Всего одна ночь, и он станет таким, каким был до встречи с ней.

Глава 8 Грейс встретила Ральфа, когда ей исполнилось двадцать. В тот период её душа была изранена несбывшимися мечтами, сердце жаждало привязанности, а тело сковывала низкая самооценка. Ральф был её профессором английской литературы в университете в Лондоне, но как только они начали встречаться вне университетских аудиторий, стал более значимым.

Ральф не видел в ней скромную девушку, грустную душу, одну из тех развалин, которые тащат за собой плохое настроение и недоверие. Позже, в полумраке гостиничного номера он признается ей, что разглядел в ней свет, жаждущий выхода, свет, который лишь избранным дано открыть для жизни. Сердце Грейс затрепетало, она влюбилась в мужчину, который в её наивных глазах обладал всеми достоинствами мира. Но как только они покинули стены номера, закрыв за собой вздохи и наслаждение, Ральф с извиняющейся полуулыбкой признался, что женат. Более того, Грейс была не единственной, кто пользовался его искусством увеселения, — на самом деле существовала длинная очередь студенток, готовых по щелчку пальцев согреть постель профессора, о чём Грейс узнала от него сразу после того, как получила желаемое.

Именно поэтому она оценила искренность, с которой Николас объяснился до того, как всё началось.

Одна ночь только для того, чтобы любить друг друга. Одна ночь, а потом они снова станут двумя незнакомцами, которые работают в четырёх стенах, позабыв часы их близости.

И всё же эта откровенная жестокость ощущалась как когти на коже, рваной раной, которая жгла. Грейс постаралась не выразить разочарования по поводу желания со сроком действия.

Она привыкла к таким парням, как Николас, как Ральф, как её отец. Мужчины слишком плотские или слишком эгоистичные, чтобы быть способными любить одну женщину. Она утратила иллюзию вечной и исключительной любви в том лондонском номере, а может быть, и гораздо раньше, когда ещё ребёнком слышала непонятные, но всё же тревожные стоны, доносившиеся из-за приоткрытой двери.

Из этих воспоминаний Грейс вытащил Николас.

— Куда мне ехать?

— Возьми на Фламинию.

Они вырвались из позднего полуденного движения и направились к федеральной дороге. По пути не встретили никаких пробок, даже светофоры, казалось, благоволили им с ярко-зелёной надеждой.

Пока покидали город разговаривали друг с другом мало (если вообще говорили).

Оставив позади элегантность Париоли, проследовали в серые и грязные пригороды, где дома становились всё более редкими. Бетон и здания вскоре уступили место низким холмам и бесконечным лугам, усеянным лесами.

Тишину пронизывало ожидание, Грейс смотрела как его руки обхватывают руль. Это были сильные руки с длинными, изящными пальцами. Небольшой тёмный волос покрывал их тыльную сторону, затем продолжался и исчезал в манжете безупречной рубашки.

Воображение Грейс раскрылось, как запретная книга, и она представила, как эти пальцы входят в неё, наполняя лёгкими толчками. Она сцепила и без того сомкнутые ноги, сжала кулаки на коленях и сосредоточилась на проносящемся за окном пейзаже.

Грейс не осмеливалась взглянуть мужчине в лицо, не осмеливалась спросить, раскаивается ли или с нетерпением ждёт этого, как и она. Теперь она с трепетом думала о том, что её ожидало, и задавалась вопросом, правильно ли поступила, согласившись броситься с обрыва, не зная, что встретит на дне. После Ральфа она встречалась только с парнями своего возраста — разочаровывающий опыт, на который, если честно, она не возлагала никаких надежд. Но с Николасом, она чувствовала, всё будет по-другому. Грейс только надеялась, что это не будет стоить ей сердца.

«Ты всё равно скоро уедешь, развлекайся и не думай слишком много».

Если он смог проявить отрешённость, то и она сможет.

— Следуй за тем знаком, — она подняла руку, чтобы указать дорогу, и Николас воспользовался возможностью, чтобы схватить её.

— Ты замёрзла, — он сказал это почти как обвинение.

— Наверное, из-за кондиционера.

Не отпуская, Николас переключил передачу, и после пары поворотов из-за холма показались старинные крыши городка.

— Грейс, если хочешь, я высажу тебя возле дома и уеду.

Слова прозвучали так уверенно, что она подумала о раскаянии. Грейс проглотила разочарование и освободила свою руку.

Возможно, им следует оставить всё так, как было в самом начале, притвориться, что обеда в центре города и этого странного напряжения никогда не существовало. Николас был так же вреден, как самый сладкий из наркотиков. Грейс возвела вокруг собственного сердца каменные крепости, но она знала, что с правильным мужчиной они превратятся в крепости из глины, готовые рухнуть при первом же ударе.

— И правда, тебе лучше уехать. Мне жаль, что заставила тебя проделать такой путь.

У неё не хватало смелости посмотреть ему в лицо, но она видела, как крепко он сжимает руль.

— Я бы всё равно отвёз тебя, мне не нравится, что ты должна добираться одна.

Сердце затрепетало от нежности, скрытой за этой фразой. Николас на самом деле опасен, ему стоило только тихонько дунуть, и эти проклятые крепости рушились, как бесполезные соломенные стены.

Они миновали каменные ворота, через которые можно было попасть в старый город, и оказались рядом с её домом, в котором отчётливо виднелись остатки аристократии. Когда Грейс впервые увидела это здание, она безумно влюбилась в него, и каждый раз, возвращаясь, испытывала то же чувство умиротворения.

Николас выключил двигатель, в салоне стало ещё теснее, чем было. Грейс подняла взгляд и столкнулась с его взглядом, обнажённым и обжигающим. Он повернулся к ней, прикасаясь одним коленом к её ноге. Она должна была открыть дверь и уйти. Должна была просто поблагодарить его и забыть о тех безумных желаниях, которые превратили её разум в мыльный пузырь, а ноги — в мягкую вату. Но Николас снова удивил, схватив за руку и прижав её ладонь к своей груди. Грейс ощутила, как быстро бьётся его сердце под льняной рубашкой и тёплой кожей.

Каково это — почувствовать его тело на себе, внутри себя, повсюду на себе?

— Скажи мне уйти, и я сделаю это немедленно. Но если ты хочешь этого хотя бы наполовину так же сильно, как я, то, пожалуйста, Грейс, позволь мне подняться. Боже, я мечтаю сделать с тобой так много и так долго… Грейс ахнула, когда он невесомо коснулся у неё между ног.

Какой, чёрт возьми, смысл ей продолжать борьбу, если она уже проиграла? И когда ещё капитуляция будет такой же сладкой?

— Пойдём со мной, — сказала она и открыла дверь.

Её так шатало, что пришлось опереться на машину. Николас поспешил присоединиться к Грейс, но остановился в шаге от неё.

— Ты уверена?

Она не ответила ему, только приласкала взглядом, а потом пошла к двери, уверенная, что он последует за ней. Николас остановился у Грейс за спиной, даже не прикоснувшись, но она чувствовала, как на неё льётся его вожделение, словно каскад тёплой воды.

Она поискала ключи в сумочке, проклиная бесполезный хлам, которым ту набила, нашла связку и после нескольких попыток открыла дверь под его тихий смех. Он нежно прикасался к её бедру, пока они поднимались по лестнице, окутанные оранжевым полуденным светом, проникавшим сквозь высокие окна. Шаги гулко отдавались в коридоре, рука Николаса задержалась на мягком углублении её талии, и Грейс показалось, что квартира никогда не была так далеко.

Они подошли к двери, где Грейс замешкалась с ключом, а Николас воспользовался этим. Он прижался к её спине, положив одну руку ей на бедро, а другой откинул в сторону волосы, освобождая для поцелуев шею.

Грейс вздохнула. От Николаса исходил божественный аромат, его губы прижались к нежной коже за ушком, задерживаясь в маленьких поцелуях. Кончиком языка он провёл вниз по шее, а свою руку переместил выше и обхватил ладонью грудь.

Стон, вырвавшийся из её уст, эхом прокатился по лестнице.

— Давай войдём, пока не устроили шоу.

Он помог ей открыть дверь, и они вошли в плотный полумрак квартиры. Оба словно переступили порог чужого мира: они вдвоём и вселенная, которую ещё предстояло открыть.

Николас обхватил её лицо ладонями и остановился, внимательно разглядывая. В полумраке его лицо казалось угловатым, на тонких щеках проступал намёк на бороду, а глаза были похожи на тёмные звёзды. Николас наклонился, а время, необходимое для того, чтобы добраться до её губ, поглотить рот, вторгнуться в него языком, показалось бесконечным.

Внутри Грейс разгоралась эйфория ощущений. Руки Николаса бегали по её телу с лихорадочной тревогой, пока он снимал с неё платье так быстро, словно всю жизнь ничего другого и не делал. Отстранившись от её губ, чтобы стянуть через голову платье, он продолжил влажные, жадные поцелуи. Расстегнул бюстгальтер, который с шуршанием упал, и только после этого оставив губы, Николас занялся её грудью.

Он шептал слова обожания, пока языком и зубами целовал, лизал и покусывал мягкую плоть, напряжённые соски. Её тело просыпалось от летаргии, в которую она вгоняла его долгие месяцы. Сердце гулко стучало повсюду, пульсировало между ног и в глубине живота.

Голодная, с таким чувством голода, какого не помнила никогда, Грейс принялась раздевать мужчину, жаждая соприкосновения кожи и пота. Вскоре в коридоре начался беспорядочный процесс сбрасывания одежды, и, не переставая целоваться, они направились в спальню.

— Грейс, великолепная Грейс… Не отрывая жадного взгляда, он уложил её на кровать. С закинутыми за голову руками и разметавшимися по плечам волосами Грейс, должно быть, выглядела как жертва, готовая к обряду самопожертвования. Николас продолжил свою медленную пытку. Его пальцы и язык, двигались словно кисти, которыми он рисовал на коже причудливые узоры. Грейс пульсировала, как живая плоть, влажная, как травинка на зарождающемся рассвете. Между ног у неё разверзлась лужица росы, а он пил оттуда, постанывая от удовольствия, словно это был нектар и амброзия. Нетерпеливая и дикая, она поднялась и, подчиняя своим желаниям, заставила его лечь, терпеть медленную работу рта, который насытился только тогда, когда она попробовала его вкус, обхватив губами упругую, солёную плоть.