Загородная публика для печатной продукции всегда была ограничена. Теперь, когда городские продажи не приносили прибыли, все меньше и меньше торговцев пытались использовать этот рынок. Примечательно, что в Кантале списки книг, разрешенных к продаже, сократились одновременно с расследованием 1866 г. (разрешения, выданные Третьей республикой, давали право только на продажу газет). Книготорговцы были вытеснены из городов в сельскую местность, где не было достаточного рынка сбыта, кроме альманахов.t Возможно, поэтому те, кто торговал традиционными товарами, потеряли интерес к сохранившейся клиентуре и, вместо того чтобы пытаться конкурировать с новыми, более привлекательными формами, предпочли распродать имеющиеся запасы и полностью перейти на проверенные прибыльные направления: альманахи, школьные учебники, книги для награждения. Получался замкнутый круг. "Покупатели книг у торговцев, - сообщал в 1866 г. префект города Эвр-и-Луар, - принадлежат к менее просвещенным и беднейшим классам; нередко они неграмотны или почти неграмотны". Они получали то, что могли себе позволить. Когда они могли позволить себе лучшее, они обращались в другие места. Например, коллекция, хранящаяся у католического фермера Даниэля Халеви, которого он посетил в Буре.
Боннэ в начале 2000-х годов. На его книжной полке (одной!) стояли "Завещание братьев Аймон", сочинение Эдуарда Друмона (вероятно, его избитый и язвительный антисемитский памфлет "La France juive"), Библия (купленная у протестантского торговца) и небольшая стопка трактатов либерального католического "Силлона". Он был, конечно, человеком с собственностью и определенным общественным положением, да и то "гораздо выше среднего" в своем роде. Но даже у среднего человека современные и привлекательные учебники и городские товары вызывали новые вкусы.
Конечно, все это отражалось только на продажах печатной продукции, да и то в зависимости от того, насколько изолированными были покупатели. Примерно в 1880-1890-е гг. торговля как таковая сократилась не только потому, что развитие местной торговли и магазинов сделало ее нерентабельной, но и потому, что все меньше мужчин нуждались во вспомогательном источнике дохода. Большинство смогли купить землю, многие нашли постоянную работу или источник дохода недалеко от дома, некоторые (как мы уже видели) стали владельцами магазинов, другие - мелкими фермерами. На дорогах еще оставались разносчики, но их стало меньше, и к 1890-м годам мы встречаем их с рюкзаками и неопределенным ремеслом только там, где еще упорно сохранялась изоляция: в Коссе, в Ауде, Арьеже и других частях Пиренеев, в Ландах, в долине Луары (откуда они исчезли около 1905 г.) К тому времени пресса полностью взяла на себя роль проводника социального электричества для всего народа. Это была перемена не только по сравнению с временами Шатобриана, придумавшего эту фразу, но и по сравнению с серединой века, когда, по словам прокурора города Экс, "жители сельской местности и даже городов мало читают газет, а если и читают, то не понимают их". Мнения и свидетельства, как правило, противоречивы, но я склонен с этим согласиться. Конечно, печатные издания просачивались или проплывали через сельскую местность, но именно устное слово оказывало влияние. Мы слышим о том, как агитаторы пытались донести свои речи до людей, оставляя брошюры в тавернах или разбрасывая их по дорогам. Это предприятие ничего им не дало, так как люди, которые охотно слушали аргументы, передаваемые viva voce, не могли читать и, следовательно, не имели представления о том, что было в подрывных трактатах".
К 1860-м годам грамотность населения повысилась, но в сельской местности газет по-прежнему не хватало. Во всей Арьеже с населением 252 тыс. человек в 1865 г. общий тираж ежедневных газет составлял 1200 экземпляров, а в Коррезе в 1867 г. "в деревнях нет ни одной газеты". Официальные или неофициальные комментарии и отчеты в значительной степени относятся к публике маленьких городов. Знатные люди могли получать газету по почте или, возможно, привозить ее домой из города, как, например, мэр Пульдергата (Финистер) в 1864 г., вернувшийся из Куимпера с газетой, которую обсуждали все члены муниципального совета. Газета, как и белый хлеб, привозимый с ярмарок, оставалась редким городским деликатесом, уделом привилегированных слоев населения.
Когда в 1863 году появился Petit Journal, во многих местах еще никто не знал, что такое газета. Вскоре ее можно было купить, как и любой другой товар на открытом рынке. Вскоре его продажи взлетели, тем более что правительство смотрело на него благосклонно, как на желанное развлечение от политических забот. В зажиточных крестьянских семьях "Petit Jour-nal" могли читать вслух на пороге дома летом или за столом в зимние вечера при свете лампы или чаши. Но, судя по всему, "широкие народные массы" она почти не затрагивала. За весь первый квартал 1876 г. в Коррезе, Крезе и Верхней Вьенне был продан всего 171 экземпляр. Как заметил в 1879 г. Феликс Пеко, "народ учится читать; он еще не читает, даже в тех департаментах, которые статистика называет просвещенными". Но газеты начали "искать [простого человека] даже в его деревне".
Но все равно это лишь малая толика. В Лимузене количество экземпляров газет в обращении выросло с 6154 в 1869 году до 8185 в 1876 году. Этот рост был обусловлен появлением местных газет, тираж которых после войны в Пруссии увеличился в три раза, а после 1880 г. еще больше. Их читали в основном ради местных новостей, и они оживали только в период выборов. Как видно из низких цифр тиражей, газеты продолжали читать в основном ремесленники и лавочники небольших городов, а также знатные люди и члены муниципальных советов в деревнях.
О том, что произошло в дальнейшем, свидетельствуют два отчета, датированные десятью годами разницы. В 1878 г. начальник полиции в Ривзальте (Пиренеи-Ориентали) заявил, что пресса не оказывает влияния на сознание местного населения. В 1888 г. летописец одной из деревень Корреза отмечал, что крестьяне покупали газеты на ярмарке и приносили их обратно, чтобы лучший чтец читал их вслух на вечеринке. Автор был обеспокоен тем, как это влияет на сознание крестьян. И он был не одинок. Полиция начала обращать на это внимание, о чем свидетельствуют доселе невиданные комментарии в ее отчетах. "Крестьяне много читают", - заметил в 1896 г. начальник полиции Орильяка о газете "L' Avenir du Cantal", которая, выходя три раза в неделю тиражом 2300 экземпляров, продавалась чаще, чем все остальные.
Канталь" в 1877 году. То же самое он мог бы сказать и о 4 300 экземплярах "La Croix du Cantal", которые священники и дьячки еженедельно распространяли по всей стране".
К 1903 г. в одном из сельских бургов Верхней Бретани - Гипеле (Иль-и-Вилен) - с населением около 1500 человек 15 человек покупали ежедневную газету, и еще больше тех, кто в воскресенье покупал одну из четырех местных газет или Petit Journal или Petit Parisien. К 1907 году в Эро почти все коммуны получали газеты. В некоторых коммунах их по-прежнему читали только священники, знатные люди и государственные служащие, а в большинстве крестьяне читали их лишь от случая к случаю. Но в 1907-1914 гг. эта привычка быстро распространилась. Так, в деревне Пероль (Pérols) с населением около 1000 человек, расположенной на прибрежной равнине Эро, в 1907 г. газеты читали 120 человек, в 1914 г. - 214. В сельской местности Пюи-де-Дем газеты практически не существовали в 1890-х годах, а к 1906 году они стали пользоваться значительным влиянием. Новости о текущих событиях проникали в самые отдаленные районы. В этих уголках гор обсуждались и удивлялись: взрыв, унесший жизни стольких людей на линкоре "Жена", парижская забастовка электриков и угроза забастовки работников пищевой промышленности, смерть химика Марселена Бертело и разоблачения личных бумаг папского нунция. Но заметьте, что теперь глаз уже был там, готовый к тому, чтобы его поймали, и что печать, которую он теперь довольно легко расшифровывал, делала его знакомым с событиями национального масштаба.
Такие новинки способствовали вытеснению традиционных тем для разговоров. Отпала необходимость в разносчиках новостей (нищих, портных), которые ходили от фермы к ферме, разнося сплетни региона и отрывочные сведения из внешнего мира. Стало меньше места и для народных сказок. По мнению Гипеля, высказанному в 1903 году, "вкус к газетам создает серьезную конкуренцию легендам и традиционным историям. Он изгоняет их из мыслей и из разговоров". В Гаскони (писал Эмман-Уэль Лабат в 1910 г.) крестьянские разговоры обычно сводились к местным событиям, сплетням и новостям. Конечно, крестьяне, как и прежде, говорили о погоде и урожае, но они также обсуждали политику и цены. Теперь их интересовали новости, которые газеты приносили издалека: события в Марокко, судебные процессы и скандалы, апачи и преступность, летательные аппараты. Деревенская хроника казалась ничтожной по сравнению с парижской; исчезли рассказчики, оживлявшие veillées; старые истории теперь приходилось искать в книгах. Когда исчезает подобная литература, добавляет Лабат, сам факт ее исчезновения, несомненно, что-то значит. Неубедительное, казалось бы, замечание, но все же не лишенное смысла.
Что это могло значить, если содержание в чем-то оставалось неизменным - та же сенсационность, очень похожая поверхностная логика, многие знакомые темы? Но изменился масштаб, расширилось место действия, а то и вовсе переместилось в город, и сама доступность новой городской культуры, теперь уже более доступной и понятной, делала ее более соблазнительной. Отчасти это означало, что от конкретных местных проблем крестьянский ум переходил к общим с другими французами. Газеты устанавливали единодушие читателей, в котором региональные особенности уже не имели значения. Как и школа, как и политика, пресса способствовала как процессу гомогенизации, так и повышению уровня абстрактного мышления. Культурная традиция, отраженная в прессе, склонялась к обобщениям, отдавала предпочтение национальным или универсальным темам перед местными, специфическими. Это, в свою очередь, отразилось на мышлении читателей. Это отразилось и на языке читателей. Газеты не только ускорили распространение французского языка, но и принесли с собой целый словарный запас, который не только дополнил, но и расширил школьную лексику. В целом же словарный запас французского языка низших слоев населения 1880-х годов был слишком ограничен для сколько-нибудь осмысленного обсуждения текущих событий и актуальной политики. В 1883 г. даже социалистическая пропаганда, "написанная в очень ясном стиле", рекомендовала пользоваться диктантом. Что касается жителей сельскохозяйственных районов, то "количество слов, которые они может быть очень ограничена." Газетный стиль был достаточно прост и доступен. Как и в альманахах, при необходимости можно было разобрать непонятные слова, обратившись к контексту или иллюстрациям. Постепенно словарный запас читателей газет увеличивался, и к середине 1860-х годов Пеко, который за 15 лет до этого сетовал на то, что люди не умеют читать, теперь был обеспокоен тем, что они читают не то (опять). "Новые и странные просветители" враждовали со школами, но на самом деле представляли одну и ту же партию - партию модерна. "Le Petit Parisien - это Священное Писание для сельской местности", - заявил один католик в 1913 году". Мы знаем, что версия короля Якова сформировала английский язык. А вот неавторизованные версии, порицаемые церковью и школой, сыграли неосознанную роль в формировании речи французов, а заодно и их сознания.