Не обязательно сенсационные, канарды иллюстрировали и обсуждали новости, давали полезные советы (как приготовить смородиновый сироп или вылечить судороги), предлагали календари. Но больше всего они запомнились своими рассказами о диковинных событиях и странных зверях, реальных или вымышленных: пираты, похищающие девиц; набеги великого африканского террорифа на берега Мономотапы; появление орангутанга в Саду растений; покушения на престол; воздвижение обелиска на площади Согласия; войны в разных частях света; большие пожары или катастрофы на шахтах; рождение или смерть принцев; Волки, пожирающие детей; собаки, до смерти преданные своим хозяевам; наводнения; чудеса; любовь или безумие, а нередко и их сочетание, когда влюбленные теряют рассудок и насильственно прекращают жизнь; новые железные дороги и их безудержная скорость, а еще лучше - паровоз под тяжелым паром, когда в багажнике пассажира обнаруживается труп. Прогресс, сенсационность и ханжество шли рука об руку так часто, как только могли - вполне удачно в случае с кометами, когда легенды газет могли радоваться тому, что никто до сих пор не верит во все эти древние бредни, и в то же время пересказывать большую их часть.
Прежде всего, балаган переносил события туда, где, казалось бы, ничего не должно было произойти, утверждая необычное там, где царила обыденность. Она обращалась к неграмотным или малограмотным, что видно по названиям, которые не только пестрят, но и написаны для того, чтобы их произносили, а не просто читали. Его сырье было вне времени: периодически возрождались сюжеты и темы, например, тема родителей, которые, сами того не зная, убивают своего ребенка, - тема, которую использовал Альбер Камю в своем "Малентенду" и которую канарды не исчерпали за несколько веков. Канарды не стремились быть актуальными, а довольствовались тем, что захватывали; писали не о фактах, а о сенсациях. Правда, они пытались придать новостям некоторое правдоподобие, приводя множество косвенных фактов. "Ужасное убийство, совершенное в понедельник, 16 июля, на улице Траверсин в отношении двух человек, один из которых был пронзен одиннадцатью ударами ножа для разделки мяса, а у другого была перерезана ножом артерия правой руки". Однако детали могут заглушать факты. Как отмечает Жан-Пьер Сеген, преданный изучению этого искусства, в агитках указывается месяц и даже час какого-либо события, но редко год, когда оно произошло. В качестве иллюстрации он приводит одну недатированную афишу, которая гласит: "Арест священника Ла Коллонжа, викария Сент-Мари, близ Боны, департамент Сет-д'Ор, обвиняемого в убийстве своей любовницы, отравившей молью нескольких его детей, в разрезании ее на куски и в том, что она убила его.
бросил их в приходской пруд, где их нашли женщины во время стирки". Под этим помещена большая гравюра, на которой изображены два жандарма, арестовывающие веселого священника, стоящего у водоема, в котором видны
голова и волосы женщины на плаву и, чуть дальше, одна из ее ног. Подробности и баллада следуют далее".
Священники, конечно, давали особенно сочную пищу, но внимательное прочтение канардов позволяет выявить многие проблемы, обиды и предрассудки их читателей: жадность к деньгам, которые носят или прячут жертвы преступлений из среднего класса; подозрительность ко всем незнакомцам и путешественникам, у которых есть основания опасаться за свою жизнь; нежелание вмешиваться в чужие дела (собаки лучше людей оказывают помощь); выплескивание коллективной ярости на какую-то жертву; убийство детей родителями и родителей детьми; групповые изнасилования; осуждение невинности, а иногда и ее спасение; неожиданность возвращения солдат со службы; ужас перед бешеными собаками, лисами и волками, от укусов которых до 1885 г. не было никакого лечения, кроме вмешательства святого Губерта; опасность одиноких мест. Большинство деревенских преступлений происходило в горах и лесах, но, судя по этим рассказам, дороги и трактиры были не безопаснее. Прежде всего, страх, страх, страх: разбойников, воров, изнасилований, пожаров, града, наводнений, бешенства, эпидемий, насилия всех видов.
виды. Были ли канарды фольгой для обычного течения жизни, желанным контрастом необычного; или мы читаем другую ноту в обсуждении кометы Галлея в канарде 1835 года? "Было бы довольно нелепо, если бы люди, спокойно живущие среди стольких бед, постоянно угрожающих им, беспокоились о столь невероятных событиях, как разрушение Земли кометой!"
Беспокойство или нет, но невероятные рассказы канардов принимались, может быть, и скептически, но в контексте всеобщего невежества. Как заметил один из канардов 1843 года: "То, что говорят в Париже, не идет ни в какое сравнение с тем, что говорят в провинции". Там жезл мошенника указывал на восхитительно пикантные подробности, балладу пели, газету покупали и прибивали к стене дома, "и этот простой листок за пять центов приводил в ужас всех, кто его читал".
Но, прежде всего, это были небольшие томики того, что принято называть Bibliothéque bleue: маленькие, плохо напечатанные и едва разборчивые на грубой бумаге, часто без страниц, грубо переплетенные в ту же голубоватую бумагу, в которую заворачивали сахарные лепешки. В середине века эти маленькие брошюрки с баснями, легендами, рассказами о рыцарской доблести и, главное, альманахами продавались в количестве около 9 000 000 штук в год. Сказки, часто взятые из фольклора и переработанные в печатном виде, подавались в новых формах с привычными аспектами. У рыцарских сказок была своя преданная публика". С 1818 по 1850 г. в сельской местности Нижней Бретани было продано около 10 000 экземпляров бретонской версии "Сказания братьев Аймон" объемом 527 страниц.
Но ядром книжной коллекции, особенно если она насчитывала всего одну книгу, был альманах. Жозеф Крессо перечислил книги своего крестьянского деда, собранные за десятилетия, прошедшие от Луи Филиппа до Сади Карно. Большинство из них - альманахи: большие - Almanac des familles, du péle-rin, Le Messager boiteux, Le Bon Laboureur; маленькие - Almanac du paysan, du vigneron, de la maison rustique; Bavard и Mathieu de la Dréme с их календарями, зодиаками, фазами луны, задачами на месяц, подборками пословиц и шуток, рецептами и случайными картинками. За сатирой скрывается реальность: альманах - это сокровищница знаний простого человека. Альманах предназначался для бедных, для тех, у кого было мало времени, для тех, у кого был пустой кошелек, для самого скромного класса, который мало читал, отмечает Женевьева Боллеме. Но на самом деле для того, чтобы постичь тайны таких книг, вовсе не обязательно было читать; можно было просто смотреть на них, сверяться с их знаками, код которых было легче выучить, чем алфавит, и не утруждать себя изучением последнего. Неудивительно, что жители Плозеве ходили в Кимпер и обратно - всего 50 км - только для того, чтобы купить альманах; что в некоторых местах это слово стало использоваться как синоним книги (или великой книги: "le bon Yeu inscrit tout sus soun arma-nat", - говорили в Сенонже) или в обличительных локусах. Лжецов в Сентонже называли "menteurs coume in'armanat", а овернцы высмеивали болтливого собеседника как "bougre d'almanach". Шутка, однако, не может скрывать определенного смысла.
В середине XIX века "15 миллионов французов изучали историю своей страны и ее законов, великие мировые события, прогресс своей науки, свои обязанности и права только через альманах". Эмиль де Жирарден мало преувеличивал, но как крупный магнат прессы он был в курсе дела. Так же как и Жюль Мишле, Эдгар Кинэ и Эмиль Литтре, которые пытались достучаться до народа через свои маленькие альманахи, но безрезультатно. Традиционные альманахи завоевали сердца крестьян. Они покупали их, как только они появлялись, даже если приходилось занимать деньги; они обменивались ими между собой или брали их по су за штуку у предприимчивого торговца, и таким образом могли прочесть до 10 штук в год. "Эти книжечки, - сообщал учитель из относительно просвещенных Вогезов, - так часто обмениваются, читаются и перечитываются, что уже невозможно разобрать название на обложке". Учитель добавил, что их больше не читали из-за предсказаний: в 1861 г. крестьяне уже не верили в них.t Так оно и есть. Для меня часть их притягательности можно найти в рассказе времен Второй мировой войны о судьбе старого экземпляра "Нью-Йорк Геральд Трибьюн" в нацистской Германии. Кто-то купил его за три бутылки коньяка у шведского моряка, чей корабль пришвартовался в Киле. "Газета прошла путь по меньшей мере через сто или более пар рук, которые не умели ни читать, ни писать, и почти не говорили по-английски. Но в глубине души они знали, что этот язык в конечном счете содержит секретное и мощное оружие".
a
Альманахи имели не только практическое применение, но и талисманное свойство: они открывали доступ к знаниям, традиционно являвшимся уделом привилегированных, городских, богатых. Лишенные книг, как и других материальных благ, а значит, и знаний, бедняки "самого скромного класса, который мало читает", были изолированы, отрезаны от полезных вещей. Альманах давал такую возможность. Насколько он воспринимался как мост к "культуре"? Поначалу в том нагромождении информации, которое он давал, наверное, было столько же смысла, сколько в кладезе пляжного туриста. Характерной чертой старой популярной культуры была путаница: категории не были разграничены, хронология не имела значения, факты и фантазии, чудеса и басни перемешались.