив вино одним глотком, и Грейс немедленно последовала её примеру.

— Не говори фигни, это абстинентный синдром, последний раз я была с кем-то в Лондоне. Почти восемь месяцев назад.

— По сути, ты снова девственница.

Они разразились смехом и не останавливались, чему способствовало количество вина в их организме. Грейс пришлось вытереть лицо от слёз, а Елена резко встала, чтобы сбегать в ванную.

Когда Елена вернулась, то обнаружила сестру уставившейся в одну точку на полу; лицо Грейс было серьёзным, а руки безвольно лежали по бокам. Они были одного возраста и за эти годы делились всем — от кукол до одежды, от первых упаковок тампонов до доверительных бесед шёпотом под одеялом, при свете лампы. Елена знала Грейс слишком хорошо, чтобы не угадать её мысли.

— Ты скучаешь по Ральфу?

Грейс рассеянно моргнула и сосредоточилась на ней. Затем выпрямила спину, подняла руки над головой, вытягивая затёкшие мышцы, и откинула на плечи длинные волосы.

Елена устроилась на диван близнец, играя с кончиками своих светлых волос.

— Ну и?

Грейс слабо и грустно улыбнулась.

— Иногда я думаю, любила ли я его когда-нибудь. Он очень хорошо убедил меня в этом, а может, был прав с самого начала. Знаешь, я скучаю не по нему, а по тому долгому, горячему сексу. По медленным поцелуям, которые занимали всё время в мире, даже если именно времени нам не хватало. Ральф заставлял думать, что ты его королева, даже если за дверью стояла другая девушка в ожидании своего оргазма.

Елена хихикнула: — Никогда не встречала такого парня.

— Думаю, Ральф и правда довольно редкое явление. И не надо мне говорить: «мы британцы, никакого секса», я могу засвидетельствовать, это неправда!

— Почему бы тебе не встретиться с ним?

— Налей мне ещё вина.

Елена бросила на неё нерешительный взгляд, но просьбу выполнила.

После того как Грейс выпила половину содержимого своего бокала, она прочистила горло.

— На прошлой неделе Ральф позвонил мне, почти после года молчания. Тебе знакомо чувство, когда катаешься на американских горках и на миг замираешь перед финальным спуском? Я ощутила себя точно так же. Но сразу поняла, что это не был звонок вежливости, тон его голоса был слишком странным, почти слабым. Ральф не был похож на себя. Поэтому я спросила, как у него дела, всё ли в порядке в университете, и ни с того, ни с сего он признался, что у него рак желудка в последней стадии.

Грейс сглотнула образовавшийся в горле ком. Когда Ральф сообщил ей эту новость, она ослабила хватку на телефоне, и тот упал на ковёр. Она бросилась поднимать гаджет и не смогла ничего сделать, кроме как звать Ральфа задыхающимся голосом, слишком растерянная, чтобы произнести осмысленное предложение.

— Ох, твою мать… — Хотя и не знала его лично, Елена слышала о мужчине достаточно историй, чтобы посочувствовать столь шокирующим новостям. — Он позвонил, чтобы сказать, что он...

— Он проходит терапию, чтобы уменьшить боль, и похоже… это неизбежно. Он спросил, не хочу ли я навестить его.

Ни одна не была склонна называть вещи своими именами.

Молись, улыбайся, думай обо мне! Пусть моё имя всегда будет знакомым словом из прошлого. Грейс вспомнилось стихотворение, которое Ральф прочитал ей после того, как на уединённой скамейке в Гайд-парке она рассказала ему о бессмысленной и насильственной смерти Марии.

— Он хочет увидеть тебя в последний раз? — спросила Елена, едва заметно скривив губы.

Грейс удивила её усталым смехом.

— Вообще-то, он звонил всем своим подружкам.

— Ах, однако!

Грейс почувствовала, как у неё зачесалось в носу и перекинулось жжением на глаза.

Ральф, её наставник, мужчина, показавший ей скрытую Грейс, который вылепил её, сформировал, открыл ей секреты её собственного тела и души.

— В любом случае я согласилась. Он даст мне знать, когда.

— Я поеду с тобой, — поспешила добавить Елена.

— Спасибо, но это то, что я должна сделать сама. Ты знаешь, когда я одна, то чувствую себя сильнее.

Елена наклонилась вперёд и взяла её за руки.

— Мне так жаль, Грейс. Я знаю, как это важно для тебя.

Грейс снова увидела себя двадцатилетней, в номере люкс отеля «Браун’С».

Напуганная, но порабощённая убедительным голосом, который очаровывал её с тех пор, как впервые услышала, как он декламирует Эмили Дикинсон. Тот самый голос, который повёл её за руку в путешествие, отличное от того, что описывают в поэзии. Сейчас она вспомнила дрожь в конечностях, чувствительность кожи к незнакомым ласкам, ощущение губ в самых отдалённых уголках тела. Страх, смешанный с наслаждением, запретное и пропитанное болью, ту волну жара, что захлестнула в конце и которой, казалось, она никогда не насытится.

— Перед тем как закончить разговор, он сказал: смерть — это ничто. — Её голос оборвался на последнем слове. Грейс замолчала, потому что даже один слог мог выплеснуть реку сдерживаемого страдания.

«Он произнёс это без малейшего следа тоски или печали».

— Ральф процитировал Холланда. Для него поэзия лечит все недуги, побеждает смерть, — пояснила она.

— Поэзия вечна.

— Но мы нет, — Грейс снова уставилась вниз, переполненная ужасом.

Проклятое вино, подумала она, встряхнувшись, затем подняла бутылку и опорожнила в бокал.

Елена быстро выхватила тот у неё и вскочила на ноги в вихре переливчатого шёлка, музыке мечты, её руки были подняты к небу, выражение лица сосредоточенное.

— За Ральфа, которого мы будем помнить, как самого неутомимого из кобелей Его Величества. Ода вину! — в бокале опасно заплескалась жидкость. — Пусть кувшин вина добавит свой поцелуй к поцелую любви. Любовь моя, внезапно твой бок становится полным изгибом чаши, твоя грудь — гроздью, цвет вина — твоими волосами, виноград — твоими сосками...