Это не значит, что закон был абсолютно справедлив и оперативен. Особенно несправедливым и несвоевременным он становился в периоды ссор по поводу того, кто будет королем. Один летописец в 1457 г., в самом начале Войны Роз, так писал об этом: "В каждом графстве, где есть домкраты и солеи чистые, / Беззаконие поднимается, и соседи воюют; / Слабый опускается ниже, как часто бывает, / Могущественнейший свою ссору предпочтет".20 В 1459 г. общинники заявили королю, что "в разных частях этого королевства происходят великие и отвратительные убийства, грабежи, вымогательства... . . [совершаются] такими людьми, которые либо обладают большим могуществом, либо пользуются благосклонностью людей, обладающих большой властью".21 Они рассматривали ситуацию как отход от прежнего законопослушания. В то время дворянское семейство Пастонов, недавно обогатившееся, находилось под постоянной угрозой со стороны таких могущественных бандитов, как лорд Молинс и герцог Норфолк. В 1469 г. герцог захватил замок Пастонов Кайстер с 3 тыс. своих людей. "Англия в XII веке, - писал Х.С. Беннет в 1921 году, описывая этот эпизод, - была слишком близка к неконтролируемым привычкам и обычаям более примитивной цивилизации, чтобы люди могли стать мирными или легко поддающимися закону. . . . Сами великие лорды полагались на силу оружия, а не на мольбы своих адвокатов, и остальная Англия брала с них пример". И все же во время всего этого, до того как Генрих Тюдор в 1485 г. восстановил верховенство закона, закон, по крайней мере, соблюдался в нарушениях. Простолюдин мог подать иск против знатного вельможи и выиграть его. Если у него было достаточно денег и влиятельных друзей, он мог даже добиться того, чтобы присяжные или судья были настроены на его сторону, а не на сторону герцога. Omnia pro pecunia facta sunt, говорили они: Все делается за деньги. Но деньги платили не только бандитам, но и адвокатам, свидетелям, шерифам, тюремщикам. Полем игры для отвратительных убийств и вымогательств в Англии был закон. Англия в мирное время, что обычно происходило на протяжении всей ее истории, была страной обычных законов о собственности, не более и не менее коррумпированной, чем Чикаго в 1925 г. или американский Юг в условиях сегрегации, местом, в котором процветала инновация. Так было, например, даже тогда, когда короли Стюарты подрывали независимость судебной власти, чтобы добыть хоть один фунт стерлингов для проведения внешней политики в новую эпоху постоянных армий и действующих флотов. А добытые суммы, вопреки представлениям нордиков о том, что король владел всем, были по современным меркам па-тетически малы. По данным Норта и Вайнгаста, общие расходы центрального правительства при Якове I и Карле I составляли не более 1,2-2,4% от национального дохода. В то же время Романовы тратили на войны и внутренние притеснения почти 15% всего национального дохода России, а вскоре после этого Гогенцоллерны научились тратить сопоставимые доли на самую большую по численности населения постоянную армию в Европе. В настоящее время расходы на центральное правительство в свободных странах колеблются от минимальных 21% в США и Южной Корее до максимальных 46% во Франции. Четыре принудительных "займа" у богачей Лондона 1604-1625 гг. составили ничтожный 1% от национального дохода, заработанного за эти годы.

Конечно, как показал американский пример 1770-х годов, налог на марки, составляющий ничтожную часть дохода, может спровоцировать революцию, так и здесь. Но даже короли Стюарты, хотя и были хваткими и воодушевленными (как и многие монархи того времени) вновь провозглашенным божественным правом королей, не были столь хищными, как современные правительства, или, в самом деле, как георгианские короли Великобритании и Ирландии, которые в конце концов сменили Стюартов. Маколей в 1830 г. высмеял тревогу "патриотов 1640 г.", которые восклицали: "Миллион в год будет нас нищать". К 1783 г., отметил Маколей, тревога была вызвана тем, что британское государство к тому времени выпустило в 240 раз больше долговых обязательств26. К концу долгого столетия борьбы с французами, в 1815 г., Великобритания имела государственный долг в размере, более чем в два раза превышающем ее годовой национальный доход (что в три раза больше, чем в США в 2009 г. - хотя американский показатель не включает гигантские необеспеченные долги, такие как Social Security и, особенно, Medicare; но это - изменяемые обещания, поскольку государственные облигации не так легко изменить). Великобритания выплатила долг, образовавшийся в результате наполеоновских войн, к 1840-м годам, в период расцвета политической экономии.

Норт, тем не менее, подчеркивает "степень, в которой государство [после 1689 г.] был связан обязательствами, что он не будет конфисковывать активы". Норт и Вайнгаст подразумевают, что английские короли Стюарты, напротив, были мастерами по конфискации богатств своих подданных. Но из рисунков видно, что это не так. Хорошо, а не плохо, что Стюарты оказались такими тирольцами в экспроприации, терпя унижения от частых разрывов кредитов с банкирами, а в 1672 г. - от фактического банкротства. Яков I и II, Карл I и II были, по сути, дилетантами по меркам современного бюрократического государства. Как показал историк экономики Роберт Хиггс, капиталисты законопослушных и инновационных Соединенных Штатов в 1930-е годы были напуганы повторяемой Рузвельтом риторикой об экспроприации экономических роялистов, которая приобрела силу благодаря тому, что была обещана в то время, когда коммунистические и особенно фашистские государства только что сделали это28. А в 1946-1951 гг. в самой Англии, где с 1272 г. и до этого были приняты надежные обязательства по обеспечению прав собственности, последовательно национализировали Банк Англии, уголь, внутренний транспорт, газ, сталь, здравоохранение и многое другое. Даже при консерваторах, вновь пришедших к власти в 1951 г., национализация была отменена лишь частично, и сохранялся контроль над ценами, введенный в военное время (и антикапиталистический). После неудачной попытки отменить контроль над сладостями в 1949 г., 5 февраля 1953 г., как хорошо помнит каждый британский ребенок того времени, нормирование на них было наконец отменено. И все же после этого еще некоторое время в стране исконно свободного предпринимательства сахар продолжал нормироваться.

Короче говоря, невозможно количественно обосновать, что именно после 1689 г. Англия перешла от хищничества к безопасности собственности. Хищничество было характерно для периодов беспорядков, прежде всего для Войны Роз, но были и более короткие эпизоды, такие как Гражданская война, хотя и тогда, как я уже говорил, чистое насилие хотя бы на словах соблюдало закон. Но в целом и на протяжении многих веков Англия была страной законов, с оживленными судами всех уровней, начиная со времен Quia Emptores (1290 г.), Эдуарда I (правил в 1272-1307 гг.) или ранее, и оставалась таковой при Стюартах. Как признают сами Норт и Вайнгаст, "фундаментальная сила английских прав собственности" может быть датирована Великой хартией 1215 г., а несомненно, и более ранним временем. А что же тогда с надежными итальянскими, или, скажем, византийскими, или исламскими, или китайскими правами собственности? Если права собственности были решающим новшеством 1689 г., то почему индустриализация не началась раньше и в других местах, где права собственности также соблюдались?

В некоторых мелких вопросах имущественное право действительно было улучшено Славной революцией - например, в 1689 году (впрочем, не столь уж мелких) и в 1693 г. домовладельцам были предоставлены четкие права на олово, медь, железо или свинец под их владениями, без преследования за нарушение старой прерогативы короны, которая претендовала на добытые таким образом серебро и золото, даже если это мешало добыче неблагородных металлов. Но в этом нет ничего особенного. Конечно, ни одна экономика не может процветать, как с этим согласны Норт, Ричард Пайпс, Гарольд Демсец, Ричард Эпштейн и я, в которой "плохой сэр Ботани" может ходить и бить людей по голове и захватывать все, что ему вздумается.30 "Торговля не может жить без взаимного доверия между частными людьми", - писал Темпл в 1672 г.31 В противном случае мы сталкиваемся с войной всех против всех. Как объяснял Гоббс, "в таком состоянии нет места для промышленности, потому что плоды ее неопределенны: и, следовательно, нет культуры земли; нет навигации, нет использования товаров, которые могут быть ввезены по морю; нет удобных зданий; нет инструментов для перемещения и удаления таких вещей, которые требуют большой силы; нет знания лица земли; нет счета времени; нет искусств; нет письма; нет общества "."Норт и Вайнгаст вместе с Милларом справедливо утверждают, что важно "иметь возможность заключать надежные контракты во времени и пространстве". Частная собственность не является необязательной, а "рыночный социализм" - это противоречие в терминах. С этим согласны даже некоторые современные марксисты, особенно экономисты. Но проблема в том, что, как я уже говорил, в британских правах собственности около 1700 года не было ничего нового, что могло бы объяснить их последующий экономический успех.

Нортианская история стала общепринятой, как, например, в тревожной статье экономиста Дарона Асемоглу "Рост и институты" для The New Palgrave Dictionary of Economics (2008):

Рассмотрим развитие прав собственности в Европе в период Средневековья. Отсутствие прав собственности у землевладельцев, купцов и протопромышленников ...